— …как объект оказался на Хиззаце? Это связано с мятежом в Эскалоне?
— Мятеж? Нет, скорее жесткое порно. Наш бравый вояка соблазнил несовершеннолетнюю дочку местного гранда. Серый волк и кудрявая овечка…
— О, да это любовь!..
— Шлюха! Грязная подстилка!
Стараясь не хромать, Диего отступил на шаг. Он не видел, как в момент смертельного укола рапира в слабой, гибкой трети клинка поплыла сизо-черной струйкой крохотных мушек, щупальцем комариного роя. Он видел другое: зал заседаний, люди в военной, незнакомой маэстро форме, Эрлия Ульпия, куратор службы специальных дознаний в чине обер-манипулярия, с издевкой кривит яркий рот: «О, да это любовь!» Откуда он знает ее должность? Воинское звание? Какая разница?! Трижды, тридцать раз кряду Диего Пераль отправил бы мерзавку в ад только лишь за интонацию, с которой она произнесла слово «любовь».
Храпя, булькая, женщина мешком завалилась набок.
— Шлюха! Дрянь!
У маэстро перехватило горло. Тяжело дыша, он замолчал — и услышал, как свинцовые небеса сотряс вопль отчаяния и гнева, вырвавшийся из четырех глоток.
Молчание кончилось. Бесстрастие кончилось.
Я больше не раб, понял Диего. Кем бы я ни стал, прикончив пятую часть Эрлии, я больше не раб. Маэстро знать не знал о сложных взаимоотношениях помпилианцев с их рабами, но муравьи, желающие затащить полудохлую муху в муравейник, обернулись волчицами, бьющимися за родное логово, полное слепых детенышей. Я — равный, изумился маэстро. Я равен им, я ничем не отличаюсь от них — и это была последняя внятная мысль Диего Пераля.
Женщины? Кто сказал, что женщин нельзя убивать?!
Сдерживая натиск бешеных фурий, парируя удары и разя в ответ, маэстро прорвался к дощатому щиту. Встал с тыльной стороны, свободной от кандалов, прижался спиной к шершавому, занозистому дереву. Размашистым мулине отогнал Эрлий прочь — и, когда женщина, опрометчиво задержавшись в мере, нагнулась за выбитым мечом, Диего вонзил ей рапиру чуть выше ключицы.
— …для розыгрыша наш герой-любовник уж слишком изобретателен. А по виду — простак простаком.
— Его отец — драматург. Сынок мог пойти по стопам папаши.
— В склонности к изящным искусствам объект не замечен. Завалить в постель невинную аристократочку, а потом удрать с ней от разъяренного папаши — это запросто. Но выдумать пассажирский коллант с астланином… У него не хватило бы фантазии.
— Не хватило у сына — могло хватить у отца. Проверить все сочинения Луиса Пераля на предмет подобных эпизодов…
Раненая нога подвела: маэстро опоздал с возвращением. Лезвие меча располосовало предплечье, пальцы, сомкнутые на рапирной рукояти, начали неметь. Высвободив клинок, Пераль ударил Эрлию гардой в лицо. Хрустнула кость, помпилианка закричала; рядом, словно ожившее эхо, заходилась в крике другая Эрлия, орудуя клеймом. Самоубийственным выпадом, вытянувшись в звенящую струну, маэстро вынудил ее завопить громче — острие рапиры, вибрируя от жажды крови, вошло в локтевой сгиб.
— …полномочия контактера?
— В случае подтверждения версии с нестандартным коллантом — самые широкие полномочия, вплоть до вербовки с раскрытием собственного статуса.
— Материальное поощрение объекта?
— Деньги, устройство на работу, оформление гражданства, секторальной визы… Вряд ли у объекта окажутся чрезмерные запросы.
— А в случае, если подтвердится версия с провокацией?
— Если не захочет сотрудничать — вплоть до силового захвата и вывоза на ближайшую имперскую планету. Живым. Обязательно живым — нам нужна информация…
Железный прут упал на влажную землю. Кругляш клейма зашипел и стал гаснуть, подергиваясь сизой окалиной. Пронзительный, нечеловеческий визг ударил в тусклый, грязно-серый лед, нависший над степью, расколов небеса пополам. Трещина ширилась, в разлом ворвался луч солнца — и Диего Пераль едва не свалился с вороного жеребца, чудом успев схватиться за луку седла.
— В-вы…
Пробус пятился от Диего. Сойдя с дороги, тщедушный человечек выше колен увязал в снегу, оступался и едва не падал. Зачем, подумал маэстро. Зачем он слез с лошади?
— Как вы…
Он поперхнулся и умолк. Диего проследил за безумным взглядом помпилианца. Женщина лежала на дороге. Шевелится? Пытается встать? Маэстро оставил седло, шагнул ближе, не зная, что намерен делать: помочь или добить. Увидел закатившиеся глаза, черты лица, искаженного судорогой, и уверился: Эрлия без сознания. Тем не менее, пальцы левой руки лже-журналистки настойчиво скребли плотный снег тракта, оставляя в нем глубокие борозды. Правый кулак сжимался и разжимался с размеренностью механизма. Ноги дергались вразнобой, как у висельника в предсмертных конвульсиях.
Туловище — колода, обряженная в лисий мех.
— Что с ней?
— Я не знал! Клянусь, не знал!
— Что с ней, болван?!
— Я не виноват!
Хрустел, скрипел снег. Пробус выписывал странные петли: выбирался на дорогу, вновь убредал в целину, заходил справа, слева. Казалось, маэстро окружает силовое поле — помеха для испуганного человечка.
— Чего вы не знали?!
Оторвать взгляд от сломанной заводной куклы, в которую превратилась Эрлия, стоило колоссального труда. «О, да это любовь!..» Пераль вспомнил, услышал заново, как красотка-офицер, затянутая в черный мундир, произносит оскорбительно насмешливую фразу — и не почувствовал ничего. Фляга сердца опустела, бешенство вылилось до последней капли. Шлюха, подумал он. И сразу же за этим: я думаю, как гематр. Святой Господь, я думаю, как гематр, как кусок камня…
— Не знал! Клянусь! Она хотела с вами встретиться!
— Идите сюда.
— Просто встретиться! Она не сказала, зачем! Меня заставили! Мне угрожали… шантажировали…
Пробус замычал, хлюпая носом.
— Идите сюда, — раздельно, по слогам, произнес маэстро. — Посмотрите, что с ней.
— Я не врач!
— Вы помпилианец! Она хотела меня заклеймить…
— Я…
— Что с ней? Вы должны знать!
— Я не виноват! Золотце, счастье мое, я ни при чем…
— Я вас не трону, — откровенно говоря, Диего едва держался на ногах. — Клянусь честью. Ну идите же, черт вас дери!..
Осторожно, бочком, Пробус приблизился:
— Великий Космос! Что вы с ней сделали?!
— Проткнул рапирой. Их там было много.
— Рапирой?!
— А чем же еще?! — вызверился Диего.
— У вас там было оружие?!
Диего выразительно сплюнул под ноги собеседнику. Пробус не отреагировал. Он раскачивался, переминаясь с ноги на ногу, взгляд его блуждал по сторонам, ни на чем не задерживаясь дольше секунды. Губы тряслись, смешно плямкая. Из уголка рта на подбородок текла ниточка слюны. Как бы в обморок не грохнулся, с беспокойством подумал маэстро. Повредится в уме, спасай потом обоих…
— Ее хватил удар? Или это у вас вроде насморка?
Пробус отшатнулся:
— Уд‑д‑д… Удар, д-да. Не бейте меня!
— Ей нужен врач?
— Врач?! Она же хотела взять вас в рабство!
— А вы меня продали с потрохами. Так что теперь, похоронить вас здесь?
— Ее похоронить, — честно ответил Пробус. — Меня простить. А?
— Вы умеете управлять аэромобом?
— Умею…
— Заводите машину.
Автопилот подслушал реплику маэстро, или живой человек, сидящий в кабине, но серебристая капля при этих словах сорвалась с места и исчезла в небе так быстро, словно за машиной гнались все дьяволы ада.
— Он улетел, — доложил Пробус, бледней мела. — Мне нечего заводить.
Диего вздохнул:
— Господь любит убогих. Сеньор Пробус, вы из Божьих любимцев…
Ему повезло: в седельных сумках нашлись запасные ремни для починки сбруи и моток прочной веревки.
КонтрапунктИз пьесы Луиса Пераля «Колесницы судьбы»
Монах:
Все зло из космоса! Как сказано в писаньи,
Диавол точит рог в кромешной тьме,
Исполненной ужаснейшим мерцаньем!
То души грешников, как тыщи фитилей,
Все тлеют и никак огнем не разродятся…
1‑й забулдыга:
Красавица, налей!
2‑й забулдыга:
И мне!
3‑й забулдыга:
И мне налей!
Монах:
Во мраке мерзком огоньки роятся,
Воистину сей космос — злостный ад,
Откуда к нам гнуснейшие из гнусных…
1‑й забулдыга (любуется служанкой):
Ах, что за грудь!
2‑й забулдыга:
А ляжки?
3‑й забулдыга:
Вот так зад!
1‑й забулдыга:
Сказал бы — булочки, вкуснейшие из вкусных!
Монах:
…летят, коварных замыслов полны!
2‑й забулдыга:
Так хочется рукой залезть в штаны,
Да не своей, а сдобной белой ручкой —
Твоей, красотка!
Служанка (сует ему руку в штаны):
Так? Яичек кучка
И жалкий шпендрик тряпочкой висит!
Разок залезла — больше не проси!
2‑й забулдыга:
Коварная! Ты лжешь!
Монах:
Из Ойкумены
К нам движутся грехи — полк за полком,
И надо быть последним дураком,
Дабы не видеть: эти перемены —
Плоды геенны! Да, плоды геенны,
Где вам страдать с утра и дотемна…