Бродяги (разбегаясь):
Руби́? Ибн Нежалей?! Прости, сестра!
Мы пошутили!
Я ваще кастрат!..
Капитан Рамирес (Кончите):
Позвольте проводить вас? Вам куда?
Кончита:
В дом Федерико.
Капитан Рамирес:
Черт! Вот это да!
Пусть из тюрьмы я вырвался с трудом,
Мой путь стремится в тот же самый дом,
В компании прогулка веселей…
Кончита (смеется):
И в доме будет трое королей!
Руби ибн Нежалей, Мишень Д’ля-Плюх
И королева эскалонских шлюх!
Глава двенадцатаяКорабль-призрак уходит в рейс
— Это не бренди, господа!
Дон Фернан с опаской принюхался:
— А что?
— Это нектар!
Нектар густо пах яблоком: зеленым, сочным, кислым до оскомины. В душу Диего закрались подозрения, которые профессор не замедлил подтвердить:
— Аутентичный! Ручной работы! У Анастасии Евдокимовны папаша яблоневый сад держит. Хотел еще и вишневый прикупить, так соседка-помещица уперлась: только, мол, после моей смерти!
— И что папаша? — заинтересовался дон Фернан.
— Ждет, ему не к спеху. Вот они, яблочки-то…
Штильнер разлил нектар по рюмкам. Себе — на донышке, для виду. Он был изумительно трезв, лишь время от времени трогал виски́ кончиками пальцев: похоже, болела голова. Маэстро чуял, что профессор успел принять какую-то волшебную таблеточку, или сделал себе чудо-инъекцию, способную вправить мозги горькому пьянице. Профессор смущался, суетился, был рад услужить и обиходить, но и безмозглый дурень увидел бы, что гости — тот крючок, который акула науки заглотила до самой задницы.
Жирный, обрюзгший, неопрятный человек в затрапезном халате — Штильнер вызывал у маэстро раздражение и симпатию в равных пропорциях. С похожими чувствами Диего относился к собственному отцу. Только в случае с Пералем-старшим эта смесь называлась любовью.
— Анастасия Евдокимовна! Голубушка!
— Да, Адольф Фридрихович?
— Нам бы закусочек, а?
— Да, Адольф Фридрихович.
— И этих, как их…
— Да, Адольф Фридрихович.
— Вот-вот, именно этих…
Сперва маэстро решил, что монументальная Анастасия Евдокимовна — жена профессора. Но вскоре, по целому вороху мельчайших, трудно уловимых нюансов стало ясно, что Штильнер — вдовец. Служанку, а скорее, экономку он держал для ведения хозяйства. Во всяком случае, Диего слабо представлял, что Анастасия Евдокимовна — немолодая особа с лексиконом механической куклы — способна оказать Штильнеру дополнительные услуги.
Господи, вздохнул Диего. О чем я думаю?
— Пенетраторы, — напрямик спросил он. — Ваши чертовы пенетраторы…
— Я вас слушаю, голубчик!
— Это бесы?
— Браво, — восхитился дон Фернан. — Браво, маэстро!
Штильнер улыбнулся:
— И впрямь браво, — у него была на удивление приятная улыбка. — Вы ухватили самую суть. Одержимость? Ну конечно же, бесы. Только бесы, насколько мне известно, располагаются внизу адской иерархии, а пенетраторы — вершина эволюции флуктуаций.
— Вершина? — маэстро попробовал бренди. Ничего, пить можно. — Я плохо представляю князей преисподней, которые шастают по телам людей. Их епархия — души, причем оптом.
— А теперь представьте князей преисподней, которые заперты в аду! У которых нет иной возможности оставить пекло и выбраться на землю, кроме как в теле человека! Представили? Отлично! Вы по-прежнему уверены, что они сочтут наши тела пустяком, мелочью, не стоящей внимания?
Маэстро промолчал.
— В калитку встроена контрольная рамка, — Штильнер не захотел продолжать религиозный диспут. — Моя разработка, знаете ли… Она реагирует на одержимых. Как у всех космобестиологов, у меня полно фобий. Страх встречи с пенетратором, помноженный на желание поймать одного из них, овладеть тем, кто способен овладеть мной… Смеетесь? Смейтесь, я — живой подарок для психиатра. Когда власти отказались пустить мою рамку в производство…
— Отказались?
— Наотрез!
— Почему же? — дон Фернан удивился. — Это ведь уникальная разработка! Ее надо ставить в космопортах. Если, как вы говорите, все известные случаи одержания произошли на космических кораблях и станциях, ваша рамка — заслон, крепостная стена на пути «бесов». Производство слишком дорого?
Гематры переглянулись. Ну да, отметил Диего. Эти уже все посчитали. Раз рамку не ставят, значит, есть причина поважней дороговизны.
— Ах, голубчик! — вздохнул профессор. — Нет в мире совершенства! Мое устройство конфликтует с обычными программами слежения и контроля. Его проверяли в космопортах Сеченя… Нет, каков конфуз! Начинается реакция на кардиостимуляторы, биопротезы…
Дон Фернан чуть не выронил рюмку.
— …на телепатов, модификантов, шизофреников, умственно неполноценных… На статских советников! Вот, поставил в калитку, и хватит с меня…
— Многих поймали? — мрачно спросил Диего.
Профессор развел руками:
— Вы первый. Нет клёва, милостивый государь…
Жестом он указал на рапиру, которую маэстро уложил на колени. Дескать, вы — это не вы, а ваша прелесть в ножнах. Глазки профессора замаслились, заблестели. Живым не выйду, понял Диего. Без рапиры выйду, а с рапирой — дудки.
— Были ли зафиксированы случаи, — мар Фриш в свою очередь понюхал бренди и, не изменившись в лице, выпил всю порцию одним глотком, — вселения пенетраторов в предметы, созданные человеком?
— Нет.
— Вы уверены?
— Голубчик, вы говорите со специалистом. Сабля — единственный случай.
Сабля так сабля, решил Диего. Пускай.
Вернулась экономка с закусками. Блюдца, розетки, мисочки стояли в три яруса на передвижном столике с колесами — впору накормить отряд после марша. Маэстро кинул в рот маслину. Есть не хотелось — так, для порядка. Отец учил: человек, отказавшийся разделить с тобой хлеб — враг.
— Единственный, клянусь, — Штильнер все кивал, все улыбался. Маслина, съеденная Диего, пришлась ему по нраву куда больше, чем самому маэстро. — Феномен! И знаете, почему? Пенетратор разумен, хотя иначе, чем мы. Ох и разумен, чертушка! Ему не вселиться в объект, лишенный собственной психики. Для высадки на планету флуктуации нужен скафандр со встроенной базой данных. Иначе откуда она станет черпать информацию? Память, рефлексы, стереотипы поведения… Господа, это не пенетратор!
— А что же?
— А черт его знает что! — признался честный профессор. — Вы рассказывайте, рассказывайте, я сгораю от нетерпения… Где вы взяли это чудо?
Я рассказываю, с удивлением отметил Диего. Да, сухо и кратко, как записной гематр. Тем не менее — я, ненавистник монологов… Хорошо, что профессор ограничен моим изложением фактов. Имей он возможность забраться ко мне в мозг, душу, сердце, стать пенетратором, использующим Диего Пераля как шлюху — о, простите, как базу данных! — сколько чудесных открытий легло бы в ладони Адольфа Штильнера! Чувства он выбросил бы, как шелуху, кушал бы только ядрышки… Мне же осталась одна шелуха; мне, побывавшему под шелухой. Вот, мы с Карни взлетаем с Эскалоны в составе колланта. Вот, нас атакует рой комарья. Качается в седле Карни, облепленная коконом с ног до головы. Вот, мы высаживаемся на Хиззаце: жизнь, смерть, похороны. Вот, вот, вот! Так рубит солдат-неумеха. Кричит, машет, колотит вслепую. Вот я фехтую с Джессикой, рапира плещет струйкой звенящей мошкары, и я вижу Адольфа Штильнера, моложе нынешнего на четверть века, вижу женщину, которую он любит, вижу спрута флуктуации, в чьих объятиях бьется космический корабль, где лежат двое любовников, мокрые от пота, и из них выплескиваются близнецы Давид и Джессика, как если бы время значило меньше макового зернышка…
— Флуктуации воспринимают время иначе, чем мы, — кивнул профессор, и Диего понял, что слишком развязал язык. — Итак, вы видели меня с Эмилией. Дорого бы я дал, чтобы еще разок взглянуть на это, пусть даже со стороны… Продолжайте, прошу вас.
— Этот пробой не случаен, — вмешался дон Фернан. — Когда мы дрались, он узнал кое-что из моей биографии. Полагаю, были еще прецеденты.
— У вас есть какие-то соображения? Гипотезы?
— Нет, — сказал Диего.
— Нет, — сказал Пшедерецкий.
— Нет, — сказал мар Фриш.
— Да, — сказал мар Яффе. — У них есть соображения. Но они вам их не откроют, профессор. Они и со мной не были откровенны до конца. Довольствуйтесь тем, что они сочтут нужным озвучить. Тут мы с вами в одинаковом положении.
Дуэль, подумал Гиль Фриш. Для эскалонца дуэль — шпага в руке, секундант неподалеку. Для помпилианца — цирк под шелухой, рабы на трибунах, рабовладельцы на арене. Для ларгитасца — космос, эскадра против эскадры, залпы плазматоров. У вудунов дерутся Лоа дуэлянтов в мире духов. Каждый найдет, как и зачем сойтись с противником. Лишь у гематров нет дуэлей. У хладнокровных, расчетливых, бесстрастных гематров — нет и быть не может. В этом уверена вся Ойкумена, и она ошибается.
Трижды в своей жизни Фришу приходилось стрелять в человека. Два раза из парализатора, один раз — из пистолета Диего Пераля. Дуэлью эту стрельбу не назвал бы самый записной выдумщик вроде Луиса Пераля-старшего. Впрочем, el Monstruo de Naturaleza не назвал бы дуэлью и разговор, который состоялся между коллантом и аламом Яффе в доме Антона Пшедерецкого, не назвал бы — и ошибся, как и вся Ойкумена.
Сегодня мар Фриш дрался на дуэли с мар Яффе.
Если бы ставкой в поединке служила его собственная жизнь, Фришу было бы легче. К сожалению, на кону лежала жизнь Диего Пераля, случайного прохожего, который остановился рядом с раненым гематром, хотя мог бы пройти мимо. То, что Фриш с Яффе не держали оружия в руках, не стреляли и не пытались проткнуть друг друга острой сталью, ничего не меняло. Проиграй Фриш схватку, и сеньор Пераль умрет скверной смертью. Нет, победитель не станет убивать маэстро лично. Он просто и пальцем не пошевельнет, чтобы помешать сделать это другим.