Дуэль. Дуэль. Дуэль.
Вот что колотится в мозгу Криспа Сабина Вибия, пока он слушает коду гимна. Тело Эрлии отправят на Октуберан «для передачи родственникам». Так сказал Марк Тумидус. Крисп не сомневается, что вначале тело, и особенно мозг обер-манипулярия Ульпии тщательнейшим образом обследуют лучшие светила медицины, каких только сумеет привлечь имперская служба безопасности. Перед обследованием светила дадут подписку о неразглашении. Скорее всего, они придут к тем же выводам, что и скромный патологоанатом на захолустном Сечене.
Гимн смолкает. Тишина.
Не слышно даже дыхания присутствующих.
— Вольно, — командует Тумидус. Он поворачивается к Венику со Шваброй. — Доставить тело на «Мизерабль». Взять личные вещи обер-манипулярия и флаг. Их нужно передать родным.
— Есть доставить тело!
— Есть доставить личные вещи и флаг!
Веник и Швабра щелкают каблуками. Веник прихрамывает, но его рана стараниями врачей уже зажила. Остаточные явления пройдут в течение суток.
— По выполнении доложить и вернуться в распоряжение унтер-центуриона Вибия. Остаетесь на Сечене, подчиняетесь ему. Вопросы?
Веник со Шваброй молчат. Им не нравится, что их оставляют под началом желторотого аналитика. Но спорить с начальством или комментировать приказ они не смеют.
— Вопросов нет, — резюмирует Тумидус. — Выполнять. Унтер-центурион, жду тебя на крыльце.
— Прошу прощения…
В кармане Криспа жуком возится коммуникатор, выставленный на беззвучный режим. Крисп активирует голосферу, слушает доклад эксперта, благодарит. По пути из морга он стреляет сигарету у охранника. На свежем воздухе неумело прикуривает, затягивается, долго кашляет. Крепкий табачный дым продирает горло. Вторая затяжка в свою очередь продирает мозги.
Голова кружится.
— Остаешься на хозяйстве, — говорит Марк Тумидус. — Теперь ты командир. Эту парочку держи в ежовых рукавицах. Запомни: ты главный. И им вдолби по самые гланды. Установи круглосуточное наблюдение за коллантариями. Если нужно, подключай наших — контакты у тебя есть. Никаких активных действий без приказа не предпринимать. Отчеты слать каждые сутки. При изменении ситуации докладывать немедленно.
— Если они решат покинуть Сечень, мне следовать за ними?
Марк напряженно размышляет.
— Выяснить маршрут, — решает он, — доложить и ждать инструкций.
— Понял.
— У меня всё.
— У меня — нет.
Дуэль, хочет сказать Крисп. Дуэль с варваром. Он хочет и не может. Дуэль с ботвой? Это омерзительно! Это хуже, чем секс с рабыней… Патологоанатом не имел ни малейшего представления, кто убил Эрлию. Но Крисп-то знает! Это выше его сил — произнести вслух: дуэль с ботвой!
— Сообщение! — докладывает он. Язык ожил, и Крисп тараторит, спешит, глотает слова. — Я получил сообщение! Пришли результаты анализа ДНК…
— Какой еще ДНК?
— ДНК с платка, который я забрал у Пробуса. На допросе, помните? Он вытирал лицо. Я заметил на платке узор… Это традиционный гематрийский узор, нам в училище на спецкурсе… Я взял платок и отправил на экспертизу!
— Есть результаты?
— Ну, ДНК Пробуса, это понятно. А еще ДНК Гиля Фриша, гематра-коллантария. Это был его платок, там остались носовые выделения владельца. ДНК Фриша идентична ДНК другого гематра — Йотама Галеви! Мы с ним столкнулись на Хиззаце!
— Хочешь сказать, что Фриш и Галеви…
— Одно и то же лицо! На Хиззаце он просто внешность изменил. Это он!
Крисп смеется:
— Вероятность сто процентов!
— Значит…
— Значит, гематрийская разведка не просто в курсе дела о пассажирских коллантах! — Крисп перебивает начальство, и никто его не одергивает. — Если Галеви — это Фриш, он следил за объектом не для того, чтобы выудить из него сведения. Напротив, он хотел предотвратить утечку информации! Пассажирский коллант — проект гематров с самого начала!
Крисп не знает, что только что сделал абсолютно верный вывод из ряда ошибочных посылок. Он знает другое: Эрлия была бы довольна. Эрлия была бы им довольна.
— Трубки есть? — спросил Диего.
Ну ее к черту, эту Ойкумену, подумал он. Еще дадут клистирные! И уточнил:
— Курительные. Есть?
— Трубки? Комната для курения на втором этаже. И табачок там же, да-с! Но вы можете не утруждаться, я сейчас кликну Анастасию Евдокимовну. Она принесет…
— Спасибо, не надо. Я найду.
Вслед за маэстро, как по команде, вышли Фриш с Пшедерецким. Штильнер проводил их растерянным взглядом:
— Они могли бы курить здесь…
— Они не курят, — Яффе встал у окна, глядя поверх забора на ледяной плес водохранилища. — Допускаю, что сеньор Пераль курил раньше, но бросил. Вероятность семьдесят два процента. Сейчас он раскурит трубку, сделает две-три затяжки, тем дело и кончится.
— Но как же? — кудахтал профессор. — Но почему же?..
— Фриш, — пояснил Яффе. — Мар Фриш.
— При чем тут мар Фриш? Он требует, чтобы они курили?!
— Он понимает, что я хочу остаться с вами наедине. Он подал им знак.
— А вы хотите остаться со мной наедине?
— Да.
— Зачем?
Штильнер сел в кресло, откинул голову назад и прикрыл глаза. Задавая вопрос, он знал ответ. Профессору требовалась пауза для этих простых действий: сел, откинул, прикрыл. В темноте и неподвижности беседа с Иданом Яффе превратилась в чистый, незамутненный диалог.
Штильнер не сомневался: так ему будет легче.
— Нам надо обсудить будущее. Будущее пассажирских коллантов в целом — и будущее сеньора Пераля в частности. Не притворяйтесь, будто не понимаете, о чем я. В какой-то мере Бюро спровоцировало вас на инициирующий разговор с мар Шармалем. В какой-то мере вы спровоцировали мар Шармаля на создание пассажирского колланта. В какой-то мере мар Шармаль спровоцировал все нынешние коллизии. Ответственность, Адольф Фридрихович. Мы несем ответственность, и я предлагаю разделить ее по-честному.
— Только ответственность?
— Нет. Преимущества — тоже.
— Мы говорим, как пожилые родители накануне свадьбы детей. Им — любовь, нам — расходы и перспективы. Какие мне предстоят расходы?
— Время и силы. Время, потраченное вами на изучение возникших феноменов. Силы, потраченные на этот труд.
— Что еще?
— Самоограничение. Вы станете изучать только те феномены, на которые я укажу. Остальные, как бы заманчиво они ни выглядели, не отнимут у вас времени и сил.
— Самоограничение? Скажите лучше, подчинение!
— Как вам будет угодно. Вы не спросите о перспективах?
— Милостивый государь! Я не гематр, но я не идиот! Доступ к вашим феноменам, возможность сунуть пальцы в язвы мироздания, шанс набить этот старый рассохшийся мозг, словно шифоньер, новым гардеробом… Каких перспектив мне еще желать? Даже если вы засекретите все сверху донизу…
— Я понимаю. Никакая секретность не абсолютна.
— И я понимаю. Вы не начали бы вербовать меня так прямо, желай вы всего лишь научных консультаций. Что вам еще надо?
— Я планирую ассимилировать сеньора Пераля в гематрийской среде. Дать гематрийское гражданство, прикрыв от Великой Помпилии. Снабдить средствами к существованию.
— Иными словами, купить добровольное сотрудничество?
— Да. Он вдовец, мы женим его на гематрийке.
— Мы?
— Вам известно, что ваша дочь неравнодушна к сеньору Пералю?
— Черт возьми!
— Вы имеете что-то против их брака?
— Я не лезу в сердечные дела своих детей! И вам не советую!
— Оба молоды, хороши собой. Общие интересы: фехтование…
— Хватит! Вы отвратительны.
— Обеспеченная жизнь. Образование для детей.
— Если Джессика не будет против…
— Если правильно подойти к вопросу, она не будет против. Вероятность семьдесят шесть процентов ровно. Вопрос в другом: не будет ли против сеньор Пераль?
— С чего бы?
— Варвары избегают брака с гематрийками. С точки зрения варваров, гематрийки холодноваты.
Профессор Штильнер открыл глаза. Встал из кресла, подошел к столу с выпивкой. Среди рюмок и графинов, ближе к краю, блестел стакан с минеральной водой. Профессор взял стакан и, когда алам Яффе повернулся к хозяину дома, выплеснул воду в лицо собеседнику.
— Вы повернулись нарочно? — спросил Штильнер.
Яффе кивнул.
— Почему?
Достав платок, Яффе вытер мокрое лицо:
— Вашу реакцию я рассчитал заранее. Мне следовало позволить вам разрядить напряжение. Иначе вы бы замкнулись, и я потерпел бы поражение. Вы обиделись за дочь?
— Гематр! — надо было слышать, с каким великолепным презрением произнес Штильнер это слово. — Он, значит, рассчитал заранее! Нет, любезный, я обиделся не за дочь. Я обиделся за жену, земля ей пухом. Эмилия Лукинична родилась гематрийкой, и я никогда — вы слышите? никогда! — не считал ее, как вы изволили выразиться, холодноватой. А моя дочь тут вообще ни при чем. У Джессики имеется полный комплект чувств, да такой, что любой варвар обзавидуется! Вы, главное, попадитесь ей под горячую руку…
Яффе долго молчал.
— Да, — наконец признал алам. — Тут я недосчитал. Чувственная гематрийка — это слишком даже для меня. Все понимаю, но разум отказывается учитывать такой фактор в расчетах.
Штильнер протянул ему салфетку:
— Сейчас вы очень похожи на помпилианца. Когда разговор заходит об их рабах… У помпилианцев рабы тоже попадают в «слепое пятно».
— Вам, кстати, известно, — резко, слишком резко для гематра Яффе сменил тему, — что ваша дочь выиграла турнир?
— Выиграла?
Вместо ответа Яффе достал уником. В активированной сфере смеялась Джессика Штильнер — на верхней ступеньке пьедестала. К груди она прижимала золотой кубок в форме тюльпана и огромный букет живых тюльпанов: ярко-красных, с желтой бахромой по краям.
— Вот засранка! — с чувством выругался профессор. — И ни слова отцу…
С восточной веранды открывался прекрасный вид на залив Делмар-Гугу. Утреннее небо переливалось всеми оттенками перламутра. Морская гладь в лучах солнца сияла… Нет, решил Лука Шармаль. Расплавленное золото не годится. Слишком расхожая метафора, к тому же ошибочная по оттенку. Расплавленная платина? По цвету ближе: семьдесят два с половиной процента соответствия. Но платина не звучит. Банкир еще раз мысленно повторил: «Не звучит» — и остался доволен. Странный критерий для словосочетания, которое не произнесли вслух; впрочем, мар Шармаль полагал, что отыскал верные слова. Подходящую метафору для воды, отражающей свет, он найдет в другой раз, а по