Герцог сдернул карту на пол. Было видно, что Оливейра уже остыл, что насилие над картой — так, ерунда, скорее потребность действовать, чем подлинный гнев. Боясь, что герцог прочтет в его глазах больше, чем следует, драматург присел на корточки, начал собирать флажки. Колени побаливали, стреляло в пояснице, но Луис Пераль терпел. Знаток выигрышных мизансцен, он понимал, что смиренная поза хоть чуть-чуть смягчит то, что el Monstruo de Naturaleza намеревался сообщить своему высокому покровителю.
— Свяжитесь с сыном, — брюзгливо повторил Оливейра. — Я велю, чтобы принесли коммуникатор.
— Умоляю простить мою дерзость, — драматург смотрел в пол, на залитую кровью Эскалону. — Я не призову дона Диего вернуться. Я не хочу, чтобы дон Диего воевал.
— Дон Диего? Ваш сын — дворянин, его место…
— Свое место он выберет сам. Просьба отца — слишком сильный аргумент. Я боюсь, что дон Диего примет решение лишь потому, что я воззвал к нему. Хотите, зовите его письмом или приказом, меня же увольте.
— Это ваше последнее слово?
Луис Пераль встал на колени:
— Да, ваше высочество.
— Кликнуть слуг? — герцог размышлял вслух. — С палками? Жаль, старый маркиз де Кастельбро умер. То-то порадовался бы… Смотрите, дон Луис, сын может не простить вам такой заботы. Дезертир, изменник, трус — у людей злые языки. Впрочем, ваше дело. Я не стану приказывать дону Диего драться за свободу родины. Вы правы, такие решения принимают по велению души. Я лучше разыщу молодого маркиза де Кастельбро. Когда простые дворяне выбирают и взвешивают, гранд Эскалоны не имеет права на раздумья. Земли Кастельбро лежат в окрестностях Бравильянки. Сам Господь велел маркизу возглавить сонтийский военный совет…
Выругавшись по-солдатски, Оливейра-ла‑Майор присел рядом с драматургом, отобрал у Пераля-старшего зубочистку с красным флажком — и воткнул ее в пятно от вина, накрывшее Бравильянку.