– Нет, я просто задал вопрос, – спокойно отвечает он, пристально глядя мне в глаза.
– Тебя это никаким боком не касается, Орсини. И это точно не тот момент, который я бы хотел вспоминать.
– А мне кажется, что подобная смерть была просто подарком для такой мрази. Никакой боли, просто медленный отказ всех органов, а потом остановка дыхания и врата ада. Десять минут беспомощного осознания, что ты почти труп против тех мучений, которым он подверг нас с тобой. Но я думаю, он оценил наш сюрприз. И твой реквием.
– Я хотел бы резать его на куски, – ожесточенно озвучиваю я свои мысли.
– Но он бы ничего не почувствовал.
– Да, и поэтому я выбрал скрипку.
– Ты играешь?
Удивленно вскидываю брови, не улавливая смысл вопроса.
– На скрипке, – уточняет Орсини.
– Нет. Ни разу с тех пор, – отвечаю после небольшой заминки, пытаясь успокоить внутренних бесов, которые отчаянно рвутся наружу. Отворачиваюсь, и смотрю перед собой в одну точку, забыв о присутствии Дино Орсини. Какого хера он решил устроить минуту скорби по Лайтвуду? И, словно прочитав мои мысли, бывшая «сучка Лайтвуда», продолжает.
– Знаешь, для меня тоже ничего не закончилось. Я думал, что его смерть что-то изменит, станет облегчением, но ростки того, во что он превратил меня, засели гораздо глубже. Я отравлен тем же ядом, и ты тоже. Но у нас нет возможности ввести противоядие. Оно не действует после остановки дыхания. Мы – живые мертвецы, Доминник. Как ни крути.
– Я так не считаю, Орсини, – ожесточенно отрицаю я, – Убийство Лайтвуда не избавило от проблем, но мне стало легче. У меня есть цель, и я знаю, чего хочу от жизни. Я работаю над собой, хотя получается х*ево, и Лекси знает лучше других, чего мне стоит каждый небольшой шаг вперед.
– Я тоже это вижу. Я говорил Марку, что ты стабилен.
– Не всегда, – качаю головой, не соглашаясь с ним, вспоминая, как «успокаивал» Лекси, когда она начала рваться на похороны матери. – Иногда она злит меня своим сопротивлением. В последнее время, я не могу с ней спокойно разговаривать. Бесконечные истерики, которые, сам понимаешь, чем заканчиваются. Я не хочу причинять ей боль. Она меня вынуждает.
– Женщины могут разрушать нас, Доминник, но бывает и по-другому. Каким бы мудаком ты не был, я знаю, что Саша дорога тебе. Я хочу, чтобы ты помнил, что она единственная, кто может выжить рядом с тобой и укротить твоих бесов.
– Ты философствовать сюда пришел? – скептически спрашиваю я. – Или…
– Или, – обрывает меня на полуслове Орсини. Я вскидываю голову, почувствовав, что он стоит совсем близко, и в этот же момент укол в область запястья. Недоумение и шок накрывают меня, когда я вижу торчащую в коже иглу. Ему не нужно объяснять, я понимаю, что это.
Я не понимаю зачем?
Перехватываю его руку, игла выскальзывает, но уже слишком поздно, я чувствую, как кровоток несет по венам отраву. Слишком быстро. Хватка слабнет, и моя рука безвольно опадает, одновременно я перестаю чувствовать пальцы на ногах, немеет лицо. Через минуту все тело обездвижено. Я могу только смотреть и слушать.
– Мы все это заслужили, Доминник. И мне жаль, что это я. – произносит Орсини. Мне даже кажется, что слышу сожаление в его голосе. Сумасшедший сукин сын. Какого хера на него нашло?
Я смотрю в его глаза, пытаясь сложить ребус. Я не верю в случайности. Не смотря на неподвижность тела, мозг работает на полную катушку, собирая, выстраивая ряды случайностей и закономерностей, ища подсказки…
– Ты уже умирал. Придешь за мной, когда настанет мое время?
Он вытаскивает шприц, убирает его в карман, глядя мне в глаза.
Мои пальцы ложатся на его плечо, но не чувствую. Только вижу.
– Прости, Джейс. Может быть, однажды мы сочтемся.
Я все еще проверяю вероятности, когда появляется Лекс. Она бросается ко мне, и в ее фиалковых глазах отражается бездна ужаса. Но разве не этого ты хотела, девочка? Ты сейчас смотришь в глаза своей свободе. Но она не понимает, сопротивляется. Глупая. Дает мне пощечины, звук которых отдается у меня в ушах. Когда еще тебе выдастся поменяться со мной местами? Давай. Не щади, я все равно ничего не чувствую. Но ее крик разрывает мое сердце. Надрывный, дикий, отчаянный. Она повторяет мое имя, снова и снова. Я слышу, маленькая. Слышу.
– Это бесполезно. У тебя… – бесстрастно произносит Орсини и смотрит на часы на своем запястье. – Девять минут до полной остановки сердца. Скажи ему все, что не успела, пока он был жив.
– Нет. Нет. Ты не можешь этого сделать, – Лекси бросается на него, впиваясь когтями в мою шею, целясь в глаза. Эта небольшая потасовка длится несколько минут.
– Я уже это сделал, Саш. Семь минут. Не теряй время, – он стискивает ее руки за спиной. Наклоняется так близко, что если бы я мог, то убил бы его только за это. Он шепчет ей:
– Через минуту.
Так тихо. Невозможно разобрать, но сейчас мой слух и зрение обострены до предела. Минута? У меня осталась минута?
Не могу сглотнуть даже слюну, которая собралась во рту в этот момент, и, может быть, сейчас стекает с уголка губ. Жалкая смерть, некрасивая, бессмысленная.
Лекси опускает руки мне на колени, глядя в глаза. Она больше не плачет и выглядит совершенно спокойной.
– Пообещай, что отпустишь меня, Джейсон. Я вернусь, если почувствую, что мне это нужно. Но только не так, не так, как сейчас.
Какая глупая женщина, я не могу держать тебя, как и ответить на твой вопрос. Скажи, что ненавидишь меня или любишь. Минута истекает. Ее глаза напротив, она прижимается лбом к моему лбу, касается ладонью щеки и тяжело дышит.
– Ты бы на моем месте поступил иначе. Я знаю, – произносит она, и поднимает другую руку с еще одним шприцом, задирает мою футболку и делает укол прямо в грудь. Целует меня в губы и отходит к окну.
Чувствительность возвращается постепенно, вместе с болью, которая простреливает застывшие мышцы. Страшная сухость во рту, жжение в горле, круги перед глазами и жажда – но это второстепенное. Это признаки того, что я не гребаный покойник. Я живучий сукин сын.
– Он положил шприц мне в карман, когда мы боролись. Это противоядие. Не знаю, во что Орсини на этот раз вляпался, но, по всей видимости, кто-то заказал ему твою смерть. Он снимал все на видео, – тихо отозвалась Лекси и ребус в моей голове сложился окончательно. Орсини намекал мне, пытался сказать.
Ты помнишь, как умер Лайтвуд?
Десять минут.
Но у нас нет возможности ввести противоядие. Оно не действует после остановки дыхания.
Десять минут… У Лекси был выбор. Но мы оба знаем, что она всегда меня выбирает. Мы половинки одного целого. Сколько бы я не разбивал нас, мы собираемся снова.
Орсини тоже знал. Сученыш, я ему устрою «сочтемся».
Она одна может выжить рядом с тобой…
– Если ты хотела уйти, тебе не нужно было вкалывать мне противоядие, – спустя какое-то время, говорю я, обретя дар речи. Она молчит. Поворачивая голову, я смотрю на ее напряженную спину. – Я не отпущу тебя, – тихо добавляю я.
– Я прошу отвезти меня на могилу матери, Джейс.
– Детка…
– Нет, – она резко разворачивается, глядя на меня с яростью, и я вижу слезы на ее щеках. Все это время она плакала. – Ты отвезешь меня, Джейсон!
– Хорошо, детка. Я отвезу тебя на могилу матери, – стиснув зубы, произношу я, пытаясь разработать плечи. – Ты жалеешь?
– О чем? – не понимает она.
– Ты плакала. Жалеешь, что не осмелилась дать мне умереть?
– Сумасшедший, – выдыхает Лекси, стремительно приближаясь ко мне. Садится на колени, обнимая руками. – Я умерла бы с тобой, Джейсон, – шепчет она, касаясь губами моей щеки. – Ты мой Бог. Мое все. Это никогда не изменится.
– Скажи еще раз…
– Что именно?
– Ну… про Бога. Мне нравится, как это звучит.
И я слышу, как она смеется. Впервые за несколько месяцев. Ненормальная женщина, я только что чуть не умер у нее на глазах, а она смеется.
В этот момент я еще не знал, что в ближайшие сутки нам больше не выпадет повода для смеха.
***
Наши дни
Джейсон
– Джейн сказала, что Дреа не становится легче, – говорит Лекс, ласково потираясь щекой о мою щеку. Я небритый, и она скорее всего поцарапает кожу, но когда малышка боялась боли? Ее голос печальный, и я вижу, как сильно она переживает за сестру. Мы оба смотрим на Андреа, которая бесцельно гуляет по небольшому парку перед главным зданием частной клиники имени моей святой Лекси.
– Она плачет по ночам. Я не могу это выносить. И помочь ничем не могу, – продолжает Лекс, игнорируя мое мрачное молчание. – Она спит, только приняв снотворное, и то не всегда. Она так кричит, когда ей удается уснуть. Не могу представить, что за кошмары ей снятся.
– Ты пыталась с ней поговорить? – спрашиваю я, провожая взглядом, исхудавшую практически до анорексии, Андреа.
– Конечно. Но она даже Джейн не рассказывает, подтверждая версию Орсини, что машина, в которой ее везли похитители попала в аварию.
– Почему ты думаешь, что это не так?
– Я не знаю. Мне кажется, что она скрывает что-то ужасное. Я была в подобном состоянии, но Джейн удавалось вывести меня из депрессии. Не быстро, но ее лечение помогало.
– Возможно, потому что у тебя был я.
– Джейсон, – она отстраняется и скептически смотрит мне в глаза. – Вообще-то, я лечилась от тебя.
– Я рад, что лечение не помогло. – Губы мимо воли расплываются в улыбке.
– Я серьезно. Джейн сказала, что еще минус несколько килограмм и ее придется принудительно положить под капельницы и препараты уже будут другие. Она молодая девочка, понимаешь? Я не знаю, что делать. Промежутки между приступами астмы уменьшаются. Она умирает. При дефиците веса организм не сможет бороться с болезнью легких.
Пальцы Лекс впиваются в мои плечи. Я, прищурив глаза, жестко смотрю на нее.
– Что я могу сделать? Чего ты хочешь от меня?
Она ударяет ладонями мне в грудь и резко встает, обхватывая себя руками.