Доплер метался внутри себя и не мог успокоиться.
Барбара тащила его в ночь. Под халатом на ней ничего не было. Босые ноги топтали мокрые ладони осенней листвы. Жена знала, куда идти.
Она заставила Сэма лечь в канаву напротив пряничного домика с коричневой черепицей. Включилась, защелкала, рассыпая воду, поливальная машина. Доплер вздрогнул и пропустил момент, когда из дома вышли двое. «Руки не подам, – сразу определил Доплер. – Оторвут». Несомненно, люди самого опасного сорта, непредсказуемые, больные. Мужчина коснулся плеча женщины, та наклонилась, подняла что-то размером с футбольный мяч. Парень вернулся без стука. Пропал на минуту. Вышел с пустыми руками. И ночные гости растаяли без следа.
В окне появился памятный по обыску дома на холме агент по недвижимости. Ярость стянула его лицо в острый шип. Он что-то держал на ладони, другой рукой примеряясь сокрушить.
– Останови его! – приказала Барби, и Сэм помчался исполнять, отложив пока ядовитые мысли, как резко они поменялись ролями. Сердце давало сбой и просилось в прежнюю грудь. Хлопнула дверь. Раздался выстрел оплеухи. Что-то застучало об пол. Прокатилось мимо высокого окна. Отвертка.
Доплер выволок незадачливого риелтора на улицу.
– К дому, – попросила Барби. Они побежали. Риелтор задыхался и все время норовил отстать. Ему уже не казалось, что все это как-то взаимосвязано. Он вляпался по полной.
Дом дремал.
Доплер ощущал, что особняк смотрит на него сквозь полуприкрытые веки, и это было что-то новое. Так дичь чувствует себя живой за миг до выстрела.
Риелтор подергал входную дверь.
Закрыто.
Пошел обходить дом и чуть не споткнулся о тело.
У забора лежал мальчик и напоминал раздавленное насекомое.
Леди Пустое Семя
Ее звали Аманда Фёрст.
Зачинатель их рода вбил себе в голову, что первым спрыгнул с «Мэйфлауэра», безумно выпячивал это и гордился. Он скверно умер – захлебнулся собственной рвотой, не совладав с долгами и необходимостью управлять серебряным рудником. Другой на его месте сложил бы филигранную карьеру, обеспечив достатком и уважением детей и внуков. Александр Фёрст не задумывался о таких мелочах. Большие возможности оказались ловушкой для слабого духом.
Аманда росла единственной наследницей громкой фамилии.
Мать осталась вдовой слишком рано. Ее лоно мечтало плодоносить, и женщина не скрывала этого, подчеркивая корсетами высокую грудь и сводящий с ума переход талии в бедра. В спину бросали грязные слова. Дебора Фёрст отличалась редкой глухотой к оскорблениям.
Аманде исполнилось шесть, когда в доме воцарился отчим.
Осознавала ли мать, что, выбирая мужчину, она руководствуется принципом отрицания прошлого?
Александр Фёрст был тощим носатым субъектом с изящными, аристократическими пальцами. Он презирал телесную пищу, но ценил напитки из солода и церковную музыку. Отец требовал, чтобы семья посещала вместе с ним храмовые песнопения под орган. При этом он был клятый безбожник, кутила и мот. Азартные игры сжигали его адским пламенем. Но он не позволял себе никаких иных женщин, кроме жены!
Билл Комптон любил мясо. Готовил его сам и требовал новых блюд от жены. Каждый день его стол украшали три перемены мяса. Ни капли спиртного. Строжайший пост. Толстые сосиски пальцев, вечно сбитые, с нечищеными ногтями. И яростные, исступленные ночи с падшими женщинами, чтобы валяться потом в ногах у жены и слезно, выкатив набрякшие кровью глаза, вымаливать прощение и тащить всю семью в церковь, стоять всю ночь перед иконами и рыдать, принимая покаяние от немого распятия.
Александр Фёрст однажды ударил Дебору. Она заложила обручальное кольцо, чтобы купить еды. Муж вымаливал ее прощения три долгих месяца, не обращая внимания, что она забыла об оплеухе на следующий день за стиркой, уборкой и глажкой.
Билл Комптон постоянно колотил Аманду. Постоянный укор отчиму: никогда не перечила, безмолвно шла в церковь, безропотно стояла всенощную, скромная в пище, она ни разу не нарушила пост и при этом с аппетитом поедала все мясное разнообразие, оккупировавшее их стол. Аманда раздражала его своей послушностью. Но она никогда не называла его отцом!
Билл мучил ее украдкой, пихал ногой в живот, выворачивал руки до хруста, до тонкого нутряного воя, но так, чтобы ничего не повредить. Однажды он достал из кастрюли только что сварившееся яйцо. Оно обжигало руку. Отчим потребовал, чтобы Аманда запихала его себе в панталоны. Девочка подчинилась. Пока она терпела, Билл познал такую ненависть к себе, его руки, совершившие зло, стали ему настолько омерзительны, что он измочалил ребенка в кровь, впервые, не сдерживаясь и не скрываясь. И с того дня избивал ее в открытую.
Аманда плакала и убегала на могилу отца, искать заступничества у покосившегося креста. Отчим приходил к погосту и тащил оттуда упирающегося ребенка за волосы. Весь город следил за ними и плевал в следы Билла. Сказать поперек они не умели. Билл служил местным шерифом и в прочих вопросах слыл образцом добропорядочности. Шлюх ему прощали. За пащенку стыдились. Кисельные люди.
Деборе было не до Аманды.
Шесть лет с Биллом отсыпали ей пятерых детей: двух мальчишек – Аарона и Квинта, слепую от рождения Фиону и близнецов Майкла и Роберта. Старшая дочь во всем старалась помочь матери, и та принимала эту заботу как нечто естественное, что-то вроде дождя по осени или восходов солнца поутру.
Никто не слышал, о чем молилась Аманда перед сном.
Она просила чуда. Злого, наблюдательного и точного. Ей самой достался слишком острый разум, она не забыла ни одного взгляда, стыдливо или гневно отведенного от мужчины, который волоком тащил за собой девчонку. Аманда мечтала о наказании, которое постигнет новую Гоморру; о червях, которые источат живьем каждую женщину и ребенка, а мужчин сделают бесплодными и лишат ног; о болезни, которая превратит горожан в пауков, и им придется жрать друг друга, чтобы выжить; о медленной, мучительной кончине в полном осознании, кто и за что принес им эту кару.
В двенадцать, испив чашу боли до дна, Аманда нашла иной Грааль. Виски утолял любые невзгоды. Спасение крылось в размере стакана. Единственный раз, когда девушка открылась перед отчимом, был за два дня до его кончины.
Билл выжил в кровавой буре, подробностей которой никто не запомнил, но раны, пулевые дверцы на ту сторону, говорили, что сегодня Господь занят и решил отложить встречу с шерифом и его людьми. Хорошие парни выжили, плохие – оседлали экспресс в ад. Мать занималась скачущим и орущим потомством, и никто не усомнился, что выхаживать Билла должна Аманда.
С утра бутылка опустела на треть.
– Удобно? – слегка растягивая гласные, спросила девушка. В последние годы ее лицо утратило любые эмоции. Стало пустой страницей. Волосы, чтобы те не мешали, Аманда закалывала в высокую башню, которая возвышалась над ней, как некий знак ее особого статуса, отличности от прочих живых существ.
– Ты разговариваешь со мной, как с собакой! – схватил ее за руку отчим. – И с цветами!
Билл мечтал сделать ей больно. Ему казалось, что вместе со своей болью Аманда заберет частичку его. Девушка равнодушно смотрела, как белеют от натуги пальцы отчима. Билл тяжело дышал. Повязка на груди расцвела алым. Кровь, похожая на бабочку.
– Я разговариваю с тобой, как с Богом, – внезапно поделилась последняя из рода. – Но не тем добрым, всепрощающим существом, который пришел платить за чужие грехи своей смертью, а мстительным, коварным стариком из Ветхого Завета.
Билл открыл рот и дышал часто-часто. Аманда торопилась, точно слова могли утратить силу и излиться, покинуть ее навеки:
– Каждое утро я просыпаюсь и жду, когда ты начнешь спрашивать и карать мздоимцев и лжецов, прелюбодеев и убийц. И ты спрашиваешь, спору нет. Только я жду, что ты начнешь с себя!
– Я многое повидал, – посыпались хриплые оправдания, – ты не можешь обвинять меня…
– Не могу, – кивнула Аманда.
– Я… я… я был добр к тебе…
– Волк, убивающий хромого оленя, тоже добр. Больным в лесу не место.
– Хочешь отомстить? – осенило Билла. Сейчас, когда он так слаб, падчерица наконец-то отыграется на нем. Ударит? Выбьет зубы? Попытается задушить? Лицо Билла прорезала улыбка. Он понял ее, да!
Аманда проверила его повязки, коснулась лба, подоткнула одеяло и, наклонившись к самому уху, бесцветно зашептала, точно читала рецепт лекарства:
– Никакого старого Бога нет. Умер. Или оставил царство небесное на сына. Месть никогда больше не будет сладкой. Пришло время милосердия. Смирись, как смирилась я. Мир принадлежит сопливому, прячущему глаза Богу. Он отложит все решения до Страшного суда. Да и там, боюсь, спихнет все самое сложное на папашу.
– Не богохульствуй! – хрипел Билл и драл ногтями ее запястья. Аманда не убирала рук и смотрела равнодушно, как на коже появляются длинные кровавые полосы.
– Ты был ветхозаветным старцем для меня. Ты мог казнить плохих людей.
– Я так и делал!
– В казни Бог начинает с себя.
Аманда вышла за дверь и, прислонившись к косяку, смотрела, допивая виски, как дождь ласкает дорогу. Внутри нее проснулась пустота. Слов было посеяно немало. Ни одно не дало всходов.
Ночью отчиму стало хуже. Врач, который его осматривал, посоветовал ехать в столицу штата. Через два дня на мосту у почтовой кареты сломалась задняя ось. Билла сопровождала Дебора. В неполные тринадцать лет Аманда стала мачехой для четверых мальчишек и девочки-калеки.
Еще через год странность Фионы, слепой от рождения, окончательно сползла в омут душевной болезни. Девочка видела незримое и сражалась с ним кухонным ножом.
Годы расписались по Аманде морщинами.