обняк представлял наибольшую ценность. До пожара. Сумма в банке позволяла старикам догрызать свой век, экономя и держа карман на замке. Только теперь юный лорд узнал причину фамильной скупости.
Денег хватило на год.
Неделю Джереми пытался что-то придумать. Еще месяц скитался по друзьям и всем, кто был рад его видеть. Домашние обеды позволяли как-то продержаться на плаву. Лорд похудел. Его голос дрожал от вожделения. Это чувство не приходилось подделывать – Тангейзер страстно желал: денег, женщин и ужин. Главным ужасом стало ложиться спать голодным.
Его звали петь в театре.
Лорд любезно согласился… и со свистом вылетел после пятого опоздания на репетицию. Кроме того, обе примы познакомились с содержимым его бриджей и, узнав об амурной конкуренции друг с другом – Джереми не особо таился, зачем?! – всерьез взялись за директора оперы.
Спустя год лорд Тангейзер убил бы за сытую неделю.
Так ему казалось.
Случай расставил фигуры по доске.
Те немногие друзья, что остались еще у нищего лорда, по-прежнему с удовольствием звали его голос на свои вечера. Правда, теперь это были тесные, пропитанные табачным дымом и крепким духом виски бары. Здесь пели совсем иные песни. Соль и срам.
Обычно ему подбрякивал на пианино синий от татуировок и выпивки ирландец. Когда его невозможно было вынуть из запоя, худой тип с Юга фальшиво бренчал на гитаре. Лорд ненавидел такие вечера.
Виски распахнул объятия для Джереми Тангейзера.
Он упал на дно стакана и озирался в недоумении – утонуть сейчас или потрепыхаться.
Певец по-прежнему привлекал женщин. Теперь это была осетрина крайней свежести: вываленные из декольте, увядшие, но заметные еще груди, припухлые кривые рты с размазавшейся маской поцелуев, запах пота и дешевых духов. Лорд отведал немало сомнительных бутонов страсти. Не брать их оказалось невмоготу. Но и ждать чего-то – тоже.
– Я слышал, у вас контратенор?
Джереми раздраженно повернулся к умнику. Лорду надоели шутки про кастратов.
Лицо мужчины было открытым и не содержало даже намека на издевку. Простоватые, будто размытые по лицу черты, заштопанная одежда. Человек напоминал мастерового, но вовсе не знатока вокала. Незнакомец ерзал на высоком табурете и чувствовал себя явно не в своей тарелке.
– Держите от «до» малой октавы до «ми» второй? – тщательно проговорил он явную для себя бессмыслицу.
– Какой любитель оперы вас подослал?
– Там, – едва мотнул головой в сторону выхода, – человек попросил меня сказать вам это. Полная чушь! – доверительно наклонился к Джереми. – Но он требовал, чтобы я повыспросил все тщательно, иначе не видать мне денежек.
– Он не врет, – поморщился Тангейзер. – У меня редкий голос.
– Настолько высокий, что могли бы расколошматить вон те бутылки? – мужчина указал на сталагмиты пойла за стойкой. Бармен Тедди поднял пальцы рогаткой – пива? Джереми отмахнулся – нет-нет, рано.
– Глупости, – рассмеялся певец. – Сказки! Не видел ни одного человека, способного на такое.
– Чем докажете?
– Что? – нахмурился Джереми.
– Что у вас этот… как его… кон-тра-те-нор.
– Так, – хрустнул пальцами лорд, чувствуя, как закипает кровь. – Слез со стула и мигом испарился вместе со своим ценителем!
– Я-я-я, – заблеял мужичок. Лорд Тангейзер схватил его за грудки и швырнул в зал. Неудачник приземлился у чьих-то ног, едва не опрокинул столик, получил пинок под зад и зашустрил к выходу. Кто-то рассмеялся, гости за столиком зааплодировали. Джереми смотрел вслед дураку и беспомощно злился. Сказать было нечего. Время песен еще не пришло.
Тангейзер кивнул на виски, трижды опрокинул по два пальца и с мрачным удовлетворением увидел, что мир вокруг затеял медленные танцы. Вечер переливался сквозь стенки стакана мягкими красками. Радуга заигрывала с Джереми хрипловатым женским голосом. Еще немного, и он пропоёт свою жизнь.
Тангейзер с удивлением рассматривал ладони. Пальцы двигались, как чужие. Джереми оставил их на стойке, лег поверх и задремал. Его растолкал Тедди:
– Этот парень сидит рядом с тобой уже четверть часа.
– А? – ошалело дернулся Тангейзер. – Какой парень?
– Я не хотел бы называть своего имени, – еще один ненормальный прятался под капюшоном и накидкой. Даже лицо было замотано. – Мне нужен певец.
– Всем нужен певец! – хвастливо провозгласил Джереми. – На свадьбу, похороны, в свой первый юбилей, в бар, в мюзик-холл. Даже в церковный хор, представляете, берут шлюх с голосом!
– Мне нужен особенный певец.
– Так чего же ты сидишь? – грубо пихнул локтем Тангейзер. – Вали скорей, ищи его, такие ведь нарасхват.
– Мне нужны вы, – фигура в плаще выложила на стойку несколько крупных купюр и накрыла ладонью. – Если вы лорд Тангейзер.
– Ты – лорд, Джереми? – хохотнул Тедди, протирая бокал. Накололся на его бешеный взгляд, фыркнул и отвалил.
– Я – не шлюха, – раздувая ноздри, предупредил Джереми. Рука тянулась к деньгам, но гордость пока держала жадность за глотку.
– Вы – лорд Тангейзер?
Жадность вывернулась, пальцы наполнились жаром. Джереми кивнул.
Незнакомец убрал руку с денег. Тангейзер воровато оглянулся – никто не видит? – и сгреб купюры в карман. Не говоря ни слова, фигура двинулась к выходу. Тангейзер заспешил следом.
Луна бежала им вслед, разбиваясь вдребезги о каждую лужу на пути. Порядочные люди закрывали ставни и взбивали перины, непорядочные натягивали сапоги и перчатки. Ночь перекликалась лаем собак, кашлем сторожей и флейтой железнодорожного полотна.
Джереми попытался затеять разговор, но был недвусмысленно осажен незнакомцем. Тот гневно зашипел на него и ускорил шаг. Тангейзер почти бежал за ним, проклиная свою сговорчивость и скудоумие. Виски бунтовал. Сердце нагоняло в голову дурной, строптивой крови. В какой-то момент Тангейзер вскипел, выхватил из кармана деньги и швырнул в спину закутанной гадине.
– Нужен певец?! – завопил он во всю мощь своей распетой глотки. – Потрудись сам, гнида спеленатая!
Руки незнакомца дрожали. Револьвер в них плясал, но голос мужчины не знал сомнений и промаха:
– Мне нужно было вывести тебя из бара. Ты пойдешь со мной, даже если придется прострелить тебе ногу и тащить волоком.
– Эй-эй! – пошел на попятную Джереми. – Не горячись так, друг! – виски заглянул к нему в рот и заплел язык косичкой. Речь Тангейзера стала сбивчивой и бессвязной. – Деньги есть деньги! Я выпил и теперь спою для тебя… что хочешь. Верно, приятель?! Мы ведь шли петь? Или пить?!
Тангейзер глупо захихикал, больше притворяясь, чем испытывая опьянение. Ствол гипнотизировал его. Какая-то жилка мелко дрожала в животе, вызывая безудержное желание открыть шлюзы, но Джереми терпел изо всех сил. Мужчина убрал оружие так же внезапно, как вынул, бросил через плечо, возвращаясь на «вы»:
– Подберите деньги, – и поспешил вверх по улице.
Дорога вывела их к холму Кривой Нос.
Джереми редко бывал здесь. Дикая окраина. Скверные слухи. Он знал, что на вершине холма стоит опиумный притон, но сам ни разу не посещал этого места. При всей распущенности лорд Тангейзер имел строгие представления о границах, которые джентльмену не стоит переходить. Виски – компаньон и брат. Родственников, как известно, не выбирают. Опиум – удавка и лжец. Так себе компания.
– Должен вас предупредить, сегодня здесь собралась особая компания, – глаза человека лихорадочно блестели, его тон не оставлял сомнений в серьезности того, что он говорил. – Вас примут как равного. Если вы согласитесь, – голос выделил это слово отдельной, уважительной нотой, – останетесь равным до скончания своего века. Выбор ваш. Однако предупреждаю, за этими стенами вы молчите обо всем, что видели и слышали. Иначе быстрая неприятная смерть и полное забвение.
– А-а, – засомневался Джереми, – вы уверены, что вам нужен именно я?
– Лорд Тангейзер, – голос незнакомца исполнился сочувствия. Как бы то ни было, этот пройдоха был мастак притворяться, – больно наблюдать, как чахнет и засыхает росток великого рода. Вы хотите захлебнуться собственной рвотой в дыре, вроде той, откуда вас пришлось выволакивать сегодня чуть ли не силой? Что вы передадите потомкам? И будут ли они у вас? На что, в конце концов, вам жить? Снимать блудниц? Оплачивать счета за квартиру? Вам ведь даже некуда вернуться. Ваш дом – панель.
Правота незнакомца разила наповал, он читал судьбу Джереми как с листа. На певца накатило предчувствие скорой зимы и страданий, которые придут вместе с нею: острый голод, продуваемая ветрами комнатка на чердаке, сведенные морозом суставы, ноющая боль внизу живота от неизлеченной мужской напасти, бары, собирающие шумные толпы лишь по выходным, и пустые, обледенелые недели без цели и смысла.
– Вы предлагаете мне работу? – не поверил Тангейзер и ужаснулся своей капитуляции, полной, собачьей покорности.
– Я предлагаю вам сделку, – со значением произнес незнакомец и открыл дверь, пропуская Джереми вперед.
В гостиной горели три лампы вишневого стекла, погружая комнату в густой свекольный сумрак. Тепло, запах свежей выпечки, корицы, быстрый шепоток прислуги и шуршание юбок успокоили Тангейзера. За столом сидели трое джентльменов и две леди:
– Гордон Бёрн, – склонил голову сухопарый, похожий на военного, мужчина. – Охотник.
– Уильям Стивенсон, – задергал лицом юноша, Джереми дал ему лет семнадцать, если бы не рваная копна седых волос. – Но вы лучше зовите меня Душекрад. – Он неприятно разевал рот, будто все время задыхался. – Так мне привычней.
–