я из имевшихся двух. Он отдавал вульгарностью при важности солидных и мрачных коридоров. Но чёрной парой чета Ковшовых ещё не разжилась, а в разномастной одежде Очаровашка его не пустила, грозя лечь на пороге. И Данила не успевал стирать пот со лба, отчего молоденькая секретарша то и дело прыскала смешком и опускала голову к печатной машинке.
Когда его наконец пригласили, Ковшов замер у дверей. Снова сковала неведомая сила: Игорушкин, удобно устраиваясь в кресле, разглядывал его, пронизывая жёстким, суровым взглядом. Галстук, совсем обнаглев, сдавил горло так, что минута-другая – и вместо ответственного собеседования могла понадобиться помощь неотложки. Данила рванул галстук и с шумом вдохнул воздух.
– Значит, из Саратовского института? – медленно произнёс прокурор.
– Имени Дмитрия Ивановича Курского! – зачем-то выпалил Данила.
– А стажировался в Ленинской прокуратуре? – коснулся прокурор открытой перед ним папки.
– У Данилова.
– Так-так… У Данилова, говоришь? Важняком он в аппарате работал. Было время.
– У Ивана Степановича.
– А кто же тебя учил так преступников ловить, Данила Павлович?.. – неожиданно по имени и отчеству обратился к нему прокурор и поджал губы.
Ковшов лишь ниже опустил голову, впрочем, она и без того почти упёрлась в грудь подбородком.
– Районные прокуроры?.. Бобров успеть не мог, выходит Фаяз? Он мужик боевой, отчаянный, но ничего подобного и за ним не замечалось. Сколько с ним отработал?
– Почти четыре месяца.
– Не аттестован на звание?
Данила покачал головой.
– Читал про твои подвиги на соревнованиях студентов, – вдруг перевёл разговор на другую тему прокурор и постучал по папке. – Это хорошо, что не забываешь, чему учили в институте.
Данила вздохнул глубже.
– Однако никогда не лезь туда, где место профессионалам. Хорошего мало сделаешь, а авторитет враз потеряешь. За нами во все глаза следят. Многие. Промахов не прощают.
Прокурор вроде бы усмехнулся, будто вспомнил своё, личное, глазами на стул перед собой показал:
– Не беда – на смех подымут, а вот уважения не будет… Особенно у милиции. Для следователя хуже опасности нет. Милиционер, удивительное дело, нуждается в строгости. Ему без прокурора ни-ни. Искушение слишком большое – с милиционера требуется ловить вора, а рамки закона порой инициативу гасят. Вот он и вертится, на нашего брата косится. Это уж те, кто шишки набил и обжёгся, понимает, что без закона себе опасней, поэтому следователь – фигура…
Игорушкин крякнул, поднялся с кресла, вскочил было и Данила, но прокурор ему ладошкой махнул, отошёл к окну, распахнул форточку. За стеклом накрапывал мелкий дождичек.
– Поздняя осень в этом году, – сказал Игорушкин тихо, словно сам с собою разговаривал. – Лето шпарило вовсю, не верилось, что кончится жарища. Теперь не заметишь, как первый снежок упадёт. Никак не привыкну к этому климату. Хотел к вам в район выехать, на месте разобраться, своими глазами взглянуть, но… в Москву опять вызывают…
Данила знал от Федонина и Готляра, что Игорушкин был назначен в область, сменив уже несколько мест. Подумывал возвратиться в родные края к пенсии, однако не получалось, а просить и клянчить у начальства он не умел и не хотел. Каждый отпуск ездил по Волге теплоходом навещать взрослого, уже самостоятельного сына, поговаривали, что мечтал перебраться туда, манили настоящие снежные зимы, леса, в которых будто бы провёл детство. Творившееся за окном, видно, навеяло на него ностальгию.
– День-два – и декабрю заявиться, – буркнул он, поглядывая за стекло, – а тут дождь барабанит. В Нижнем небось уже снег?..
Данила открыл было рот, но сообразил промолчать, вопрос был адресован явно не ему. Игорушкин, забывшись, размышлял о своём – в Нижнем Новгороде проживал его сын, там же учился бегать и внук Колька, недавно народившийся, про которого дед знал из писем.
– Твоя-то – учительница? – вдруг спросил Игорушкин.
– По музыке.
– Бобров работу нашёл?
– Обещал.
– С этим проблем не будет. Учитель музыки в детских садах нужен. На деревне пока это редкость, но распространяется быстро. Теперь с первой получки инструмент ей покупай. На чём играет?
Данилу так и подмывало ответить – в основном на струнах его души, но храбрости не хватило.
– Клавишные.
– Пианино, что ли? Придётся копить. Где поселились?
– Нормально, – усмехнулся Данила и вспомнил порушенную печку. Прошлую ночь спать пришлось, не раздеваясь и собрав всё, чем можно было укрыться. «Чёртов Селёдкин!» – руганул он про себя непутёвого соседа.
– Нормально, это хорошо, – не сводил глаз с Ковшова прокурор, будто дожидаясь продолжения, а, не дождавшись, закончил сам: – Про барак ваш мне известно. Хансултанова давно пробиваем насчёт жилья. Не слышит и местная власть. Но ничего, додолблю его. А задержал я тебя здесь вот по какому вопросу, – и он подпёр щёку рукой. – Хочешь не хочешь, а согласно процессуальным канонам оказался ты по этому уголовному делу потерпевшим.
– Я претензий не имею, – выпалил Данила.
– Кто знает, как ещё всё обернётся? – прервал его Игорушкин. – А процессуальный закон, как и всякий, мы должны соблюдать. Формальность, согласен, но жизнь закона в его форме. Поэтому руководство следствием по делу я передам старшему следователю Федонину. Он человек, конечно, занятой, но время найдёт. Под его так сказать, чутким и постоянным контролем ты будешь заниматься. Нет возражений?
Данила хмуро промолчал.
– В следственную бригаду своим приказом я включу ещё несколько работников, но старшим будешь ты. Федонин план расследования составит, но спрос всё-таки и с тебя будет.
– Понятно, – оживился Данила.
– И ещё помни, – Игорушкин потеребил подбородок. – Как бы доходчивей… В нашем деле самое страшное оказаться слепым. Интуицию надо развивать. С первого дня. Я заметил, у тебя имеются зачатки, ты их береги. Видел картину Брейгеля[12]?
Данила навострил уши.
– Там слепой ведёт слепых, – усмехнулся Игорушкин и глаза прищурил лукаво, словно представлял воочию. – Он впереди с палкой, а они цепочкой за ним друг за дружкой, у каждого рука на плече товарища. Но как цепко ни крепись, оступился первый – и все в яме. Так в той великой картине и прописано: опрокинулись они в итоге. Вот и тебе помнить надо, что ты первым идёшь…
Игорушкин поднялся и протянул руку, Данила почувствовал крепкое пожатие его жёстких пальцев.
III
Ещё до визита к Игорушкину Ковшов провёл немало времени в кабинете зонального прокурора Готляра, затем предстал с отчётом пред ясные очи зама по следствию Колосухина, теперь ему предстояло побывать в бюро судебных экспертиз, навестить давнишнего дружка Глотова, у которого положено было стажироваться непутёвому Дынину, ну и, конечно, прежде чем ехать домой, повидать Аркадия.
Хотя и поднялся Данила рано, торопясь на паромную переправу, насчёт обеда следовало забыть – времени в обрез. Поэтому он понёсся к старшему следователю Федонину, который с нынешнего дня становился над голодным следаком пятым начальником. «Ничего, – не унывал Ковшов, – есть поговорка о семерых с ложкой и одним с сошкой, а надо мной пока только пятеро». С этим он и влетел в кабинет Федонина, не забыв постучать. Старший следователь уважал этикет и не терпел торопыг даже из сельских районов. Галантность оказалась не лишней, при Федонине была дама.
Или Данила перенервничал от всех переживаний и был на грани срыва, или сработали другие неведомые психические раздражители, только в представившейся неожиданной картине ему почудилось фантастическое наваждение. Зеленоглазая брюнетка, чернобровая красавица, изящно закинув ногу на ногу, с папироской в тонких чувственных пальцах, крутила романтичные сердечки дыма в приоткрытое окошко. За окном, усиливая нереальность впечатлений, крупный дождь барабанил по перилам балкона и рассыпался жемчужными брызгами, образуя туманные облачка. На большом столе дворянских времен, покрытом зелёным сукном, возвышались бутылка коньяка с двумя наполненными рюмочками.
– Разрешите?.. – попятился назад Данила.
– Заждался, – не смутившись, кивнул на стул Федонин.
Дама влетевшего не замечала, будто того и не было.
– Извиняюсь, помешал…
– Отчего же, – упредил Федонин. – Освободил шеф?
Данила кивнул, ещё не придя в себя от смущения.
– Присоединишься? – достал Федонин третью рюмку. – Тебе же на паром сейчас. Пока доберёшься домой, и солнце закатится.
– Мне в бюро…
– А я ещё в отпуске. Шеф только с завтрашнего дня отзывает. По твою душу дело-то. А вешает на меня.
– Вот я и это… заглянул.
– Знакомься. Моя Нонка, – представил брюнетку Федонин. – Гуляли рядом по дождичку. Готляр на обед бежал, на нас наскочил. Наговорил чёрт-те что и всё лесом. О тебе наплёл. Правда о деле-то?
– Правда.
– А я, тебя не дожидаясь, Югорову уже сделал звоночек.
– И что? – совсем спустился Данила на землю. Федонин, брюнетка и коньяк на столе уже не казались ему фантасмагорией.
– Пока преждевременно его терзать. Югоров осторожен с выводами. Слишком всё запутано. Я тебе ещё расскажу.
– Значит, ехать туда бесполезно?
– Не застанешь уже. Он до обеда был, а теперь… – Федонин махнул рукой и настойчивей подтолкнул Даниле наполненную рюмку. – За знакомство!
Данила в замешательстве поднял, они чокнулись.
– Ну, будем! – усмехнулся Федонин. – Ты не робей. Рабочий день на закате. Сюда никто не заглянет, а Нонка не выдаст.
Дама выглядела вдвое моложе своего кавалера, поглядывала на него с почтением, держалась свободно. Пригубив, она принялась покусывать шоколад.
– Ты уж извини, пожевать чего серьёзного не держу, – подсунул Федонин и Даниле шоколадку из сейфа.
– А вы?
– Нельзя сладкого. Это вам, молодым… – хмыкнул тот.
– Значит, сорвал я вам отпуск?
– Да чего там! – махнул рукой без всякой досады старший следователь. – Какой тут отдых? Куда ехать в такую грязь? Мне и дали его лишь по той причине, что дело бедолаги Сёмина закончил и в облсуд направил. Вроде передышка небольшая, пока другое дело не подвалило. Вот так и живём.