– Поджог? – спросил Данила.
– Молодец! – скупо похвалил Федонин. – Улавливаешь мои мысли. Думаю, сработаемся, боец. Мне и Каримов понадобится.
– Каримов на месте безвылазно. У них в районе порядок чётко налажен, – хмыкнул Данила, – без санкции первого секретаря райкома партии мало-мальский руководитель за пределы ни ногой.
– Да что ты говоришь? – взлетели лохматые брови старшего следователи вверх.
– И вас к нему поведут, если приедете.
– Ну что ж, сходим на всякий случай.
Они рассмеялись.
– Каримова я загрузил, – похвастал Данила. – Ему не до выездов. Он должен обеспечить на допрос всех оперативников, участвовавших в засаде, и девушку, с которой Топорков встречался до осуждения.
– Кто такая? Старика через неё думаешь найти?
– Возможно всякое.
– Значит, планчик на все события имеешь?
– Стараемся.
– Ну, привет Маркелу Тарасовичу. Ждите моего звонка.
И они расстались.
Синдром скорпиона
Прихоть случая управляет миром.
I
Вечером ещё моросил дождь, а ночью завернул северный ветрище, сдул туман с мерзкой сыростью, и к полуночи вдарил приличный мороз. Своенравный климат брал своё, как ни крутись, а декабрь на носу.
Припозднившись в обкоме партии, Хансултанов гнал машину на предельной скорости по обледенелой, скользкой, как каток, трассе, сверкающей в лунном свете раннего зимнего вечера. Обгоняя медленно тянущиеся вереницей попутки, особенно не церемонился с шарахающимися от него грузовиками, слепя их ярким светом фар, сталкивал чуть ли не в кювет. На пронзительные звуковые сигналы возмущения, отборный мат выскакивающих и орущих вслед шофёров внимания не обращал. Одна мысль сверлила мозг – необходимо во что бы то ни стало успеть в райком, чтобы предотвратить отправку грузовика с бумагами местного архива в город. А для этого следовало как можно раньше попасть на паром.
Решение перевезти архив в центральное хранилище было принято давно, он, как мог, придерживал его исполнение у себя в районе, но вот свершилось, в городе стукнул кто-то кулаком по столу, и люди помчались стремглав исполнять, непогода не помеха. Он узнал об этом случайно, забежал в облисполком, а там дружок с час уже накручивает по телефону, его разыскивает – новое начальство Управления комитета госбезопасности проявило инициативу, и все зашевелились. Встал вопрос насчёт оргвыводов в отношении отдельных лиц, не дело, мол, когда бумаги государственной важности рассеяны тут и там и хранятся без должной охраны.
Приятель был перепуган, в своё время, по просьбе Хансултанова, он приложил руку к затягиванию вопроса, и несказанно обрадовался его появлению. Через этого человечка у Хансултанова были выходы на хозяина обкома, в чьих силах было включить тормоза, если совсем засквозит возможными неприятностями.
Вот и мчался к себе в район Хансултанов, кляня всё на свете, а особенно, что не взял утром шофёра, и теперь вынужден сам дёргаться за баранкой по опасной дороге. Если бы это было единственной неприятностью! Чего только ни сплелось комом за последнее время: история с дочерью, спутавшейся с уголовником, сын, вытворяющий своенравные поступки наперекор отцу и откалывающий коленца на парткурсах в Саратове, жена, играющая с ним в молчанку!.. Всем этим поделился он с приятелем, уединившись в его кабинете. Но были думы и пострашней. События последних десятков лет перевернули всю страну, а его самого тряхнули так, что забыл, когда и спал спокойно. Про Ягоду, Ежова долго икалось, но ужас от того, чем в один миг кончил несгибаемый соратник «Самого» – Лаврентий Берия со всей цепкой армией вышколенных помощников, сверлил мозг Хансултанову днём и ночью. Кажись, делали нужное дело, вели беспощадную борьбу с врагом, ан нет, кукурузник Никита всё наоборот вывернул! Рассказывали, что и сам он утверждал расстрельные списки без жалости, а с трибуны съезда в пятьдесят четвёртом такое сотворил, только головы напрочь полетели! От грозной государственной конторы энкавэдэшников не оставил камня на камешке. И пошла, покатилась волна великой и страшной чистки по всей стране… Пытались Никиту осадить, да упустили, теперь совсем поздно, кампания восстанавливать всех, подвергнутых политическим репрессиям, росла. Вот как повернулось! Выходит, незаконно стреляли. Выходит, начнут виноватых искать… Снова закрутится кровавое колесо! На кого первого покажут, того и хлопнут! Опять травля пойдёт, только в обратную сторону. А значит, и до него, Хансултанова, добраться смогут…
Мысли его прервал нахальный встречный грузовик. Огромных размеров, он и без того перекрывая обе полосы движения, нагло сгонял в кювет встречную мелюзгу, а тут включил сирену и диким воем разбрасывал всех в стороны.
– Ну, гад, сейчас ты у меня захлебнёшься кровью! – криво усмехнулся Хансултанов. – Поймёшь, на кого хвост поднял!..
В таких переделках он терял контроль над собой. Мог отчебучить такое, чему потом поражался, но и тогда не жалел и не корил себя. Верил в собственную непогрешимость. Это был девиз его жизненных принципов: всё – или ничего! Другого не допускал.
«Волга» стрелой полетела на огромный тягач. Это был отчаянный приём, откровенный таран, только не в воздухе, а на земле, по гладкой, будто стеклянной дороге. Тот, кто сидел в крепкой кабине, казалось, был в безопасности. Что легковушка по сравнению с его махиной? Но волосы встали дыбом, он взвизгнул в ужасе и едва успел свалить тягач с дороги в яму. «Волга» пронеслась впритирку и скрылась в вихре снежной пыли.
– Вот так мы вас ломали, и ломать будем! – разжал губы Хайса и не оглянулся назад.
II
Наконец он добрался до трассы, прямиком выходящей к паромной переправе. Увиденное не радовало глаз: как ни гнал автомобиль, путь к заветному парому преграждала огромнейшая пробка скопившегося транспорта. С полкилометра до берега заполняли грузовики, автофуры, автолавки, тягачи с прицепами, тракторы, суетились, мельтешили вёрткие частники на «москвичах» и «козликах». Хансултанов вгорячах попытался абордажем продраться сквозь стену притёртых друг к другу автомашин, но мелькнувшие было спасительные щели угрожающе сдвинулись. Он посуетился среди незнакомой шоферни с красной книжечкой, но лучше бы её не доставал, кроме угроз и мата, не услышал ни помощи, ни сочувствия, все спешили попасть домой, опасаясь и надвигающейся стужи, и падающей наземь ночи. Рыжий мордастый экспедитор, работник их райзаготконторы залебезил было, узнав первого секретаря, начал покрикивать на шофёров, но его быстро остудили, и он, скиснув, пропал. Хансултанов пешком пробрался к парому, но милиции не оказалось, паромщик спал на корме тщедушного баркасика, и на все его попытки растолкать горького пьянчужку рулевой буксировщика только горестно вздыхал. Погрузкой на паром руководили сами переезжающие, матюгаясь и рыча друг на друга почище цепных псов.
«Часа три-четыре уйдёт, даже если повезёт протиснуться», – прикинул Хайса, с горечью возвращаясь к машине. Один из курящих в кучке шофёров, глядя на мытарства Хансултанова, сплюнул на грязный снег и посочувствовал:
– На легковушке-то чё? Если позарез надо, гони по льду, проскочишь и не ахнешь.
– У меня «Волга», – уцепился за подсказку тот. – В ней весу ого-го!
– Ерунда. Вон тропка видна, – парень махнул на речку, покрытую ледовым настилом. – Я ещё утром, когда в город гнал, видел – сельские перебирались на «козлике». Без помех, только пассажиров высадил и перемахнул. Занесло следы, но ещё видно. Приглядись!
– А знаки? – возразил его товарищ, ловко щёлкнув окурок так, что тот, описав дугу, заскользил по блестящему ледовому зеркалу. – Были бы хоть вешки какие.
– Где ж ты их видел? – отвернулся советчик. – Будь у меня «Волга», задницу здесь не протирал бы. Пока светло, ещё можно. А вот нам с тобой как бы ночевать здесь не пришлось.
Хансултанов вернулся к автомобилю, полез к заветному бардачку, где хранил втайне от жены пачку «Беломора». Галина и врачи старались отучать его от старой привычки, но поделать ничего не могли, тайком он покуривал.
Закурил, откинувшись на сиденье, всё больше и больше приходя в ярость. Как будто не в советское время живут здесь люди! Кто-то допекал его поставить телефон на переправе?.. Какой тут к чёрту телефон, если дорог маломальских нет! У руководства нескольких сельских районов этот треклятый паром как бельмо на глазу! Сколько времени зазря теряется, особенно в уборку урожая! Все в области понимают, что надо строить мост, он сам язык оббил на разных трибунах, а начальство только коситься стало, мол, не хватает денег. Злые мысли ещё больше раздражали его. Если он сегодня не успеет, вывезут гэбэшники архив – эта мысль долбила и бередила мозг. Всё вертелось теперь вокруг этого, единственного и ужасного известия, способного обратиться в реальность.
Много страшного в тех бумагах… Их собирал и формировал его подручный, верный когда-то помощник Топорков. Когда это было?.. Травой, бурьяном заросли могилы тех, кого закапывали без крестов и поминания – враги и есть враги, нет им ни прощения, ни памяти. И сам Топорков сгинул, лишь Хан ему про бумаги те заикнуться успел. Где они, те бумаги, которыми гордился всю жизнь, а теперь страшится пуще смерти? Хорошо, если под надёжными замками в городе, а если ещё там, в избе архивной, или погрузили их да везут на всеобщее обозрение?.. Спина враз похолодела от таких мыслей. Кровь от головы отлилась. А если утаил их, припрятал для какой своей гадости сам Топорков? С него станет. Из-за сына, сопляка, он теперь на всё готов. В тюрьме тому место, конечно. Только не на такой срок надо было. А Каримов перестарался, закатал на пять лет!.. Если что припрятал Топорков, сдаст Хана со всеми потрохами. Не устоит от соблазна, чтобы не отомстить… Гори всё синим огнём, себя Хайсе не жалко. За детей он страшился. Испортят всю жизнь и дочери любимой, и сыну, которому он пророчил большое будущее, чтобы пошёл по его стопам, повторил отца и вознёсся выше!..