Хансултанов и не заметил, как дрожащие пальцы обжёг окурок уже второй папироски. Отбросил, новую задымил. Кровь из носу, а следует опередить проклятущую машину с архивом. Надо во что бы ни стало задержать её в районе. Самому в бумагах разобраться. Пересмотреть всё. С Усыкиным он договорится. Найдёт предлог.
Хансултанов впился глазами в тропку, о которой говорила шоферня, вон она, отсюда глазом видна: едва приметный след колёс на заснеженном ледяном покрывале реки вился от берега, косил на центрину и, перевалив за середину, терялся у противоположной полоски земли. Широким было это место, но зима застудила водицу. Манил, притягивал едва заметный след.
– Будь что будет! – ругнулся он вслух. – Поеду осторожно. Если полынья, так её за версту видать.
Он отбросил папироску и захлопнул дверцу. Движок, остыв, закапризничал, будто почуял недоброе, нехотя завёлся. Он дал ему проработаться, набрать силу. Свернув с трассы и едва не увязнув в сугробах снега, застеливших затаившуюся колею, перевалил на машине через обочину, погнал «Волгу» вдоль берега, пробуя лёд. Никаких признаков слабости его не ощущалось, хотя Хансултанов приоткрыл дверцу и чутко прислушивался к малейшему шуму: лёд стелился под колёсами глаже асфальта, автомобиль держался прочно и уверенно. Он начал выруливать на середину – та же успокаивающая картина, ледяная поверхность реки держала массу движущегося металла словно пёрышко. Он плавно развернул по следу неизвестного смельчака, раньше его испытавшего ледяную твердь, и аккуратно повёл «Волгу» к другому берегу.
Когда автомобиль миновал середину, у него совсем отлегло от сердца. До берега, казалось, рукой подать, единственное тревожило: потерялся след, видно, снегом замело на открытой местности. Гнал теперь наугад, оставалось чуть меньше половины, когда внизу под колёсами и днищем затрещало; слегка присев, машина стала оседать всё больше и больше, словно волоча за собой зацепившуюся за багажник неведомую тяжесть.
– Промоина! – охнул Хансултанов, но крепче вцепился в баранку и, стараясь сохранять хладнокровие, плавно поддал газ до упора. Машина, вырываясь, устремилась вперёд. Не помня себя, он давил и давил на газ, хотя педаль давно плотно прижалась к днищу. Рёв двигателя вернул ему сознание, автомобиль вылетел на берег, разметав снег, промчался с десяток метров, и он отключил ключ зажигания. В обрушившейся внезапной тишине завалился боком на сиденье, не в силах произнести слово или двинуть рукой, так и пролежал несколько минут. Его тянуло наружу. Выбрался, шатаясь, сел, а потом упал на спину. Лежал на снегу в распахнутой куртке, чувствовал спиной неведомый внутренний огонь и тёплые струйки пота, заливавшие майку и проникающие сквозь сорочку. Небо над головой высветилось яркой луной и мелкими пуговками звёздочек. Впервые вот так валялся без дела, ни о чём не думая и беспричинно рассматривая опрокинувшийся над ним небосвод. Бескрайняя глубина тёмной пропасти настораживала, пугала бездонной пастью, словно фантастический огненный зверь.
«Вот она, смерть… – кололо под сердцем тяжёлое и острое. – Рядом прошла. Верил бы, перекрестился…»
Холод вернул к действительности. Он встал, влез в кабину, завёл двигатель. Надо было спешить.
III
На бугор к автостраде предстояло ещё забраться. Без включённых фар ехать было сложно. Навстречу, вырулив от хвостатой колонны грузовиков, с берега спешащих в город, скатывался автомобиль. Развернувшись и двигаясь навстречу Хансултанову, машина явно намеревалась повторить его манёвр – преодолеть препятствие по льду. Водитель вёл автомобиль осторожно, огибая ухабы и рытвины. Поравнявшись с «Волгой», остановился. В кабине сидели двое. Незнакомые. Пассажир, не высовываясь, лениво опустил стекло кабины, крикнул Хансултанову:
– Привет, брат! Как проехал?
Хайса цепким взглядом обшарил машину. Чистая, будто новенькая. Защитный зелёный цвет, брезентовый наглухо задраенный кузов… И эти лица, настороженные, всегда озабоченные чем-то значительным.
– А вы с каких мест? – на всякий случай спросил он. – Что-то в нашем районе я вас не видел.
– Отвечать, когда спрашиваю, – сухо оборвал его тот. – Держит лёд?
Последние сомнения исчезли, приглядевшись, он различил и номера, ему их называл приятель в облисполкоме. Выходит, все его усилия напрасны – он не успел! Хайса заглушил мотор и откинулся на сиденье от нахлынувших мрачных мыслей.
– Чего ж ты встал, дядя? – высунулся, угрожающе распахнув дверь, верзила. – В штаны наклал от страха?
– Да он пьян как свинья! – вылез из кабины сам водитель, злой и красный от возмущения. – Я же говорил тебе, Николай, что по льду опасно. А ты заладил своё: проскочим, проскочим.
Хайса не двигался, приходил в себя. Отвратительны были ему эти люди, ненавистны. Водитель подошёл к «Волге», рванул дверцу:
– Ну-ка, вылезай.
– Привлечь его надо, – полез из кабины и ленивый. – В милицию сдать. Чтоб правила не нарушал и людей не смущал своими выкрутасами.
Последние колебания исчезли. Хайса ожёг свирепым взглядом заглянувшую к нему физиономию и рявкнул, как один умел:
– Смирно!
Водитель отпрянул от неожиданности.
– Вы что себе позволяете, служивые? – грозно осадил обоих Хайса.
– Как проехали?.. – вытянулся водитель по-солдатски при виде степенной властной фигуры, услужливее промямлил: – Хорош ледок? Нам туда… а здесь до утра простоишь…
– Я проехал, – полез он за папироской и пустил дым в лицо нахалу. – Лёд такой, что вашу лайбу с лихвой выдержит. Что везёте-то? Откуда?
– Хлам архивный, – отмахнулся водитель уже веселей, – бумажки.
– Скорость сразу набирай. И по моему следу, – крикнул ему в спину Хайса и глянул назад, откуда его только что вынесла неведомая спасительная сила.
Он хотел ещё что-то добавить, но сдержался, проводив машину ненавистным взглядом, круто развернулся и, бросив тело на сиденье «Волги», погнал автомобиль на трассу, не оглядываясь.
Он летел с того проклятого места не оглядываясь, а если бы оглянулся назад, то, конечно, заметил, как из общей массы машин, мечущихся у парома, вынырнул новенький канареечного весёлого цвета юркий «москвичок» с юной девчушкой за рулём. Лихо развернувшись, «москвичок» скатил вниз с трассы к речке, промчался по его следу, задорно обогнал зелёный неуклюжий грузовик и, выскочив на ледяную поверхность речки как на долгожданную свободу, стремглав помчался на встречу с другим берегом…
IV
Теперь, когда судьба ненавистного грузовика и его содержимого была решена, Хайса передумал ехать в райком. Делать там было нечего. А видеть кого-то, тем более вечно грустную, будто чувствующую беду жену, он не хотел. Мечтал забраться в потаённый уголок, в кромешную глушь, куда угодно – хоть медведем в берлогу – и затаиться там, как измученный тяжкой схваткой зверь. Он выиграл сегодня – грузовик уйдёт под лёд с проклятым архивом, а с ним канут в бездну все его муки последних лет. Судьба испытывала его дважды и оба раза сберегла. Зазевайся он, не изловчись за секунду, и быть ему погребённым под ледяной бронёй могучей реки. И второе чудо свершилось – канет в небытие архив с бумагами его прошлого. Прошлого, которым всю жизнь гордился, которое всегда везде открывало двери во власть, а теперь вдруг стало тяжким и опасным бременем. Последнее время тревога за завтрашний день тяготила его и днём и ночью, не давала продыху ни на минуту. Лишь спасительные запои гасили на некоторое время тоску, дарили обманчивое забытьё. Напрочь испортились их отношения с женой, с дочерью, с редкими знакомыми; давний приятель в облисполкоме да преданный Каримов – одни помогали и пытались выручать, ибо не слушаться, не подчиняться ему не могли, обязанные многим.
Хансултанов остановил машину, чтобы прийти в себя от обуревавших дум. Выбрался из кабины. Огляделся, обдуваемый суровым, морозным ветром, – где он находился? Мощная «Волга», пришпоренная безумным хозяином, промчалась почти половину пути до райцентра! Он так ушёл в себя, что не заметил ни одной встречной машины, ни огней жилья, словно их и не было. Он был в безумстве и лишь чудом не совершил аварии, не сбил никого, не завалился в кювет с ледяного зеркала. Вот уж действительно пробрало нутро!.. Нет, дома сейчас ему не успокоиться. Опять сердобольная Галина с причитаниями об одиночестве, с укорами, что разогнал детей по казённым приютам. И не понять ей, старой дуре, что дочь он спас, а она вместо благодарности предпочла домашнему уюту койку в институтском общежитии, что сын не штаны протирает, а постигает азы на партийных курсах в Саратове, чтобы шагнуть потом выше отца, продраться в город и занять достойное место как минимум в городском комитете партии, а не прозябать где-то в сельской дыре. Из его Марата должен выйти толк. Неслучайно и имя ему дал звонкое при рождении: Марат! Это же герой! Светоч французской революции! И его сын шагнёт в историю, что не удалось отцу!
«Поеду к Магомеду, – внезапно решил Хансултанов, – тут не так далеко, давно у него не был, там и заночую. Высплюсь, как следует, а утром в райком. Кстати, по моей личной просьбе передовому чабану на центральную точку должны были провести телефон. Это повод. Оттуда и позвоню домой, успокою Галину…»
Он развернул машину, проехал с полкилометра и свернул в степь на просёлочную знакомую дорогу.
Магомеда Магомедова Хансултанов знал давно. Нет, никаких дружеских отношений Хайса не позволял себе ни с кем в районе, в городе не каждому кланялся и, тем более, не всякому руку подавал. Для всех он был в одном качестве – хозяин. Не делал скидок и привилегий. Второй секретарь – и тот без стука в кабинет не заходил, а прочая мелкая челядь являлась только по вызовам. Единственные: комитетчик да начальник милиции каждое утро наперегонки спешили в обязательном порядке доложить, что произошло-приключилось, и те, попробуй, опоздай! Официальной информацией не заканчивалось, оба знали его крутой нрав, поэтому с плохими вестями – убийство, прореха какая – не торопились, уступали друг другу дорогу, а с прочим – настучать на ближнего, кто на свадьбе напился, кто любовницу с чужаком застал, морду набил – с этим бегом. В районе дрались двое: директор райзаготконторы, красавец грузин, отчаянный самец, и райвоенком. Райвоенком всегда побеждал, благодаря здоровенным кулачищам, но интрига оставалась. Каримов попроще докладывал, веселей, с подробностями, а Усыкин себе на уме, хоть и ластился, а всё с подтекстом. Поэтому Хансултанов привечал начальника милиции больше и даже к Магомеду с собой не раз брал. Проверял поначалу. А как раскусил, что крепкий на язык мужик Каримов, так перестал сомневаться.