– К тебе подходил?
– Нет. Директоров рыбокомбинатов начал трясти, инженерный состав. Одним словом, тех, кто акты нам подписывал об уничтожении конфиската путём сожжения.
– И что они?
– Пока подтверждают.
– А больше им и делать нечего. Подписи же имеются.
– Как держаться, Сальникова учить не надо, а Подгорный молод ещё, прибежал ко мне, весь трясётся от страха.
– Контролируй ситуацию. Если Усыкин глубже начнёт копать, дай мне знать. Но, думаю, ему скоро не до этого будет.
– А что? – бледное лицо инспектора порозовело, глазки перестали бегать.
– Не знаешь? Дочка Хана под лёд ушла. Это чепэ областного масштаба. Мать уже бучу подняла, а там и брат примчится. Да и другие события на носу. Хан-то безнадёжен.
– Неужели умрёт?
– Инсульт, брат, штука коварная. Будем молиться, чтобы пожил…
Затем он разбирался с Квашниным и его оперативниками по нераскрытым кражам. Дотошный Квашнин громоздил планы мероприятий один круче другого, энергии и азарта было столько, что приходилось останавливать.
– Результата не вижу, – лениво корил его Каримов. – Вот будет результат, представлю всех к званиям. За мной не задержится.
Был он чересчур добр сегодня, сам себя не узнавал, но подпортили настроение те, поспешившие из Семёновки. Когда постучали в дверь, он уже уловил неладное. Трусливо вошёл один, хоть с виду и бугай с выставки. Второй следом, тоже с понурой головой.
– Чего? Вы же только что трепались, что всё нормально?
Глаза прятали оба. Начали боязливо, он учуял – как есть обмишулились! Попинав патологоанатома и бросив его на льду у речки, они отъехали телефон поискать, чтоб в райотдел дозвониться, мыкались больше, чем с юнцом занимались, а перед возвращением решили проверить, не откинулся ли тот, всяко бывает на морозе, да и сердито приложился распоясавшийся Барсук. Прикатили, а лепилу не нашли. Кинулись к Сычихе, та выложила всё, как есть: были у неё люди, солидные, с псом, и красной книжкой перед носом махали. Патологоанатома привели в чувство и увезли не иначе как в город. То же самое подтвердили и паромщики. Собака в ошейнике, такой человека порвать в два счёта, а сыщики не иначе от Лудонина – их приёмчики…
Каримов приказал обоим безотлагательно удирать из области куда подальше, те резво выскочили из кабинета.
С полковником Лудониным не строились у Каримова отношения. Не заладилось сразу, когда столкнулись они при оценке причин смерти Топоркова. Максинов поручил Лудонину разобраться с необходимостью применения большого количества огнестрельного оружия при попытке обезвредить уголовника. Каримов ожидал всякого от той проверки, допускал и критику, но Лудонин ошарашил его, заявив, что надобности в такой операции вообще не было. До откровенной ругани у них не дошло, но Каримов настаивал, что смерть беглеца – естественный итог. Тогда Лудонин заявил, что приедет разбираться дополнительно. Этого Каримов ждал с тревогой, и события в Семёновке могли подлить масла в разгорающийся костёр конфликта: хорошо, если патологоанатом не запомнил его людей и не наговорит лишнего, а если всё всплывёт? Страшился этих мыслей Каримов и гнал от себя.
VII
Внезапный звонок телефона вспугнул его. Нервы перестали выдерживать жуткое напряжение последних дней? Неустрашимый, натренированный его организм стал давать перебои? Каримов рванул трубку.
«Спокойнее, спокойнее, – мысленно останавливал он себя. – Ну пусть уже разыскивает его сам Лудонин. Что он спросит? Какие предъявит претензии? Дынин, если в больнице, ещё и рта не смог раскрыть, а уголовник Топорков никогда уже не откроет. Полоумный Дуремар, отец уголовника?.. Но что тот знает? Понесёт бред насчёт Хана, своего бывшего дружка? Так он сам такой же кровопийца… Нет у Лудонина против меня никаких улик и доказательств и никогда теперь не появится… Нечего опасаться. А прошляпивших патологоанатома поганцев я отправил в такую тьмутаракань, что их днём с огнём не отыщут! Так что спокойнее, – ещё раз мысленно подстегнул он себя. – Воин проигрывает битву, если сомневается в победе. Сомнений быть не должно».
– Равиль Исхакович, – дошёл до его сознания голос из трубки телефона, – хочу тебя обрадовать. Хайса пришёл в себя!
Это кричал ему главный врач больницы, дурак Брякин, голос звенел, аж в ушах ломило, но он слышал его словно сквозь туман.
– Сегодня с утра ему гораздо лучше! – орал тот не переставая, будто Левитан об очередной победе. – Попытался поднять голову. Заговорить. Я понял, он тебя хочет видеть. Имя твоё выговорил! Галина Митрофановна от него не отходит. Мы ждём тебя, дорогой, в палате.
«Ещё удар! – подвёл черту похолодевший Каримов. – Если Лудонин пока далеко, этот рядом. Неужели очухается Хан? Ну и денёк у меня сегодня!»
Он попытался собраться, сосредоточиться. И его лихорадочно заработавший мозг нашёл решение.
Если Хан оживал, больше того, если заговорил и ищет его, значит, следует мчаться к нему и доложить о происках Лудонина. Далее, если здоровье позволит Хану, необходимо убедить его прямо из палаты звонить в обком парии. У Хайсы там свои людишки. Людишки не простые, способные остановить донкихота из уголовного розыска. Потребуется, пусть выходят на самого Максинова, это единственный путь защиты и спасения. Рисковый, но единственный… Надев шинель и фуражку, не теряя ни секунды, Каримов поторопился из райотдела.
Завернувшая было зима отпустила. И тут же разверзлась грязь, пронизывающий ветер жёг лицо. Однако свежий воздух взбодрил. Каримов почти бежал, низко согнувшись, борясь с ветром. Улицы пусты. Люди будто вымерли и собак не видать. Мерзкая погода убивала желание шастать без особой нужды. Издали Каримов всмотрелся в серое обветшалое здание. «Так Брякин и не расстарался с ремонтом, – мелькнула дрянная мысль совсем не к месту. – Болтлив этот Брякин. Всё вылечить обещался, а ничего не сделал. Теперь твердит: „режь“, а под нож уже поздно. Если язва, так кромсать полжелудка придётся, а куда с полжелудком, погонят из милиции… А, чёрт! О чём я думаю? Хан очухался! Вот новость так новость! Неужели уцелеет и выкарабкается эта гадина!..»
Его насторожили люди, суетившиеся у больницы. Брякин, самый приметный, на крыльце в одном белом халате без обычной своей нелепой шапочки. Волосы на его голове развевались от ветра, он размахивал руками, что-то кричал. Вокруг него бегала старушка, пыталась накинуть на главврача пальто. В тёмном одеянии чернел как-то особнячком, низенький, в шляпе. И руки в карманах длинного пальто. Это Усыкин. «Никак не свалит его туберкулёз. А ведь давно болен. Все знают, а скрывают. Тоже боится, что погонят из органов, как ляжет лечиться… – Каримов даже позлорадствовал мысли, объединившей его с ненавистным человеком. – Сегодня чекист опередил, раньше к Хану поспел…»
А со ступенек крыльца, вывернувшись из-за толстой спины Брякина, бросилась к нему жена Хансултанова, чуть не упала, Каримов едва успел её подхватить.
– Умер наш Хайса! – разрыдалась ему в шинель, – Равиль, Равиль, на тебя вся надежда! Он просил позаботиться о Маратике.
В чём нашей жизни смысл?
В эту таинственную дверь нас пускают поодиночке и каждый человек производит только один опыт, о котором никто не узнает.
I
Бронзовая табличка по-прежнему украшала знакомую массивную дверь. И надпись, выгравированная на ней, та же. А что могло измениться за неделю? Конечно, ничего, но внутри у Данилы потеплело, и сердце ёкнуло, когда он схватился за знакомую бронзовую ручку: сколько информации с ним!.. Сейчас он вывалит на стол такое, что чубчик на голове невозмутимого Федонина встанет ёжиком!..
– Явился не запылился, – услышал он сзади иронический голос зонального. Яков Готляр с папироской у рта и кучей бумаг под мышкой насмешливо озирал его с ног до головы. – Как к милой на свидание! Я гляжу, ты прямо с поезда. Не терпится!
– С поезда… Если бы к себе поехал, сюда только завтра мог попасть… – замялся Данила. – А у меня материалы заключений.
– Ну-ну… – Готляр кашлянул, беря паузу. – Боброву-то не звонил из Питера?
– Да что вы! Там неоткуда.
– И он тебе?
– Что-нибудь случилось? – насторожился Ковшов, радости поубавилось.
– Ты вот, вьюноша, к следователю мчался, а мог бы сначала к зональному завернуть.
– Так я… ещё зайду…
– Дело-то вы закончите, и разойдутся ваши дорожки врозь, а зональный прокурор – это надолго.
Данила опустил портфель у ног, принялся растирать пальцы.
– Федонин вчера допоздна с Пендюрёвым возился. Новым делом его шеф пожаловал. Так что старшему следователю не до тебя. К обеду если появится, хорошо. А ты, Ковшов, загляни ко мне. Есть о чём потолковать.
Не удивляясь и не расспрашивая, Данила подхватил портфель и затопал за зональным, поскрипывающим лакированными импортными штиблетами гадючьего змеиного цвета. Готляр и без них был высок и строен, но в этих имел какой-то особый, прямо артистический шик, и женщины примечали.
– Тебя поздравить пора, – с места в карьер понесло зонального, лишь он уселся в уютное кресло за стол.
Данила примостился на краешек стула у двери, готовый выскочить если что, он всё ещё надеялся на скорое появление Федонина.
– Ты усаживайся, усаживайся поудобнее, – заметил его движение Готляр. – До обеда начальства не ожидается. Колосухин в УВД на совещании, а шеф приболел.
– Серьёзное что?
– Нам не докладывают. Мы люди маленькие, – вытянув ноги под столом так, что штиблеты высунули остроносые длинные носы, он закурил папироску. – Ну, рассказывай о вояже. Как, Эрмитаж не перенесли ещё?
Данила хмыкнул.
– Удалась поездка?
– Как сказать…
– Правильно, – теперь уже хмыкнул зональный. – Тайны следствия надо хранить. Только вот не получается у вас с Бобровым, – и он коротко хихикнул.
Данила, недоумевая, разглядывал ироничную мину на лице зонального.