За делами незаметно и перезнакомились. Варвара опытным глазом оценила обеих приехавших дам, отметила их недеревенскую стать и изящество, скромные, но грациозные наряды, не оставила без внимания и причёски. Тут же, без ошибки распознав, кто из них Анастасия, а кто Евгения, она увлекла первую за собой на кухню заниматься гусем, а вторую оставила деду, выразительно подмигнув. Она же не забыла раздать каждому поручения, оставив без дела лишь попугая. Тот особых возражений не имел, но с библиотечного стола короткими перелётами пробрался к народу в столовую, где уже начали зарождаться вкусные запахи.
Варвара царствовала у плиты. Моисей Моисеевич предпринял попытку повлиять на ситуацию, оспаривая варианты того или иного блюда, но успеха не имел. Без дебатов прошёл гусь как главное украшение стола и общая отрада для желудка. Полина удивила всех мясными пирогами, которые также были приняты без особых обсуждений. А вот фаршированной щуке, оторванной сердобольной невесткой от собственных яств по просьбе Моисея Моисеевича, конкурс пройти не удалось. Возмущённый старик начал расписывать молодёжи другие неведомые деликатесы: куриные шейки, крылышки и даже произнёс мудрёное слово «хумус»[22], после чего терпение великомудрой Варвары кончилось, и Моисея Моисеевича попёрли из кухни за подрывную деятельность. В спину ему было брошено обещание, что все его предложения, может быть, сгодятся для второго дня после празднества, но им придётся конкурировать с рассолом и холодцом, дожидавшимся своей очереди на веранде.
– Маркел Тарасович предпочитает на праздничном столе порядок! – неслось вдогонку бедному неудачнику от решительной Варвары. – Под Новый год гусь – хозяин на столе и, как полагается, селёдочка с горячей картошкой к водочке.
Разве против таких аргументов устоишь? Хорошо, Аркадий оказался рядом и увлёк пристыженного Моисея Моисеевича к дверям. Там опять кто-то теребил звонок. Это подоспели Очаровашка с Ольгой Голубь и её мужем Владимиром. Компания собиралась.
Встретив гостей, мужчины задержались на крыльце. Ранний зимний день покидал землю. Сумерки опускались на притихшие малолюдные улочки, редкие прохожие торопились домой. Время, отведённое для встречи новогоднего праздника, неумолимо надвигалось, а главных участников и виновников торжества не было. От Варвары Моисею Моисеевичу стало известно, что Ковшов взял Илью с собой в город. В аппарат областной прокуратуры был приглашён и Югоров для обсуждения какого-то важного вопроса. Боброва тоже пригласили, но в иное важное учреждение (Варвара со значением закатывала глаза и молчала). Эта недосказанность никого не смутила, только прикусила губу, побледнев, Очаровашка.
III
Они заявились оба, розовощёкие от мороза, сияющие и шумные. На плече у Данилы кололась зелёная ёлка с корнями, закутанными мешком, Илья держал в руках лопаты.
Аркадий и Моисей Моисеевич, встречавшие у дверей, бросились их раздевать, но Данила величественным жестом поднял руку и провозгласил:
– Желающих прошу с нами. Приглашаю принять участие в торжественной миссии. Первая ёлка в нашей деревне! Разбирайте лопаты! За мной!
Во дворе их поджидал Мурло, принюхиваясь к невиданному растению, он тыкался носом в колючие ветви и обиженно тявкал. Ёлку единогласно было решено посадить в прокурорском садике, куда всей гурьбой и отправились. Аркадий и Данила, лихо работая лопатами, в два счёта выкопали яму. Илья, сняв мешок и ухватив лесное чудо за верхушку, обнажил корни и уже готовился погрузить их в почву, как хлопнула дверь в районной прокуратуре, и на крыльце появился сам Бобров. Никто не видел, когда он возвратился из города, а впопыхах не обратили внимания, что в окнах кабинета горел свет. Бобров оглядел суетящихся возле деревца и ямы, без лишних объяснений уловил суть происходящего и, скинув на руки подбежавшей Варвары прокурорский китель, не церемонясь, выхватил лопату у Аркадия.
– Опускай, – скомандовал он Дынину и усмехнулся окружающим. – Верное решение приняли, друзья! Здесь самое место лесной красавице. Данила Павлович! – кивнул он Ковшову. – Никак ты привёз? Первая лопата твоя. Пусть это дерево станет и первым твоим добрым делом на нашей земле.
Сказано было велеречиво, прозвучало высокопарно, но кто думал над этим или заподозрил в неискренности? Аркадий первым закричал «Ура!», остальные дружно подхватили. Лопаты перелетали из рук в руки, всем хотелось хоть чуточку прикоснуться к понравившейся затее, миг – и ёлка встала крепко, будто здесь и выросла.
Также всей гурьбой с шутками потянулись к дому за подпрыгивающим от восторга Моисеем Моисеевичем: мог ли он мечтать, что всё удастся так великолепно! У ворот Бобров приостановился и задержал за рукав Данилу:
– Курить не начал?
– С чего бы? – хмыкнул тот, не подозревая подвоха.
– А я закурю, – полез прокурор за портсигаром. – Разговор есть.
Услышав, застыл Илья, обернулся Аркадий, увлекаемый женщинами в тепло.
– А вы идите, – миролюбиво кивнул им Бобров. – Мы на минутку. На совещании был у Игорушкина? – спросил будто мимоходом.
– Был. Илью Артуровича вместе со мной приглашали. Там и Югоров присутствовал. А вас не вызывали?
– Я в других местах гостил… – поморщился Бобров. – Игорушкину об этом известно.
Данила улыбнулся Очаровашке, задержавшейся у двери, и ободряюще махнул ей рукой.
Они остались вдвоём.
– В обкоме так и не был у Вольдушева? – спросил прокурор и выпустил мощную струю дыма.
– Зачем?
– Тебе дали время подумать… А ты не явился! Как это понимать?
– Зачем же им вас в мои проблемы впрягать? – закипело внутри у Данилы. – Кстати, Маркел Тарасович, это не ваша ли инициатива сватать меня к ним в клерки?
– Что ты себе позволяешь, Данила Павлович? – Бобров даже вздрогнул. – Ты выбирай выражения! С обкомом так не советую… Ты молод и горяч. Кто-то, может, и посчитает это достоинством, но только не я. В твоей ситуации лучше бы…
– А что, собственно, произошло? – Данилу тоже слегка потряхивало от волнения. – Мне сделано предложение. Я выбрал своё.
– Предложение сделал обком! – почти закричал прокурор. – Вольдушев! Зав административным отделом! Ты недопонимаешь, с кем имеешь дело.
Данила пожал плечами.
– Не стану лукавить, – продолжил Бобров, – да, я рекомендовал тебя Льву Андреевичу. Между прочим, он абы кого не зовёт.
– После тех злосчастных лебедей? – схватился за пуговицу кителя прокурора Данила. – После тех уголовных дел, которые направили в суд?
– Ты укатил в Питер… – поморщился Бобров.
– Выходит, я тем лебедям обязан? – у Данилы свело скулы. – И тому Гришину, которого вы… который был арестован за то, что осмелился в кундраках занять место самого Вольдушева!
– Не передёргивай, Ковшов! – оборвал прокурор, багровея. – Не зарывайся! Кстати, я только что Игорушкину звонил, поздравлял с наступающим. Ему тоже известно о твоём поступке.
– Доложили…
– А ты что же думал? Тут тебе не детский сад. Такие дела просто не вершатся.
– Вы что же и раньше с ним советовались, прежде чем Вольдушеву меня рекомендовать?
– Чего не было, того не было. Зачем зазря заикаться…
– А мне представлялось, у нас с вами заладилось с первых дней…
– Забудь, что тебе представлялось. Мужиком пора становиться.
– Вот так, значит…
– Шеф-то, вон, беспокоился, сейчас по телефону выговорил, как бы обкомовские ребята не затаили на тебя обиду. Они мастаки на всякие штучки.
– На что вы намекаете? Я следователь прокуратуры!
– Эх ты, следователь… Мелко плаваешь, чтобы с ними тягаться.
– В облака не рвусь.
– И отсюда попрут, если очень обидятся. Слышал историю про нашего Юрия Яковлевича?
– Гавралова?
– Его. Он тоже по молодости приглянулся самому Боронину, а поработал у них с полгода, тот предложил ему повышение: ехать председателем районного Совета для начального разгона. Гавралов заартачился, не пожелал город на село менять. Так они его не только из обкома сбагрили, угодил мужик на десять лет помощником прокурора в такую глушь, что только в наше время его Петрович оттуда выковырял. Карьеру умному человеку сломали, а вместе с ней и всю жизнь. Тот стишки по этому поводу сочинил. Послушай, может, и тебе пригодятся для развития общего мировоззрения.
Данила дёрнулся возражать, но сдержался, а Бобров уже цитировал, криво ухмыляясь:
Вошёл в контору, как в борозду,
Паши и не ахай.
Выполнил всё —
Посылай всех… в звезду.
Не выполнил —
Сам иди… на фиг.
Они помолчали.
– Но он всё же остался в прокуратуре… – поднял глаза на Боброва Данила.
– Остался. Но в пешках сидит, носа не дают высунуть.
– За меня не беспокойтесь, Маркел Тарасович, – схватился за дверь Данила, – меня рядовая должность вполне устраивает.
– Чудной ты парень, – буркнул тот в спину. – Жареный петух не клевал.
– Не клевал, Маркел Тарасович, – уже веселей отвечал Данила.
– Ладно. Про разговор забудь.
Он, похоже, и не собирался в дом на веселье, открыл портсигар, закурил новую папироску.
– А вы? – спросил и замер у открытой двери Данила.
– Иди, иди, – отвернулся Бобров. – Весели народ. Я покурю на свежем воздухе. Пришли Варвару.
IV
А новогодний вечер шёл своим чередом и всё более разгорался. Уже в коридоре до раздевающегося Данилы донеслась громкая музыка из комнат, шум беззаботного веселья. Освободившись от кухонных забот, женщины увлеклись пластинками. Моисей Моисеевич, подтанцовывая с каждой по очереди, норовил удержать Евгению. Когда ему это удавалось, нарасхват оказывался Владимир. Илья и Аркадий, отбиваясь от приглашений, поджидали Данилу, но у дверей того перевстрела Полина.
– Добрый вечер, Данила Павлович, – будто невзначай оказавшись рядом, вскинула она глаза. – С наступающим вас.
– А разве не виделись? – улыбнулся Данила. – В прокуратуре с утра поздравлялись, перед моим отъездом…