– Я на минутку…
– Иван опять что-нибудь начудил? – Даниле не терпелось подойти к приятелям, уже посматривающим на него, и он кивнул Варваре: – Варвара Афанасьевна, вас Маркел Тарасович просил выйти.
– Чего это он? – пронеслась к дверям та. – Люди в пляс да за стол садятся, а у него закавыка!
– Я насчёт младшего своего, – напомнила Полина. – Старший Селёдкин сегодня дежурит. Спасибо вам, Ивана теперь не узнать. Прошлые грешки отрабатывает. Начальство уже нахваливает.
– Вот видите.
– Я насчёт Ваньки нашего.
– А что с ним? Вы же мне говорили, он у бабушки в Харабалях?
– Там.
– Набедокурил что?
Данила с первых дней, как был выписан из больницы Бирюковым, попробовал поговорить с соседским мальчишкой, но того и след простыл. На улице и во дворе «гаврош» не появлялся. Полина как-то странно помалкивала. В прокуратуре он поинтересовался у неё насчёт сына, но та, зардевшись, начала невнятно рассказывать, что мальчик заболел, его отправили к бабушке: самой некогда приглядывать, весь день в прокуратуре, а от Селёдкина-старшего пользы никакой, сам требует присмотра. К тому же Ваньке в школу на следующий год, поэтому с бабушкой ему удобно, она и присмотрит, и заниматься подготовкой начнёт, мальчишка её слушается. Тогда разговор с Селёдкиным-младшим Данила оставил на потом и с делами забыл. Напоминание самой Полины его заинтересовало.
– Слава богу, – соседка опустила голову, пряча глаза. – Навещала я его, бабушка Маня не нарадуется на внука, но он меня напугал.
– Это чем же?
– Мария Платоновна жалуется, что по ночам кричит. Иногда так, что её будит. Пугается – не показать ли врачу?
– И когда это началось?
– Да началось… – вскинулась она глазами на него и, испугавшись, отвела взор.
– Раньше, – покачал он головой. – Ещё тогда, когда вы его от меня спрятать решили? Так?
– Я сама боялась, Данила Павлович, – едва не всплакнула женщина. – Он такое мне рассказал в тот вечер!..
– Когда стрельба в деревне была?
Она ещё ниже опустила голову и чуть слышно произнесла:
– Когда Ваську Топоркова застрелили.
– Его не застрелили. Кто это вам сообщил?
– Вся деревня болтает…
– Слухи всё это. Домыслы. Следствие ещё идёт. Вы же сами в прокуратуре работаете, а повторяете сплетни! Или Ванечка что говорил?
– Вот именно! – схватила она его за рукав. – Всё про пальбу эту. Пугался страшно. Я его и решила к бабушке, думала, забудется. Ан нет, не получается…
«Видел, выходит, малец ту стрельбу, – задумался и Данила. – Не ошибся я, не мог он ничего не видеть. Видимо, спрятался с перепугу в какой-нибудь дыре поблизости и трясся от страха. Вот теперь ему и не спится».
– Что же делать, Данила Павлович?
– Ну… что делать?.. Не травмировать, конечно, его этими воспоминаниями… Не напоминать. И к врачу пусть бабушка сводит. Что-нибудь тот посоветует. Съездите к пацану сами.
– Я вот и задумала после новогоднего праздника, – будто пожаловалась Полина, – да разве Маркел Тарасович отпустит? Вы бы поговорили с ним, Данила Павлович…
– Хорошо. Я поговорю, – кивнул Данила.
– Спасибо, – и Полина чмокнула его в щёку.
– Вот они где милуются! – гаркнула за спиной Варвара, она уже тащила за собой упирающегося Боброва. – В прокуратуре им времени не хватает, так они, Маркел Тарасович, здесь секретничают.
– Опять ты, Варвара, за своё! – хмыкал Бобров, едва поспевая за женой. – А вы чего отираетесь у порога, давайте за нами.
И он увлёк обоих в комнаты.
V
Вечер наращивал обороты и превращался в бал с некоторой скидкой на провинциальность.
Наговорившись с Евгенией и оставшись весьма удовлетворённым, Моисей Моисеевич решил перевести дух и присел к старому пианино, крышка которого давненько никем не открывалась. Музыкальный инструмент принадлежал Эмме Петровне, забывшей его с тех самых пор, когда много лет назад она переехала с Артуром Михайловичем в город. Пианино пожинало участь забытых вещей, в которых никто не нуждался.
Моисей Моисеевич с грустью провёл рукой по полированной поверхности крышки, подняв её, слегка коснулся клавиш. Едва отзвучал аккорд, увлекая за собой Данилу, к Моисею Моисеевичу поспешила Очаровашка. Сейчас она была как никогда в ударе, её весёлый смех и шутки не давали скучать никому. Она блистала в объятиях кавалеров, приглашавших её на танец, и только что выскользнула от мужа, заметив взгрустнувшего старика.
– Это очень просто, – взбодрила она его, – давайте попробуем вместе.
Очаровашка бережно взялась за его неуклюжий указательный палец и ловко пробежалась им по клавишам:
– А? – она улыбнулась ему. – Узнаёте?
Из-под негнущейся старческой руки и нежной маленькой ручки по залу побежал робко, но лукаво набирая темп, будоражащей душу мотив знаменитой «Хавы Нагилы». Моисей Моисеевич ожил, его глаза зажглись и засверкали юным задором, тело налилось энергией, неведомо откуда взявшейся, ноги сами собой засеменили в предвкушении танца. Ритм мелодии, олицетворяющей вечную жизнь маленького, гордого и не покорного никакому врагу народа, увлекал старика в весёлое безумство. Осторожно, боясь невпопад выпасть из такта, стараясь изобразить изящество и лёгкость, он выпрямился, пальцы его рук сами собой нащупали карманы жилетки и, растворяясь в неистовой мелодии, Моисей Моисеевич решился на два шажка. Они удались. Он сделал ещё несколько движений, напрягая память, но оказалось, что ногам, вдруг ставшими послушными, этого и не требовалось. Танец нуждался в танцорах, иначе он мог превратиться в лёгкий флирт, дурацкую стариковскую выходку, и Моисей Моисеевич с тоской и надеждой бросил взор вокруг. Он даже покачнулся от своей дерзости и, оступившись, чуть было не упал, но твёрдая рука Аркадия подхватила его справа, а слева подпёрло успевшее плечо внука, и в середине надёжных молодых тел старик обрёл уверенность и второе дыхание. Втроём они пустились в лихой пляс.
Илью никто не учил чудному вихревому движению, но, оказывается, он умел фантазировать, Аркадий походил на профессионала, Данила, присоединившийся к ним, больше откалывал коленца, а Владимир и вовсе пускался вприсядку. Пальцы Очаровашки уже едва поспевали за танцующими, образовавшими весёлый круг, в который за отважной Варварой влились изящная Анастасия и грациозная Евгения. Лишь Полина, прижавшись в уголочке, прихлопывала в ладошки и подпевала.
Танец сумели начать, но не могли остановиться, зажигательная мелодия захватила всех, от топота ног, казалось, провалится пол. Неизвестно, чем бы всё закончилось, ни пробей размеренно и звонко большие старинные часы в библиотеке. На последнем их одиннадцатом ударе плясуны, словно по команде, повалились на стулья и диван. Очаровашка ударила по клавишам завершающим аккордом.
Но что молодости усталость? Лишь минутная передышка и нужна!
Неутомимый Аркадий с гитарой в одной руке и бокалом шампанского в другой уже приглашал всех выпить за уходящий год, «За женщин!» – восклицал Бобров, а верная Варвара новый тост нашёптывала ему в ухо, повиснув на плече.
Данила осушил бокал и, перехватив гитару у приятеля, подмигнул Очаровашке, та поняла без слов и в притихшем зале полилась их песня:
Мою ладонь своей накрой,
Своей накрой,
Своей накрой,
И поклянись своей рукой,
Что будешь ты моей!
– И поклянись своей рукой, что будешь ты моей, – подхватили тут же Аркадий и Анастасия.
Но голосок Очаровашки, словно чистый ручеёк, увлекавший за собой, вдруг замер, словно наткнулся на твёрдый берег, и уже один Данила продолжал:
Я знал любви слепую власть,
И многих мук мне стоит страсть,
Но я любовь готов проклясть,
Пока ты не моя.
Аркадий крепче обнял Анастасию и, озорно подмигнув ей, повторил басом:
Но я любовь готов проклясть,
Пока ты не моя.
Когда Данила и Аркадий входили в раж и были в настроении, они творили с гитарой чудеса. Минуты эти настали, и слушатели начали подпевать, кто как мог:
Мгновенный взор девичьих глаз
Мне сердце покорял не раз,
Но полюбил я лишь сейчас,
Красавица моя.
Мою ладонь своей накрой,
Своей накрой,
Своей накрой,
И поклянись своей рукой,
Что будешь ты моя!
Песня отзвучала, смолкла гитара, и Аркадий снова вскинул вверх бокал, но уже появился неведомо откуда Дед Мороз в вывернутом наизнанку тулупе Моисея Моисеевича и прокурорской фуражке Боброва. Румяная Варвара принялась вытаскивать из блестящего мешка сюрпризы каждому. Женщинам судьба благоволила и здесь, мужчины пребывали в унынии. «Повезёт в любви!» – участливо успокаивала неудачников душевная Варвара.
Данила, воспользовавшись суетой у мешка грозного Деда Мороза, увлёк Аркадия и Илью в коридор. Отдышавшись в прохладе, он вскинул глаза на Дынина:
– Ну? Всё рассказал?
– Что успел, – сразу понял тот.
– В общем, толковым получилось совещание, – всё же посчитал нужным поделиться с Аркадием и Данила. – Игорушкин собрал почти всех, кто к нашему делу руку приложил. Илье – и тому предложил высказаться.
– Ну уж и высказаться… – зарделся тот от смущения. – Спросил лишь об отце Топоркова. Югоров выводы заключений сам комментировал.
– Значит, осталась одна версия – Василий Топорков застрелен из нагана, а самоубийство – ловкая инсценировка? – Аркадий потёр подбородок.
– Да. И отец Топоркова знал убийцу, – кивнул Данила.
– Только не захотел назвать. Унёс имя с собой в могилу.
– А где же его захоронили? – после долгого и тяжёлого молчания спросил Аркадий.
– Там же, где сына. У нас в деревне. Тому подполковнику из колонии и поручили, – поморщился Данила. – Только, думаю я, нам эту могилу благоустроить надо. А то выглядит неопрятной, две таблички в мёрзлой земле, даже креста не поставили.