Маркиз осекся на полуслове. Перехватив взгляд Муна, он попытался задвинуть поглубже массивный ящичек, в котором хранилось завещание. Но Мун предупредил его. Подняв ящик, оказавшийся не железным, а пластмассовым, с искусно имитированными пулевыми отверстиями, он схватил лежавший за ним револьвер. И тотчас же выронил. Смертоносное оружие представляло собой сделанную из прессованных опилок бутафорию и весило не больше пачки сигарет.
— Сожалею, что доставил вам огорчение, — маркиз развел руками. — Надеялись увидеть подлинник.
— Да, тот, что вы показывали Педро.
— Разве дон Бенитес не предупредил вас, что этому пройдохе следует верить еще меньше, чем мне?
— Без этой аттестации вы вполне могли бы обойтись. Я ваш любимый детектив, не правда ли? Что-то не вижу вырезок, по которым вы изучали мои подвиги.
— Святая мадонна! — маркиз притворился изумленным. — Неужели я на вас произвел такое плохое впечатление? Сейчас докажу, что вы ошибаетесь! — Он подошел к полке, отодвинул в сторону книги, пошарил рукой, потом повернулся к Муну. — Тысяча извинений!
— Исчезли? Я так и предполагал.
— Да! Боже мой! — он схватился за голову. — Неужели мой садовник?.. Я побежал к генералу, а ему приказал бросить в огонь всю ненужную бумагу.
— Сочувствую вам…
В эту минуту дверь отворилась. В библиотеку шагнул высокий, еще сравнительно молодой человек, одетый в роскошную спальную пижаму. В руке он держал папку. Маркиз кинулся к нему и, выхватив папку, с бурным восторгом воскликнул:
— Ну, что я вам говорил?! Вот они, целы!.. — потом, вспомнив о своих обязанностях, церемонно представил: — Сеньор Мун… Сеньор Браун… Только, ради бога, не думайте, что это сеньор Краунен, вынужденный из-за вас скрываться под псевдонимом. Тот носит очки, да и глаза темные.
Браун действительно не носил очков. У него были светлые волосы и серые глаза. Кроме того, свойственная многим американцам бесцеремонная манера, которой Мун обычно не выносил.
— Какой сеньор Краунен? Что вы там мелете, мистер Кастельмаре? Вам самому не мешало бы надеть очки, чтобы увидеть, на кого вы похожи! Что означает этот стриптиз? — Браун показал на голые ноги маркиза.
— Это означает, что я пал жертвой американской бомбежки! — огрызнулся маркиз.
— Эти кретины промахнулись. Надо было разбомбить ваш доисторический крысовник.
— Вы давно живете в этом крысовнике? — осведомился Мун.
— Когда я тут поселился, никого не касается, кроме меня самого. Я Хью Браун! А вы случайно не тот Мун, про которого тут наворочено бог знает что? — Браун агрессивно хлопнул увесистым кулаком по папке.
— Тот самый.
— В таком случае должен вам сказать, что эти писаки вас напрасно так расхваливают. Например, дело Спитуэлла. Каждый идиот сразу заметил бы, что русский пистолет был подсунут нарочно. А вы догадались об этом только через месяц.
— Вы интересовались делом Спитуэлла? — спросил Мун.
— А вам какое дело? — Браун собирался еще раз ударить по папке, но маркиз, предвидев это, быстро спрятал ее под пальто. — Считаю, что всякие уголовные истории годятся только для детей… И вообще, сыщики… — Браун презрительно поморщился. — Моего папашу охраняют двое таких остолопов…
— Кто ваш отец?
— Как, вы даже этого не знаете! Пуговицы Брауна! Каждый день мы продаем три миллиона двести тысяч пуговиц! Колоссальное предприятие! Весь Панотарос не стоит столько, сколько папаша зарабатывает на своих пуговицах за час.
— Весьма возможно, — Мун улыбнулся. — И все же не советую так презрительно отзываться о детективной литературе.
— Пойдемте в мою комнату, я вам покажу единственную литературу, которую признаю, — Браун фыркнул.
— Пожалуйста, — Мун пожал плечами.
Они вышли втроем. У двери занимаемого Брауном помещения маркиз остановился.
— Я лучше подожду вас тут, сеньор Мун.
— Не стесняйтесь, мистер Кастельмаре! — буркнул Браун. — Не стесняйтесь! Будьте как дома!
— Спасибо, но ваша комната на меня плохо действует. Я становлюсь женоненавистником.
Переступив через порог, Мун понял загадочные слова маркиза. Все стены были оклеены снимками Эвелин Роджер. Тут были многократно увеличенные фотографии из «Золотой сцены». Обложки и вырезки из всевозможных журналов на всех языках мира, имеющие касательство к Куколке. Кадры из кинофильмов. Просто портреты, один из них почти в натуральную величину. Но главным образом сцены из картины «Новый костюм Евы», давшие возможность изучить во всех подробностях телосложение Куколки.
Браун грохнулся на покрытую клетчатым пледом кровать семнадцатого столетия, покоившуюся на четырех искусно вырезанных головах негров. Бесцеремонно перекинув ноги через спинку, он указал на пол:
— Вот! Здесь все, что необходимо культурному человеку!
На полу валялось великое множество журналов. Почти все они были раскрыты на статьях о Куколке. Изредка попадались рецензии на ее роли, но в основном это были снабженные богатым фотоматериалом описания ее интимной жизни.
Браун закурил отвратительную с точки зрения Муна, пахнувшую медовой патокой сигарету и, стряхнув пепел прямо на пол, продолжал:
— Не понимаю дегенератов, находящих что-то волнующее в раскрытии какого-нибудь случайного преступления. Другое дело — женщина! Сколько головокружительных секретов! А потом, когда она их начинает постепенно открывать! Когда интригующим движением сбрасывает одну тайну за другой! Дыхание перехватывает…
У Муна тоже перехватило дыхание. В одном из раскрытых журналов он увидел отпечатанный в пяти цветах большой снимок. Подпись гласила: «Самые знаменитые гости купального сезона в Санта-Монике!» Одной знаменитостью была Куколка Роджер, второй — Гаэтано. Изобразив на своем лице самодовольного гориллы подобие любезной улыбки, Род подавал киноактрисе зонтик. В его золотых зубах торчала сигара. За ним стояло несколько молодых людей с напряженными лицами и приклеенными к уголку губ сигаретами — скорее всего, телохранители.
— А если говорить о Куколке Роджер, то это даже не женщина, а массовое убийство! — и Браун, иллюстрируя свою глубокую мысль, ловким пинком сшиб со спинки кровати курчавую голову негритенка. Голова покатилась по полу. Браун с интересом следил за ней, как игрок за подкатывающимся к лузе бильярдным шаром.
Тем временем Мун проворно спрятал в карман журнал с заинтересовавшим его снимком.
Уходя, он бесшумно приоткрыл дверь. Мун был почти уверен, что маркиз подслушивает. Но в коридоре никого не было.
Спустившись вниз, Мун инстинктивно обернулся. Маркиз стоял на широкой каменной ступени, еле освещенный тусклым мерцанием единственной лампочки. Он походил на нелепое привидение, надевшее по недоразумению вместо савана короткое клетчатое пальто. Внезапно он бросился вниз по лестнице.
— Подождите, я забыл вам сказать что-то очень важное!
Мун остановился. Добежав до него, маркиз наклонился к его уху и зашептал:
— Этот Браун… Вы не заметили ничего подозрительного в его комнате?
— Нет.
— Там нет ни одной крысы. Они боятся его! — отраженный каменным эхом зловещий шепот маркиза был похож на шелест крыльев целой стаи летучих мышей. — Советую вам от души делать то же самое… Человек не интересуется детективной литературой, зачем ему в таком случае нужны были вырезки? Вам грозит опасность! От одной этой мысли меня бросает в жар! — И маркиз, наглядно демонстрируя обуревающие его чувства, распахнул пальто. Папка, про которую он совершенно забыл, упала, из нее вывалились вырезки.
— Тысячи извинений! — маркиз торопливо стал подбирать статьи.
Взгляд Муна случайно остановился на хорошо знакомых ему строчках из старого репортажа его друга Свена Крагера:
«Знаменитые детективы Мун и Дейли живут в постоянной опасности. Случайный прохожий, портье гостиницы, даже любимая девушка — каждый из них может оказаться Невидимой Смертью».
Бессонница мистера Муна
Мун долго не мог заснуть. Он пытался разобраться в пестром калейдоскопе впечатлений и мыслей, но они мелькали суматошным хороводом. Фантастическая фигура маркиза Кастельмаре с его запустелым замком и коллекцией детективных приложений. Бывший король смеха с его воспоминаниями о прежнем величии — полупризрак, который тем не менее проявляет к Муну весьма реальный подозрительный интерес. Священник с его испещренным таинственными крестиками портсигаром и неправдоподобным слугой-негром. Опереточный герой Рамирос и слишком красивая для переводчицы Розита, которые таинственно шушукаются у раскрытого окна. Майор Мэлбрич с его прямым до тошноты пробором, имеющий слишком большую для адъютанта власть над генералом. Сам генерал Дэблдей, неизвестно почему выказывающий такую заботу о служебной карьере Муна. Начальник полиции с его неискренней любовью к Хемингуэю и столь же неискренней готовностью оказать поддержку. Портье отеля, прикидывающийся этаким болтливым простаком. И наконец, два персонажа, знакомые Муну только по чужим рассказам. Возможно, именно поэтому они больше всего занимали его мысли. Постоялец маркиза Краунен, выдающий себя то за журналиста, то за океанолога, уезжающий из Панотароса в тот же день, что и Гвендолин (если верить маркизу). И сама Гвендолин, коллекционирующая фотографии гангстеров, ссорящаяся с матерью из-за денег и каких-то мужчин, привозящая из Малаги миндальный торт, крадущая из тайника флакон с миндальной эссенцией (опять же если верить маркизу).
Мун прислушался. В отеле было тихо, но ему чудились крадущиеся шаги, глухие стоны, вздохи. На миг у него появилось ощущение, будто гостиницу, да и весь Панотарос населяют призраки. И единственными существами из крови и плоти являются Педро с его вполне реальным аппетитом и американские солдаты, разыскивающие не то химически отравленные осколки, не то секретные устройства.
Но, вероятно, во всеядной подозрительности, обычно вовсе не свойственной ему, виноваты вовсе не люди, пусть с некоторыми странностями, но отнюдь не заслуживающие быть зачисленными в преступники.