Светящийся скелет
Письмо Гвендолин
В коридоре Муна нагнал профессор Старк.
— Я вас, кажется, уже где-то встречал, — сказал он, близоруко разглядывая Муна.
— Да, много лет назад у профессора Холмена.
— У Холмена? Как же, помню это блаженное время, когда можно было ходить в гости к друзьям, — профессор вздохнул.
— Я вас тоже не сразу узнал, вы сильно изменились за эти годы.
— Не удивительно! Был ученым, а стал засекреченным объектом, — профессор грустно засмеялся. — Зайдемте ко мне! Не хочется упускать случай поболтать о былых временах. Завтра меня могут опять упрятать в ящик с семью замками.
— В котором вас доставили в Панотарос пять дней тому назад и извлекли только сегодня, — улыбнулся Мун. — Вы должны быть благодарны Минерве Зингер. Не будь ее, вам пришлось бы скрываться в военном лагере. Сейчас вы хотя бы живете в гостинице.
— Я и тут под неусыпным наблюдением, — грустно вздохнул Старк. — У профессора Холмена я мог говорить все, что вздумается. А сейчас… — он выразительно развел руками.
— Извините! Сеньор Мун, вас просят к телефону, — по лестнице бежал дон Бенитес.
— Хорошо, иду.
— Только не забудьте, что я жду вас, — напомнил профессор Старк.
Мун немного удивился, когда дон Бенитес, вместо того чтобы поставить телефон на прилавок, втолкнул его в свой тесный закуток.
— Лучше, чтобы никто не слышал, — объяснил он еле уловимым голосом. — Это Билль Ритчи.
— Из Мадрида?
— Нет. У него для вас важная новость. Не называйте его по имени!
Мун взял телефонную трубку.
— Это вы, мистер Мун? — раздался взволнованный голос Ритчи.
— Да, я вас слушаю.
— Я в Малаге. Приезжайте сюда. Я не один.
— С вами приехала Гвендолин? — как Мун ни был уверен, что донесение Роберто Лимы предлог, чтобы выманить его из Панотароса, бессвязные слова старого актера можно было истолковать только таким образом.
— Нет, вас обманули. Я сидел весь вечер в этом кабаке. Ну, «У семи разбойников» на площади Пуэрте-де-Сол. Гвендолин не пришла. Как вы мне велели, я расспросил официантов, хозяина, даже посетителей. Такой и в помине не было. На всякий случай я еще раз зашел сегодня перед отлетом. Вижу — доктор. Совершенно пьян. Судя по тому, как он швырял деньги на стойку, доктор здорово разбогател.
— Какой доктор? — Муну даже показалось, что пьян скорее сам Билль Ритчи.
— Ну тот, который лечил меня бесплатно. Помните, я вам о кем рассказывал много хорошего.
— «Доктор Энкарно?» — чуть не вырвалось у Муна. Но он сдержался и лишь прошептал: — Он узнал вас?
Сердце лихорадочно билось. Слова Билля Ритчи при всей их намеренной уклончивости ни к кому иному, кроме доктора Энкарно, не могли относиться.
— Сначала не узнал, он был очень пьян. А потом…
— Что потом? Что потом? — судорожно повторял Мун, а в голове звенела одна настойчивая мысль — надо лететь в Мадрид, разыскать там доктора Энкарно. Лететь! Немедленно!
Билль Ритчи все не отвечал. Наконец после целой вечности в трубке раздался чужой голос:
— Сеньор Мун? Будьте вечером на крепостном валу. Мы вас там найдем.
И тогда Мун скорее чутьем, чем разумом, понял, что ехать в Мадрид незачем.
Номер профессора выходил на площадь. На ней сооружали что-то наподобие триумфальной арки, стук топоров все время врывался в их беседу. Профессор тоже курил сигары, и Мун с удовольствием воспользовался его бразильскими «Супериор». Извлеченная из чемодана бутылка «Наполеона» способствовала установлению непринужденной атмосферы. Но как только Мун заговорил о радиоактивности, профессор с улыбкой сослался на военную тайну.
— Единственное, что могу вам сказать, вместе со мной прибыла самая совершенная аппаратура, когда-либо использованная для обнаружения зараженных частиц. Такая же находилась на борту самолета «глобмастер», потерпевшего несколько дней тому назад аварию в горах.
Постепенно беседа приняла теоретический характер.
— Лучевая болезнь еще мало изучена, и против нее нет эффективных средств. Пересадка костного мозга, примененная французами для спасения югославских ученых, не всегда дает положительные результаты. Люди умирают и будут умирать до тех пор, пока не добьются абсолютного запрета любых испытаний ядерного оружия.
— А Панотарос? — Мун надеялся, что коньяк развяжет профессору язык.
— Прошу без провокаций, — профессор понимающе улыбнулся. — Видите ли, серьезной опасности в данном случае подвергался только тот, кто находился в непосредственной близости от расколовшейся бомбы, причем достаточный срок, чтобы гамма-лучи оказали свое воздействие.
— Вы что-нибудь понимаете в отравлениях? — внезапно спросил Мун.
— Не больше любого врача. Во время войны мне пришлось работать на госпитальном судне, там каждому в первую очередь приходилось быть хирургом. После капитуляции к нам доставили нескольких получивших серьезные лучевые ожоги японцев. Этому обстоятельству я и обязан своей теперешней специальностью.
Мун все же решился рассказать про смерть Шриверов и свои предположения. Перечисление симптомов заставило профессора нахмуриться.
— Видите ли, эти недомогания присущи множеству болезней, начиная от некоторых желудочных заболеваний до лучевой включительно. Но, учитывая, что перед этим двое местных жителей также отравились колбасными консервами, я на месте доктора Энкарно скорее всего поставил бы тот же диагноз.
— Вы забываете, что исчезла дочь Шривера. Так что дело не в консервах.
— Одно не противоречит другому, — профессор покачал головой. — Яд, известный под названием ботулин, является продуктом естественного органического распада. Но его научились создавать синтетическим путем. Например, уже несколько лет ботулин находится на вооружении нашей армии. Его можно шприцем впрыснуть в банку, прокол будет почти незаметным.
Их прервал громкий стук в дверь.
— Войдите, — пригласил профессор.
— Тысяча извинений!.. — в дверях показалась голова. — Я — маркиз Кастельмаре! Сеньор Мун, не могли бы выйти на минутку?
В коридоре Мун столкнулся с доном Бенитесом и доном Брито. Тяжело дыша, они тащили скатанный ковер. Потеряв равновесие, портье выронил картину, которую ухитрился зажать под мышкой. Маркиз подхватил ее и, чуть не стукнув Муна по голове, пробормотал:
— Девять тысяч извинений! В вашей комнате висит какой-то бородатый тип. Он вполне сойдет за моего деда по материнской линии герцога Вильяэрмосу.
— Может быть, вы объясните…
— Завтра приезжает жених моей дочери, сопровождает министра. Надо привести замок в приличный вид. Чего только не сделаешь ради счастья дочери! Да, совсем забыл. Приглашаю вас на банкет. Не удивляйтесь, генерал Дэблдей выдал мне пособие… Великим инквизиторам есть чему поучиться у него! Так вы одолжите мне для фамильной галереи этого типа?
— Если вас не смущает, что он крутит шарманку, пожалуйста.
— Это как раз удачно! Герцог обожал музыку! — и, вихрем ворвавшись в комнату, маркиз забрался на стол и рванул картину к себе. На месте, где до этого торчал гвоздь, образовалась огромная дыра. Маркиз спрыгнул со стола и заметался по комнате.
— Вы не возражаете, если я прихвачу эту вазу? А это зеркало? Какая аристократическая пепельница!
— Она с видом отеля «Голливуд», — предупредил Мун.
— Ничего, сойдет, под окурками все равно не будет видно. Дон Брито, тащите это красное кресло, оно по цвету как раз подходит к гобеленам из Малагского художественного музея!
Сам маркиз проворно схватил другое кресло. Пытался взвалить себе на спину, но со стоном опустил на пол.
Дон Брито, еле подавив крик, бросился к нему на помощь, но маркиз отстранил его нетерпеливым жестом:
— Чепуха! Сеньор Мун еще подумает бог весть что! Тащите мебель в машину и ждите меня! — обождав, пока его добровольные помощники вышли, маркиз повернулся к Муну: — Не обращайте внимания! Просто голова что-то кружится в последнее время. Немного отдышусь, и все пройдет.
— Вам следовало бы обратиться к врачу, — посоветовал Мун.
— Что же, так и сделаю, — маркиз через силу выдавил из себя улыбку. — Дождусь доктора Энкарно и пойду к нему с исповедью.
— Доктора Энкарно? — тревожно переспросил Мун, вспоминая телефонный разговор с Биллем Ритчи.
— А как же! У меня предчувствие, что он скоро вернется, — маркиз многозначительно посмотрел на своего собеседника. — Кстати, о пропавшем письме. Думаю, что и оно скоро найдется.
— Еще одно предчувствие?
— На этот раз скорее результат логического размышления. Хоть я и не такое светило, как знаменитый Мун и его не менее знаменитый помощник Дейли… Между прочим, несмотря на ваши отчаянные призывы, он что-то долго не едет. И самое удивительное, вас это совершенно не огорчает.
— Лишь потому, что вы со своей проницательностью полностью заменяете его, — Мун предпочел отделаться шуткой. — Как же с письмом?
— Я говорил с доном Бенитесом и сынишкой начальника почты. Они, естественно, мало что помнят — воздушная катастрофа и смерть Шриверов не самое подходящее лекарство для укрепления памяти. Но, имея в виду именно эту нервозную атмосферу, можно предположить, что девятнадцатого марта, когда Хуанито принес письмо, портье машинально расписался за него и отложил в сторону, поскольку миссис Шривер отсутствовала. А на следующий день, узнав о ее смерти, так же машинально написал «Адресат выбыл» и отослал обратно.
Мун порывисто вскочил.
— По вашему лицу видно, что вы собираетесь бежать на почту, — остановил его маркиз. — Хотя и не разделяете моего убеждения, что письмо предназначалось для матери, а не для дочери. Не будем гадать. Начальник почты по моей просьбе отправился в Пуэнте Алчерезилло и с минуты на минуту должен вернуться. А теперь помогите мне добраться до машины…
В гостинице следы охватившей Панотарос паники становились все заметнее. Грохотали двери, взад и вперед сновали горничные. Суетились нагруженные сумками, фотоаппаратами и плащами постояльцы. Лестницей всецело завладели оборванцы, встретившие Муна в день приезда. Согнувшись под тяжестью чемоданов, они спускались вниз, складывали поклажу в холле и с веселыми криками снова бежали наверх. Для них поспешное бегство туристов означало возможность заработат