лагая, что их пребывание на плантации Ла-Анжель надолго не затянется, а потому Сара осталась дома.
По вечерам девочки вместе играли в комнате Хлои. Дождь, регулярно зачастивший с понедельника, не позволил устроить новую охоту на светлячков. Сара вновь мирно спала ночью в своей комнате, а Оливия перестала бояться повторения ночного кошмара с вампиром – королем светлячков. Кошмары, даже если они приходили только во сне, слишком выматывали их обеих.
Хлоя устраивала время от времени неприятные сцены, но, поскольку Сара демонстрировала готовность исполнять все ее желания, девочки поладили между собой.
Оливия много времени проводила с дочерью и очень этому радовалась. Когда позволяла погода, они изучали окрестности, когда шел дождь – читали, а также частенько отправлялись в город в «Линкольне» Келли полакомиться мороженым и навестить любимые Оливией в детстве места.
Оливию годами терзало чувство вины перед дочерью, поскольку работа занимала все ее время, обделяя девочку. После школы Сара приходила к соседям и ждала там возвращения матери, но даже в те короткие часы, когда после работы они оставались вместе, всегда находились какие-то дела: приготовление ужина или уборка квартиры, принятие душа или стирка. Короче, обычная бесконечная рутина. Больше всего на свете Оливии не хватало времени. Свободного времени для своей дочери. А потому обычные прогулки, чтение и болтовня с девочкой казались ей осуществленной мечтой.
Они планировали вернуться в Хьюстон в пятницу. Оливия купила тур в Грейхаунд, и они должны были выехать из Нью-Роудс в шесть утра. В Хьюстоне они будут поздно вечером, заберут со стоянки у автостанции автомобиль и отправятся домой. У них еще останется конец недели, чтобы сделать необходимые покупки и подготовиться к школьным занятиям, которые начнутся в среду. А в восемь утра в понедельник Оливия выходит на работу.
Жизнь вернется в свое привычное русло, правда, с одним исключением. Теперь, когда отношения с семьей восстановлены, Оливия намеревалась наведываться в Ла-Анжель как можно чаще. Тем более, учитывая болезнь Келли и Большого Джона. Ей казалось, что годы отчуждения позади, и плантация снова превратилась для нее в отчий дом. В среду после обеда, возвращаясь домой, Оливия с Сарой попали под внезапно хлынувший проливной дождь. День выдался настолько жарким, что даже капли дождя, попадая на кожу, обжигали, казались горячими. Долина была затянута дымкой, воздух пропитался запахами влажной земли и жимолости. Они вышли из дома, чтобы собрать павлиньи перья. Найдя четыре пера с переливчатыми радужными узорами, Сара загорелась желанием собрать целую коллекцию.
Когда они, крепко взявшись за руки и громко смеясь, влетели под навес, их окликнули Келли с Кейтом, устроившиеся в креслах-качалках на верхней галерее. Над их головами по-прежнему стремились ввысь чучела двух фазанов, двадцать пять лет назад набитых и подвешенных к потолку Чарли. На полу между креслами стояла большая коричневая коробка из папье-маше.
– Давайте-ка к нам, обе, – поманила их Келли.
Промокшая, в простой майке, испещренной каплями дождя, Оливия чувствовала себя неуютно и готова была уклониться от приглашения. К тому же не прибавляли уверенности в себе и старые шорты, в которые она в целях экономии преобразовала видавшие виды джинсы. Но уклониться от общения с Келли она не собиралась, поэтому Оливия присоединилась к компании. Сара, так и не отпустившая ее руку, слегка уперлась, как бы сопротивляясь, и Оливия недоуменно взглянула на дочь.
– Можно мне пойти посмотреть мультики? – прошептала Сара.
Огромная тарелка спутникового телевидения позволяла обитателям Большого дома смотреть самые разнообразные телепрограммы, в том числе ту, где непрекращающимся потоком шли мультфильмы. Для Сары, которая в их доме в Хьюстоне была лишена такого удовольствия, здесь был настоящий рай. Она смотрела телевизор и вместе с Хлоей в ее комнате, и одна в гостиной.
– Ну конечно, малыш.
Оливия выпустила руку дочери, и та с благодарной улыбкой бросилась в дом.
– Фотографии смотрите? – Оливия подошла к Келли с Кейтом.
Вопрос можно было и не задавать: это было ясно и так. Они передавали снимки из рук в руки, оживленно переговариваясь. Учитывая, что Дэвид проводил много времени в больнице, Кейт, который, как и Оливия, был в этом доме персоной нон-грата, полностью располагал своим временем. Большую часть его он посвящал Келли, от которой не отходил ни на шаг. Похоже, они прекрасно проводили время в обществе друг друга.
– Взгляни, Оливия, я сохранила это для тебя. – Келли подняла глаза на подошедшую Оливию и жестом указала на стоявшую у ног коробку. – Мне казалось, что когда-нибудь тебе будет интересно на них взглянуть.
Оливия бросила взгляд на фотографию, которую протягивала ей тетушка: хорошенькая темноволосая женщина, улыбаясь, присела рядом с ангелообразной девчушкой в костюмчике с плиссированной юбочкой. Малышка крепко прижимала к себе куклу с соломенного цвета волосами – почти такую же по размеру, как она сама.
Эту куклу звали Виктория-Элизабет.
Оливия поняла, что смотрит на фотографию, на которой изображена она сама вместе с матерью.
Глава 23
На мгновение ей показалось, что она ступила на карусель, которая в один оборот перенесла ее назад во времени. Она даже почувствовала легкое головокружение. Изображение на фото расплывалось в глазах, и, когда ей удалось разобрать его, она испытала странное чувство – будто бы смотрит с фотографии, воплотившись в круглолицую малышку, которая с интересом взирает с изображения на саму себя, повзрослевшую.
Она даже почувствовала аромат духов матери – «Белый лен».
– Ты вылитая Селена, – с удовлетворением констатировала Келли, не отрывая глаз от фото. – Просто копия. И Сара, похоже, когда вырастет, станет такой же.
– Удивительное сходство, – согласился Кейт, переводя взгляд с Оливии на фотографию, которую держал в руке.
Оливии не хотелось брать в руки фотографию. Не хотелось ни смотреть, ни вспоминать. Инстинктивно она стремилась отстраниться, не сравнивать, сделать что угодно, лишь бы не касаться фотографии, которую протягивала ей Келли. Но это было бы глупо, мягко говоря. Это означало бы отречение от матери, от себя и в какой-то степени от Сары.
– И правда удивительно, – бесстрастно проговорила она, принимая фото из рук Келли.
Изображение было сделано «Полароидом», и краски от времени начали слегка выгорать. Оливия не могла заставить себя вглядеться в изображение матери с дочерью и перевернула фото. Запечатленные мгновенной фотокамерой в один из счастливых моментов их жизни, они еще не знали, что ожидает их впереди.
На обратной стороне, внизу, была надпись, сделанная черными чернилами. Мелкие, четкие буквы с легким наклоном вправо: «Ливви и я». И дата – 13 июня 1976 г.
Она узнала почерк матери. Оливия помнила его так же хорошо, как свое собственное имя.
В ушах зашумело, и на мгновение она испугалась, что сознание покидает ее. Ухватившись за резную спинку кресла, в котором сидела Келли, она устояла, сделав над собой усилие.
Что, черт побери, с ней происходит? Разве не она так тосковала, что у нее не осталось ничего, напоминающего о матери? Разве не она бесконечно сожалела, что ничего не взяла с собой, кроме чемодана с одеждой, когда бежала с Ньюэллом? Оливия оставила все – от любимого плюшевого медвежонка и прочих зверушек, обитавших в детской, до значка об окончании школы. Тогда это все казалось второстепенным. Единственное, что имело значение, был Ньюэлл.
Господи, какой же она была дурочкой!
Но даже в те годы, когда плантация Ла-Анжель была ее домом, вещественных напоминаний о матери осталось не так уж много. Все, от фотографий до одежды Селены, после ее смерти вскоре куда-то исчезло.
«С глаз долой – из сердца вон». Оливия услышала это выражение тогда же, хотя и не помнила, от кого и в каком контексте. Возможно, это был ответ на какой-то ее вопрос. Теперь уже не вспомнить.
Выкинула ли она, веселая пухленькая малышка со снимка, боль из своего сердца? До возвращения в Ла-Анжель Оливия, не задумываясь, сказала бы «да».
Теперь же выяснилось, что она ошибалась. Быть может, рана и затянулась, но боль осталась. Возможно, нужно было увидеть фотографии, поговорить о матери, ощутить реальность ее жизни и смерти, чтобы начать наконец выздоравливать по-настоящему?
– С тобой все в порядке, Оливия? – спросил Кейт, бросив на нее встревоженный взгляд.
– Все нормально. Просто и в голову не приходило, что снимки сохранились. Мне казалось, их все выбросили. – Собравшись с духом, Оливия перевернула фотографию, заставив себя взглянуть на изображение объективно. Сходство невероятное, подумала она. Как будто она смотрит на свое изображение с трехлетней Сарой.
– Ну что ты, золотко, неужели ты думаешь, что я позволила бы их выбросить? – укоризненно покачала головой Келли, – Они твои. Все эти годы хранились на чердаке. Там же и твои вещи – все до единой. Все-все, что осталось в твоей комнате в тот день, когда ты уехала. Все лежит в коробках. Я их сама убирала.
– Ты?.. – Оливия взглянула на тетушку, затем недоверчиво улыбнулась. – Не могу поверить… После того, как я… После моего отъезда… Спасибо. Спасибо, что сберегла фотографии мамы. – Она снова посмотрела на фото, потом на Келли. – Ты знаешь, мне необходимо было увидеть их.
– Оливия, может, ты присядешь и посмотришь их вместе с Келли? – Кейт поднялся, освободив для нее кресло-качалку. Оливия хотела возразить, но он лишь отмахнулся: – Неужели ты думаешь, что я доверю приготовление обеда Марте, как бы хорошо к ней ни относился? Не забывай, я ведь гений кулинарии.
Он явно шутил, но Оливия уловила в его словах серьезные нотки. Она вспомнила, что Кейт учился на шеф-повара и познакомился с Дэвидом, когда они работали в одном из ресторанов Нью-Орлеана – один официантом, другой поваром.
Кивнув на освободившееся кресло, Кейт исчез в доме, оставив Оливию заниматься тем, чем ей заниматься не хотелось: изучать старые снимки и погружаться в воспоминания, связанные с ее матерью.