<афом> Нулиным», то есть каким-то поверхностно образованным визитером[397].
По мнению Е. Г. Эткинда, «Рефутация» представляет собой «как бы перевод из Беранже»: «Пушкин, вероятно, ошибся (или обманул)» (курсив наш. – И. В.), создав в итоге «перевод некоего обобщенного текста, которого по-французски нет, хотя он в то же время и существует в совокупности различных песенных произведений»[398].
Л. М. Аринштейн утверждает, что имя Беранже появилось здесь не в результате недоразумения, как полагают другие комментаторы, «а вполне сознательно»:
Пушкин, конечно, знал, что [эту песню] сочинил Дебро. Но Пушкину не надо было, чтобы стихотворение прочитывалось как ответ Дебро. Ему нужна была ироническая двусмысленность, и имя другого песенника – Беранже более чем подходило для его замысла[399].
Более того, «[д]аже если допустить, что Пушкин перепутал имя автора песни», «то неужели никто из двадцати пяти бывших лицеистов, распевавших вместе с Пушкиным 19 октября 1828 г. эту песню, не заметил ошибки и не обратил на нее внимания?» В интерпретации Аринштейна, Пушкин сознательно мистифицирует читателей, и отсылка на «Беранжера» скрывает за собой имя его (будущего) литературного антагониста Булгарина – отставного капитана наполеоновской армии (справедливости ради нужно сказать, что в 1827 году никакой вражды к Булгарину Пушкин не испытывал).
Александр Гаврилов в монографической статье об этом стихотворении, удачно озаглавленной «Наш ответ бонапартистам», обращает внимание на то, что лежащую в его основе песню друзья Пушкина Вяземский и Вульф также связывали с именем Беранже[400]:
При великой славе Беранже и часто изустной передаче французской песни о «Капитане» в России нетрудно было сбиться на мысль, что это сочинение знаменитейшего из французских песельников, политическим воззрениям которого текст Дебро не противоречит. А уж сочиняя некое возражение французам, безусловно, авантажнее было метить в более знаменитого из них. Так и связали русскую перепевку «Капитана» с Беранже. Наконец, сбивающим с толку обстоятельством было, пожалуй, и то, что песня к середине 1820‑х гг. (не забудем о махровой Реставрации в этот исторический момент) стала распеваться и за пределами Франции, прямо-таки соблазняя к переделке и всевозможным литературным проделкам – тому самому, что с некоторых пор музыканты называют то римейком, то ремиксом и вообще second hand song[401].
С этими рассуждениями мы в принципе согласны, но история пушкинского «римейка» ложного Беранже представляется нам гораздо проще и – интересней.
Мнимый Беранже
В 1820‑е годы слава Беранже как французского народного поэта достигает высшей точки, чему, безусловно, способствовал судебный процесс против него, начавшийся в 1821 году и привлекший к себе внимание тысяч людей во Франции и других европейских странах, включая Россию. В декабре 1821 года «Сын Отечества» сообщил читателям, что «Сочинитель многих замысловатых Песень» был «осужден Парижскою Уголовною палатою по приговору Присяжных на трехмесячное заключение в тюрьму, уплату 500 фр<анков> пени и судебных издержек за напечатание Собрания Песень в числе 10,000 экземпляров, в коих он оскорбил нравственность и особу Короля. Все издание сих Песень конфисковано» (известно, что несколько сотен экземпляров успели раскупить). Укажем, что, очевидно, на этот знаменитый процесс (известный как un procès pour des chansons[402]) намекает Пушкин в письме к брату из Михайловского от 20 декабря 1824 года, говоря о том, что опасается «попасть в крепость pour des chansons» за какую-то свою (или чужую) «святочную песенку» (неизвестный ноэль)[403]. Имя Беранже становится знаменем поэтического вольномыслия и оппозиционности (несомненно влияние его политических куплетов на песни декабристов, например на «Царь наш немец русский» Рылеева и Бестужева[404]).
В конце 1826 года «Московский телеграф» печатает «извлечение» из «Письма из Парижа», представляющее собой настоящую апологию французской политической поэзии и ее главному «песельнику», названному здесь «едва ли не первым поэтом Франции»:
Вам, вероятно, известны некоторыя песни Беранже, но не все, по той причине, что сей беспечный Анакреон совращается иногда с пути ко храму славы и сколько волею, а вдвое того неволею (как говорится в наших сказках) заходит в тюрьму Св. Пелагии и там постится за нескромности Музы, не во время откровенной. Но впрочем он и там живет припеваючи, и многия из песен его, писанных под затворами тюремными, также свободны и милы, как и прежния.
<…> в своих патриотических песнях, он от шутки вдруг взлетает до высшей степени отваги лирической; в нежных и эротических куплетах он изобилует элегическими прелестями и Муза его, увенчанная розами и плющем, вздыхая сквозь улыбку, наводит на вас радость и уныние по воле; в куплетах сатирических он Ювеналовскими стрелами клеймит своих противников[405].
Письмо вышло с мистифицирующей пометой «Париж, 30 ноября» и написано было П. А. Вяземским, «одним из первых поклонников в России великого песенника»[406]. Как отмечает С. Дурылин, в исторической обстановке конца 1826 года (года процесса над декабристами) это подметное письмо «с немалой гражданской смелостью дает апологию политической поэзии и поэта, как политического деятеля»[407].
Слава Беранже порождает моду на Беранже. Его стихотворения, в том числе запрещенные, переписывают, переводят и перепевают на русский лад; популярностью пользуются портреты песенника и литография картинки, изображающей беспечного стихотворца в парижской тюрьме[408].
Пушкин, как известно, упоминает какую-то «последнюю песню» поэта, вывезенную из Франции галломаном Нулиным (заметим, что сама поэма о незадачливом графе была опубликована в конце 1827 года, то есть приблизительно в то же время, когда была написана «Рефутация»). По предположению Н. Н. Мазур, пушкинский комический герой привез в Россию третий том парижского собрания сочинений Беранже, вышедший в 1825 году и включавший его «новые песни» (то есть те самые, на которые намекал в своем «подложном письме» Вяземский)[409]. Но более вероятно, что граф приобрел во время своего путешествия совсем другое издание, не выпущенное в Париже, но нелегально туда завезенное. По крайней мере, именно оно, как мы постараемся показать, оказалось в распоряжении Пушкина.
Когда печатание и продажа песен Беранже были запрещены в королевстве, эстафету подхватила соседняя либеральная Бельгия, славившаяся на всю Европу дешевыми пиратскими изданиями популярных авторов. В 1820‑е годы в Брюсселе вышло несколько скороспелых контрафактных собраний произведений поэта, изобиловавших, как указывает Жюль Бривуа (Jules Brivois) в Bibliographie de l’œuvre de P.‑J. de Béranger, ошибками и ложными атрибуциями. Эти издания очень быстро раскупались и развозились по всей Европе.
За томик этого великого поэта, – писал в марте 1824 года Ф. Стендаль, – который благодаря [честному брюссельскому издателю – honnête imprimeur de Bruxelles] г-ну Дема [Demat] стоит три франка в Женеве, в Лионе платят двадцать четыре франка, и не всегда еще можно его достать. Нет ничего забавнее списка запрещенных к ввозу произведений, вывешенного в канцелярии таможни в Бельгарде, расположенном между Женевой и Лионом. В то время как я читал этот список, смеясь над его бессилием, несколько честных путешественников переписывали его, чтобы выписать указанные в нем произведения. Все они говорили мне, что везут в Лион Беранже[410].
Добавим, что этот завезенный из Бельгии пиратский Беранже включал несколько чужих песен и открывался… чужим портретом, изображавшим какого-то круглолицего кучерявого весельчака (возможно, стилизованное изображение бога-насмешника Мома) в круглых очках с толстой оправой. Этому курьезному портрету французский песенник посвятил остроумные Couplets sur un prétendu portrait de moi («Куплеты к моему портрету», 1826):
Ах, фантастический портретик,
Попавший в новый сборник мой,
Ужель ты думаешь, что каждый
Смешает здесь меня с тобой?
Ты можешь сам себя украсить
Венком лавровым, впрочем, нет, —
Гирляндой роз себя обвей ты,
Но все же ты не мой портрет.
Нет, нет!
Ведь ты совсем не мой портрет
Chansons par M. J. P. Béranger. Bruxelles: Auguste Wahlen et Compagnie, 1822. Deux volumes. Французский поэт здесь похож не на себя, но на моего коллегу профессора Ю. Левинга, замечательного специалиста по творчеству Вл. Набокова
Во все упомянутые бельгийские собрания, принесшие недобросовестным издателям изрядную прибыль[412], включена была песня «Ты помнишь ли?» (Te souviens-tu) под заголовком Souvenirs d’un militaire (de 1790 a 1821) (последняя дата – очевидный намек на смерть Наполеона) и с указанием на мотив известной песни Du lancier Polonais[413]