Как ни странно, но Хусейн удивительно чисто говорил на русском языке. Он правильно расставлял ударения, не глотал слова, грамотно строил предложения. Если бы не едва заметный акцент, можно было бы подумать, что этот человек с рождения говорит на русском языке.
— Неубедительно, — покачал я головой.
Хусейн никак не отреагировал на мои слова. Ни единой мышцы на его худощавом, вытянутом лице не дрогнуло. Губы со слегка опущенными уголками ни на миллиметр не изменили своего положения.
— Он нам зубы заговаривает, — зло бросил Мартынов, — пока мы тут стоим да трындим, этот хрен с винтовкой уже нам новую ловушку готовит!
А потом Хусейн заговорил вновь:
— Вы совершенно правы, старший сержант Мартынов.
Витя Мартынов неприязненно искривил губы. Посмотрел на Хусейна с немым укором в глазах.
— Он уже готовит новую ловушку, — продолжал Хусейн. — И медлить нам нельзя. Но все же, я скажу вам одну вещь: хорошо знать Зубаира Малчуна, еще не значит победить его. Я победить его не смогу.
Хусейн кивнул на меня.
— А вот у вас, сержант, есть такая возможность. Один раз вы уже разгадали его план и смогли отпугнуть. С моими знаниями, вашими умениями, — Хусейн повел взглядом, казавшимся отсутствующим из-за его темных очков, по остальным пограничникам, — и вашими товарищами, мы способны избавиться от этого опасного врага.
— Он твой товарищ, — сказал вдруг Алим с седла, а потом придержал забеспокоившегося Огонька. — Если он убьет всех нас, то ты можешь свободно уйти. Сбежать с гор. И мне кажется, в таком случае этот твой Зубаир тебе же и поможет.
— А ведь верно, — кивнул Мартынов. — Зачем тебе валить своего, если гораздо логичнее будет нас переубивать?
Хусейн вздохнул.
— У нас с Зубаиром довольно сложные отношения. Понимаете ли, мы с ним оба начинали как… — Хусейн снял очки. Его глаза оказались большими, больше, чем я ожидал. А еще очень карими, словно бы собачьими, — как снайперы. Да только я не выдержал подготовки. И получил другую специальность. Я специалист по связи. Радист.
Вот теперь безэмоциональное лицо Хусейна изменилось: я заметил, как уголки его губ едва заметно дернулись.
— И с этого момента Зубаир считает меня… Как это по-русски говорят? Слабым звеном…
Мы с Мартыновым переглянулись.
— И для него достаточно, что я открыл вам свое имя, звание и позывной. Для него это уже предательство, — продолжал Хусейн. — Потому обратной дороги у меня нет.
— А я ему верю, — вдруг подал голос Гамгадзе.
Все обернулись к нему, стоящему за плечом Расула.
— Это как это… доверяешь? — спросил Мартынов с укором.
— Ну… — Гамгадзе помялся. — Ведь этот снайперский сукин сын хотел его… — Он кивнул на Хусейна, — пристрелить. Все это видели. Видели, как он без всяких колебаний открыл огонь по его халату, набитому камнями. А мне, понимаешь ли, на месте этого, в очках, очень неприятно стало бы, знай я, что меня собственный товарищ готов укокошить.
— Складно мелишь, — скривил губы Мартынов, обращаясь к Хусейну.
Сержант поправил ремень автомата на плече, сунул большие пальцы за армейский ремень и приблизился к Хусейну.
— Да только кажется мне, что ты свистишь. У наших-то тебя тюрьма ожидает. А может быть, и пуля! И я бы очень обрадовался второму исходу.
Хусейн в первый раз с момента, как я его увидел, улыбнулся. И снова казалось, единственным на его лице, что могло двигаться и хоть как-то показывать эмоции радиста, были губы. Вернее, их уголки. Они слегка поднялись. Глаза остались холодными и внимательными.
— Все зависит от того, как договориться, — загадочно сказал Хусейн. — А договариваться я умею, товарищ старший сержант.
Мартынов насупился. Сплюнул.
— Какой я тебе товарищ?
Он было попер грудью на Хусейна, но я быстро оказался перед Витей, уперся ему рукой в плечо.
— Витя, тихо. Нечего тратить на это время.
— Ты что, Сашка? — с подозрением глянул он мне в глаза, — веришь этому?
— Нет. Не верю, — я покачал головой. Потом обернулся, глянул в холодные глаза Хусейна. — Но я думаю, он может быть нам полезен.
— Если не заведет в ловушку, — возразил Мартынов.
— Уверяю вас, — слегка поклонился Хусейн, — от того, сможем ли мы одолеть Зубаира сегодня, моя жизнь зависит не меньше вашей.
Мартынов ничего ему не сказал. Только отвернулся.
— Так что? Работаем вместе? — Хусейн показал мне связанные руки. — Если не сложно, освободите. Мне уже запястья натерло.
— Обойдешься, — сказал я холодно. — Рот-то тебе никто не закрывает. А чтобы рассказать нам об этом Зубаире Молчуне, руки тебе не понадобятся.
Старый веревочный мост через обвал в тропе раскачивался на ветру.
Мы уже миновали ту самую пещеру, в которой на нас напал Карим. Там у нас был небольшой привал. Потом пошли дальше.
По пути я снова спустился в расщелину, из которой мы вытащили Айдарбека. Забрал оттуда мешок с камнями-маяками.
Некоторое время пограничники рассматривали интересную находку. Мартынов даже попытался выспросить у Хусейна, для чего предназначены эти странные устройства.
— Я расскажу, — ответил ему радист, — но только вашему начальству.
Тогда мы приторочили мешок к седлу Огонька и двинулись дальше.
Когда достигли старого моста, по которому наряды переходили этот обвал, солнце уже клонилось к закату.
— Зараза, — сплюнул Мартынов. Потом стал осматриваться. — Терпеть не могу эту переправу.
— По одному пойдем, как верхом? — спросил Гамгадзе неуверенно.
Когда-то в этих местах случился камнепад. Каменные глыбы обрушили тропу, и тогда пограничники соорудили в этих местах переправу.
Стояла она здесь уже не знаю сколько лет. Таран все порывался обновить ее, да руки не доходили. Потому нарядам и приходилось переходить здесь пропасть.
Несмотря на печальный внешний вид, мост все еще оставался проходимым. Мог выдержать всадника на коне, ну или наряд пограничников. Правда, если пешком, то больше чем втроем по нему ходить все равно опасались.
Хусейн, снявший свои очки, щурился от солнца. Осматривался, придерживая свой паколь от ветра.
— Ну давайте, как всегда. По трое пойдем, — сказал Мартынов и обернулся к Алиму, — Алим! Ты конный! Последним пойдешь!
— Есть!
— Это хорошее место, — пробормотал вдруг Хусейн.
Я глянул на него, но промолчал.
— Че? Нравится тебе? — хмыкнул ему Мартынов. — Да, живописно тут. Вся пропасть как на ладони! Если хочешь, чтоб я тебя туда не скинул, иди давай, а не болтай.
— Хорошее место, — Хусейн глянул наверх, — для засады. Зубаир любит такие места.
Пограничники тотчас же напряглись. Тоже стали оглядываться. Прислушиваться, держа наготове автоматы.
— Этот твой Молчун на той стороне пропасти, — буркнул Алим, поудобнее устраиваясь в седле.
Хусейн ему не ответил. Казалось, он просто проигнорировал слова Канджиева.
— Там дальше, — задумался Мартынов несколько опасливо, — там есть переход с той стороны на эту…
— Неужто ты ему веришь, Витя? — хмыкнул я.
— Этому? — Он зло кивнул на Хусейна. Потом проговорил уже тише: — верю-не верю, а ухо востро все равно держать надо. Бдительность никогда никому не мешала.
— Согласен, — я глянул на мост, — тогда развяжи ему руки.
Мартынов округлил глаза.
— Кому⁈ Этому⁈
Хусейн снова улыбнулся в своей жутковатой манере. Глянул на Мартынова.
— Это единственная переправа в здешних местах, — сказал я.
— Если по другой дороге обходить, — вклинился Гамгадзе, — то это только назад возвращаться, почти до конца пограничной тропы. А там через горы в обход. Пешими — несколько суток.
— У нас на столько припасов не хватит, — сказал я холодно, — придется идти тут. И если он прав…
Я указал на Хусейна.
— Если он прав, и его дружок может нас тут поджидать, то лучше освободить Хусейна. Вдруг что? Ветром сдует, или по мосту откроют огонь. Потеряем языка.
Мартынов развел руками.
— Откуда огонь? С той стороны, через пропасть, далеко. А вокруг нормальной стрелковой позиции, чтоб нас выцелить, нету!
— Зубаир работает не только пулей, — мрачно и загадочно сказал Хусейн.
Мартынов зло уставился на него. Засопел, раздув ноздри.
— Думаешь, мне хочется рисковать? — сказал я. — Но, видать, придется. Выбор невелик.
Мартынов некоторое время колебался. Потом снова плюнул, подошел к Хусейну и стал развязывать ему руки.
Я предусмотрительно наставил на лазутчика автомат. На всякий случай.
Хусейн даже не дрогнул. Когда ему освободили руки, он только размял запястья. Монотонно проговорил:
— Спасибо. Так лучше.
— Ну тогда топай! — Мартынов пихнул его в плечо. — Первым пойдешь!
— Давай, Витя, — кивнул я. — Ты за ним. Я — следом. А потом остальные.
Так и сделали.
Хусейн медленно пошел по мосту. Доски скрипели у него под ногами. Он хватался за толстые грубые канаты, что протянулись по обе стороны моста.
Я следовал за Мартыновым. Мост опасно шатался от ветра. Дуло не переставая. Казалось, масса воздуха, гонимая по протянувшемуся у нас под ногами ущелью, имеет волю и постоянно норовит сдуть любого проходящего по мосту путника.
— Двигай давай быстрее! — крикнул Мартынов Хусейну, переступая большую дыру, где сдуло доску настила, — хватит любоваться окрестностями!
Вопреки тому, что Хусейна подгонял Витя, радист, наоборот, замедлился. Будто бы прислушался, стараясь уловить что-то сквозь гул ветра. А потом поднял голову.
— Он здесь, — сказал вдруг Хусейн.
Мартынов тут же глянул наверх, уставился туда же, куда смотрел радист. А потом стянул с плеча автомат.
Когда на скале, что высилась над мостом, что-то заскрипело, я крикнул:
— Ходу-ходу!
Хусейн сорвался с места, помчался вперед, на ту сторону. Мартынов за ним. Я — последним.
Не успели мы пробежать и трех метров по раскачивающемуся от наших шагов мосту, как сверху, с каменной короны скал, на нас полетели булыжники.