— Я уже думал, ничего интересного сегодня не случится.
— Что? — буркнул вдруг задремавший Джамиль.
Зубаир не отвлёкся от бинокля. Больше ничего не сказал юнцу. Когда услышал, что тот пошевелился, жестом приказал ему сидеть на месте.
В этот самый момент прогремел первый выстрел. Затем второй. Зубаир наблюдал, как один из пограничников упал на тропу. Потом смотрел, как Марджара борется с оставшимся.
Их борьба продолжалась даже после того, как Марджара ударил пограничника ножом.
Итогом стало то, что пограничник просто задушил Хусейна. Потом отполз от него и сам затих на тропе.
«Крепкий солдат, — подумал Молчун. — На редкость крепкий».
Молчун нахмурился. Оторвал взгляд от окуляров.
На тропе лежало три тела.
«Значит, он пытался сбежать и не смог», — промелькнуло в голове у снайпера.
Зубаир задумался.
Надо было проверить, есть ли там кто живой.
Стрелять в них отсюда у него не выйдет. Просто не получится развернуться в таком узком пространстве с винтовкой и занять правильную стрелковую позицию. Не говоря уже о баллистике.
Если из бинокля наблюдать он ещё мог, то на пути пули стояло слишком много препятствий: скальные выступы, большие валуны, выходы тёмной породы.
Стрелять отсюда — значило рисковать раскрыть себя. Одно несвоевременное дуновение ветра — и пуля собьётся с пути больше, чем нужно, и угодит в камень.
Можно было попытаться выстрелить немного ниже. Но места там было ещё меньше, а о маскировке вообще не шло речи.
«И всё же, если западня?»
— Винтовку, — бросил Зубаир Джамилю.
Мальчишка аккуратно и бережно взял оружие, передал снайперу. Тот поднялся, принялся пробираться ниже по скале, между камней.
Проверив большой валун, нависший над тропой, Зубаир аккуратно на него забрался. Несколько секунд послушал, не осыпается ли под ним земля или каменная крошка. Всё было тихо.
Место здесь было совершенно открытым.
Если бы кто-то шёл по тропе, он бы без труда рассмотрел снайпера, сидевшего на скале. И тем не менее Зубаир поднял винтовку. Всмотрелся в оптический прицел.
Он наблюдал долго. Долго всматривался в тела, ожидая увидеть хоть один намёк на то, что кто-то из них жив. Одно-единственное движение. Один-единственный вдох — и пуля тут же отправится во всё ещё живого бойца.
Никто из них не пошевелился.
Зубаир принялся мягко поглаживать спуск большим пальцем. Думать.
«И всё же, если западня?» — вновь промелькнуло у него в голове.
Тогда Молчун напрягся, мягко поглаживая курок пальцем.
Ещё когда он размышлял о том, чтобы спуститься ниже и взять тела на прицел, в душе Молчуна началась настоящая буря. Буря, которую никто посторонний просто не смог бы рассмотреть. Не смог бы понять.
Это была страшная борьба с собой. Борьба с тем, чтобы нарушить давно вошедшую в его жизнь привычку. Одна пуля — один труп. Глупо расходовать силы и патроны на мёртвых. Глупо рисковать обнаружить себя, гонясь за мертвецами.
«А если они не мертвы?» — думал Зубаир.
«А если они трупы?» — нашептывало ему глубоко укоренившееся в голове расстройство аутистического спектра, о котором мало кто знал.
Расстройство, что было силой и одновременно слабостью Зубаира. Оно помогало ему быть наблюдательным, чутким, аккуратным. Помогало без труда многие дни ожидать в засаде свою добычу. Взамен требовало лишь одного — упорядочивания всего, что только можно. Пуля к пуле, выстрел к выстрелу. Патрон к патрону.
Патрон, что не служил тактической задаче или уничтожению цели — это зря потраченный патрон.
Зубаир давно научился чувствовать это своё необычное качество. Научился понимать его и жить с ним в гармонии. И теперь он знал, что будет дальше. Что сейчас внутренние противоречия станут разрывать снайпера изнутри. Заставят его отступить, перегруппироваться, чтобы всё снова сделать «по полочкам».
«Пуля, выпущенная по трупу — пуля, потраченная зря», — шептало оно.
«Пуля, преследующая тактическую задачу, не выпущена впустую», — мысленно отвечал ему Зубаир.
Он видел в перекрестии прицела голову того самого пограничника, что придумал эту глупую уловку с халатом, набитым камнями.
Ох, сколько же самоконтроля понадобилось Молчуну, чтобы пережить этот постыдный промах. Но воля снайпера была крепкой. Хотя и не во всём могла противостоять расстройству.
Плавным движением он перевёл перекрестие с головы пограничника в землю у его ног.
— Пуля, преследующая тактическую задачу, не выпущена впустую, — прошептал он сам себе.
А потом выстрелил.
Хлопнуло. «Мосинка» выплюнула пулю и лягнула снайпера в плечо. Глухое эхо раскатилось по горам.
У ног пограничника брызнул фонтанчик земли. В воздух поднялось и тут же рассеялось облачко пыли.
Ни пограничники, ни Марджара не вздрогнули, лёжа на тропе. Никого из них не спугнул выстрел. Не заставил дёргаться в страхе. Не заставил встать и бежать.
Зубаир облегчённо опустил винтовку. Аккуратно отвел затвор и поймал горячую гильзу. Подул на неё. Сунул в карман.
Удовлетворённое результатом расстройство отступило. Пуля не была потрачена зря. Теперь Зубаир знал — они мертвы.
Он аккуратно встал, прыгнул с камня на выступ, а потом вернулся на свою позицию.
— Возьми, — сказал Зубаир, протягивая «мосинку» Джамилю.
Молодой пастух робко и трепетно принял оружие.
После снайпер затих. Он просто сидел на своей позиции, не отрывая взгляда от тел. Сидел и ждал. Не меньше получаса наблюдал за телами, чтобы исключить любую возможность обмана с их стороны.
Наконец Зубаир встал.
— Будь здесь, — отрывисто сказал он Джамилю.
Мальчишка затравленно покивал головой.
Зубаир принялся продвигаться по тропе к высохшему руслу родника, чтобы спуститься вниз и сфотографировать тела Марджары и пограничников на миниатюрный фотоаппарат, что имел при себе.
Лоб пёкло от ран. Жгло глубокие царапины на руках, оставленные ногтями Марджары. Затвор автомата, который я держал под собой, больно упёрся в грудь. Но невыносимее всего было другое чувство — сильно чесалась спина.
Терпеть это было почти невозможно, но я терпел. Терпел, сколько надо. Едва дышал, чтобы не выдать себя вздымающейся спиной.
Остальные тоже терпели: Витя Мартынов лежал на животе без единого движения. Казалось, он даже не дышал. Марджара так и остался валяться на спине, прикрыв глаза.
Что ж, в конце концов мы решили взять на вооружение мой план. Марджара пытался спорить, однако в итоге благоразумно согласился с большинством.
И всё равно мы шли на большой риск. То, что нам пришлось подраться по-настоящему, это ладно. Непонятно было, поверит ли Зубаир в наш спектакль с ножом и удушением. Непонятно было, сколько нам предстояло лежать в таком положении и стараться не выдавать себя. Непонятно, как долго Зубаир будет следить за нами и когда спустится, чтобы проверить тела.
Тем не менее я был доволен тем, как всё идёт. И доказательством того, что план работает, стал выстрел Зубаира в землю у моих ног.
Мы выдержали и это. Никто не пошевелился. Хотя адреналина я хватил как надо.
Однако у нас не было сомнений — он не станет стрелять, если столкнётся с сомнениями относительно того, живы ли мы или нет.
— Зубаир никогда не стреляет в мёртвых, — сказал Хусейн нам перед выходом. — Это его правило, которое он просто не может нарушить. Сам не знаю, почему. Если он будет неуверен, живы мы или нет, скорее проверит лично, чем станет стрелять для проверки.
Оставалась самая важная задача — вовремя распознать, что Молчун приближается. Ведь если он спустится и подойдёт слишком близко — может понять, что мы всё-таки живы. В таком случае был шанс спугнуть его.
Я приоткрыл левый глаз. Делал это время от времени, чтобы посмотреть на левую руку Марджары. Почти всегда она была расслаблена. Это значило, что Зубаир не приближается. Что Марджара не слышит его шагов.
Обычно рука оставалась расслаблена. Но не в этот раз.
Сейчас я видел, как Хусейн едва заметно шевелит большим пальцем. Делает им почти неуловимые движения.
«Идёт с фронта, — пронеслось у меня в голове. — Пора действовать».
Глава 11
И я стал действовать.
Я не знал, где именно движется Молчун. Не знал, вооружён ли он. Не знал, как далеко он. Но действовать всё равно было надо.
Я в миг взорвался резким движением — перекатился на спину, вскинув автомат.
Только тогда я увидел, где именно шёл Зубаир.
Двигаясь немного сгорбившись, он пробирался у правого края тропы, под скалой. Снайпер замер, когда увидел, как я вскинул оружие.
Нас разделяли метров сорок тропы.
Я почти не целился. На это просто не было времени. Потому я просто направил ствол автомата куда-то в Молчуна и нажал на спуск.
АК разразился длинной очередью. Непослушно задрожал у меня в руках, норовя поднять ствол выше к небу.
Пули защёлкали по скале за спиной Молчуна. С глухими хлопками стали ложиться на тропу, разбрызгивая щебень и поднимая пыль.
Эти секунды стали для меня настолько длинными, что я смог уловить, как попал в него. Увидел, что на правой ноге снайпера, пониже колена, дёрнулась одежда. Точно так же дёрнулась она и на бедре. Последняя пуля, которая угодила в Зубаира, раздробила ему правую кисть.
Ноги Молчуна подкосились, и он странно, как-то неестественно для человеческого тела, рухнул на правый бок.
Я ловко извернулся, сел на ноги без помощи рук и, не снимая мушки с лежащего снайпера, выпрямился.
К этому моменту Мартынов, держа наготове автомат, тоже оказался уже на ногах.
— Лежать! Лежать, не двигаться, мля! — орал он во всё горло.
Зубаир, явно ошарашенный происходящим, замер, лёжа и опираясь о землю локтем правой руки. Левой, здоровой, он зашарил у себя на поясе.
— Руки! Руки, чтоб я видел! — крикнул я, пока мы с Витей торопливо сокращали дистанцию до Зубаира.
Тот дёрнул левую так, будто схватился за что-то горячее. Показал мне страшно изуродованную беспалую правую кисть, на которой остались только безымянный, мизинец и большой палец.