— Спроси у него, — сказал я Марджаре, греющему на маленьком костерке банку тушёнки, — знает ли он лечебные травы?
Марджара спросил.
Мальчишка ответил не сразу. Он сделал такое лицо, будто его бить собирались. Потом робко покивал нам.
— Спроси, знает ли он, где их взять? Растут ли они где-нибудь в округе?
— Знает, — кивнул Марджара, после того как спросил и получил от Джамиля ответ. — Он говорит, нужно подняться на скалу. Он видел там чабрец, горькую полынь. Тысячелистник. У козьих троп растёт подорожник.
— Отлично, — я кивнул, — значит, он отправится их собирать. Вить, присмотри за ним.
Мартынов недовольно искривил губы. Марджара, казалось, был как обычно бесэмоционален, но по его долгой паузе я понял, что ему такая идея тоже не понравилась.
Не успел Витя открыть рот, как заговорил Хусейн:
— Отличная идея, Саша. Лечебные травы могут помочь Зубаиру. Позволь мне сопроводить Джамиля.
В этот момент я понял — Марджара попался в мою ловушку.
Чуйка подсказывала мне, что Марджару лучше держать подальше от Джамиля. Так, на всякий случай. Мало ли что?
— Ты нужен мне, Хусейн, — возразил я. — Нужно отыскать и пометить мины, Зубаира, чтобы наши не наткнулись. С этим ты мне поможешь.
Уголки губ Марджары едва заметно опустились, но только на несколько мгновений.
— Я не сапёр, Саша. В таких делах от меня мало толку.
— Отлично, — пожал я плечами, — потому что я тоже не сапёр.
— Саш, можно тебя на два слова? — вдруг вклинился Мартынов.
Я глянул на Марджару. Потом на Джамиля, прижавшегося к стенке шалаша. Мальчишка выглядел совершенно затравленным. Он поджал и обхватил колени. Поглядывал на нас, словно напуганный щенок.
— Отойдём недалеко. Переговорим.
— Это срочно? — сказал я холодно.
— Срочно.
— Если хочешь что-то сказать, — начал я, не желая оставлять Марджару с Джамилем наедине. — Давай говорить здесь.
Мартынов недовольно раздул ноздри. Едва заметно кивнул на наших нарушителей. Однако он знал, как и многие другие на Шамабаде, что спорить со мной бесполезно.
— Мальчишке надо поесть, — сказал вдруг Марджара и снял банку с костра деревянными палочками, которые он выломал из молодой акации. — Да и нам всем тоже не мешало бы.
С этими словами он взял банку, ложку и отошёл к мальчику.
Я внимательно следил за ним. Марджара явно изображал тактичность. Хотел вызвать у нас доверие тем, что оставил, дав нам с Мартыновым поговорить без посторонних ушей. Да только я понимал — это его уловка.
Хусейн отдал тушёнку Джамилю, бросил ему несколько слов. Потом выпрямился и снова что-то добавил.
— Что ты ему сказал? — спросил я строго.
Хусейн обернулся.
— Что? — сделал он вид, что не расслышал. Но заметив мой суровый взгляд, поспешил ответить: — Пожелал приятного аппетита. Спросил, как он себя чувствует и заверил, что ему нечего бояться.
Я не поверил Марджаре. Но не выдал своих подозрений. Только кивнул, а потом спросил у Мартынова тихо:
— Что такое, Витя?
Марджара опустился к Джамилю. Поставил перед ним вскрытую банку тушёнки. Положил ложку.
— Ешь. Тебе понадобятся силы, когда придут остальные советские пограничники, — сказал ему Марджара на киргизском.
Джамиль не ответил ему. Его испуганный взгляд скакнул с банки к глазам Хусейна.
— Боишься за семью?
Молодой пастух снова не ответил. Только сглотнул неприятный ком, ставший поперёк горла от страха и волнения.
— Ну конечно же боишься.
Уголки губ Марджары едва заметно приподнялись, показав Джамилю жутковатую улыбку.
— Я могу помочь тебе их спасти. Предупредить. Знаю, как сделать это через пограничников, — сказал Марджара тихо. — Но для этого сначала ты тоже должен кое в чём мне помочь.
Джамиль непонимающе расширил свои большие, миндалевидные глаза.
Улыбка не сошла с лица Марджары, когда он тихонько достал из рукава чапана и положил рядом с банкой маленький стебелёк ядовитой беладонны.
Пастух ошарашенно уставился на непонятно где сорванное Марджарой растение.
— Чтобы я жил и смог тебе помочь, он должен умереть, — Марджара указал взглядом на вход шалаша.
Хусейн выпрямился. Добавил:
— Выбор за тобой.
— Саша, что за глупости? — прошептал мне Мартынов тихо. — Ладно, Марджара этот — тот ещё фрукт. Но он точно никуда не сбежит. Теперь, когда он помог нам взять Молчуна, он и себя к стенке припер. Ему обратно ходу нету.
— Так надо, Витя, — сказал я, украдкой наблюдая за Марджарой.
Пакистанский спецназовец присел у тропы, в нескольких метрах от нас, и принялся жевать сухарь. Пастух у шалаша за обе щёки уплетал тушёнку.
— Что надо? Что надо, Саша? Мы с тобой не сапёры. Но я лучше с тобой пойду мины искать, чем за этим мальчишкой приглядывать…
— А если он сбежит? — я хмыкнул.
Мартынов нахмурился.
— Так с ним же Хусейн будет. Присмотрит.
— А с чего ты взял, что Марджара его остановит?
На самом деле интуиция мне подсказывала, что Хусейну нужен этот Джамиль. Для чего? Мысли были. Однако, если их ход верный и Марджара задумал именно то, что я предполагал, пакистанец слишком рисковал. Даже чересчур, учитывая то, что после всего этого он хотел сотрудничать с СССР.
Пусть его намерения выдать КГБ всё, что он знает о «Пересмешнике», не вызывали у меня сомнений, но ненависть к Зубаиру заставляла задуматься… Тогда я решил, что лучшая стратегия — разделить этих двоих. И наблюдать за каждым по отдельности.
Мартынов задумался.
— Если не остановит — ему это потом припомнят. В его же интересах сотрудничать с нами. Ты пойми, идти разыскивать растяжки в одиночку, без помощи товарища — это как лечь в гроб раньше времени! У нас даже щупа нету! Придётся ножиком мину нащупывать! А если что с тобой случиться?
— Не случится, — ухмыльнулся я. — Я знаю, что делаю. И помощи Марджары мне хватит. А тебе нужно присмотреть за мальчишкой.
Я снова глянул на Хусейна. Добавил, понизив голос до практически шепота:
— Мне кажется, он что-то задумал. И для этого ему нужен мальчишка.
Мартынов сжал губы. Хотел было обернуться и взглянуть на Марджару, но одёрнул себя.
— И теперь он понимает, что мы что-то подозреваем, — докончил я.
— Понимает? — удивился Мартынов.
— Да. Потому что мы тут с тобой шепчемся.
Зрачки Мартынова забегали. Он понял, что поторопился вести со мной подобные разговоры. Однако я считал, что лучше так, чем оставить этих двоих наедине хоть на одну минуту. Пусть подозревает. Это сделает его менее решительным. Но и более внимательным.
Иногда, чтобы продолжать игру, нужно чем-то жертвовать и идти на риск.
— И… и что же делать? — растерянно спросил Мартынов.
— То, — я едва заметно улыбнулся, — что я тебе сказал — идти с Джамилем за лекарственными травами.
К одиннадцати часам дня Мартынов с Джамилем вернулись в лагерь. Витя принёс полный вещмешок трав. Тогда мы спросили пастуха, знает ли он, как готовить лекарственные отвары или мази. Через Марджару он сказал, что знает.
— Ну тогда готовь, — сказал я. — Если что-то нужно, говори сразу, потому что Хусейн пойдёт со мной, а Витя останется тебе помочь.
Когда Марджара передал мои слова мальчишке, тот кивнул. Сказал, что нужно больше воды и подходящие камни, чтобы растереть травы.
Мартынов, ругаясь про себя матом, встал. Взял полупустую фляжку.
Мальчишка, усевшись у маленького костра, принялся вынимать пучки трав из вещмешка.
Я сел рядом. Стал за ним наблюдать.
— Идём, — вдруг сказал Марджара, стоявший за моей спиной. — Ты говорил, наряд придёт к полудню.
Он поднял взгляд к небу, козырьком приложил ладонь ко лбу, чтобы не слепило солнце.
— А скоро полдень, — констатировал Марджара. — У нас мало времени.
Я проигнорировал его слова.
Взял пучок дикого лука, осмотрел и отложил. Взял тысячелистник.
Джамиль, ломавший и подбрасывавший в небольшой костёр сухой хворост, явно занервничал. Он то и дело зыркал на меня, не поворачивая головы. Пастушонку казалось, что я этого не замечаю.
Я взял один стебелёк тысячелистника.
В прошлой моей жизни был у меня один случай в восемьдесят шестом. Группа наша застряла в горах. Отрезанные от связи с командованием, от внешнего мира, мы неделю сидели там, в окружении душманов.
Тогда нам хорошо помог один местный пастух.
Я всегда не очень хорошо разбирался в травах, однако Леня Голубков — кичившийся тем, что проходил углублённую подготовку по выживанию в дикой местности, взялся лечить раненых местными травками, когда медикаменты были уже на исходе.
Если бы не пастух, неплохо разбиравшийся в травах, Голубков напоил бы всех чаем из беладонны. От пастуха же я узнал о болиголове — коварном растении, которое легко можно было спутать с некоторыми лечебными травами.
Я осмотрел стебель тысячелистника. Провёл пальцем по его гладкой поверхности. А потом заметил едва приметное фиолетовое пятнышко у основания.
Растение сорвали так, чтобы на основании стебля почти не осталось этих пятен. Да только Джамиль, видимо, нервничал. А может быть, торопился. Потому сорвал этот стебель так, что пятнышко осталось.
— Саша? — позвал меня Марджара.
Я поправил автомат, лежавший под коленом, обернувшись к нему на мгновение, бросил:
— Успеем. Жди.
А потом глянул на побледневшего, словно смерть, Джамиля, дрожавшими пальцами державшего сухую веточку можжевельника.
Когда я сорвал лист тысячелистника со стебля и растёр его в пальцах, мне показалось, пастушонок сейчас упадёт в обморок от страха.
Я поднёс зелёные от сока пальцы к носу. Но прежде чем понюхал, уже понял, что сейчас случилось.
«Пахнет трупной плесенью. А ещё смертью. Как тогда. В тех горах» — промелькнуло у меня в голове, когда старые воспоминания из прошлой жизни наполнили память.
Глава 13
— Это болеголов, — сказал я сухо, растирая быстро высохший сок растения в пальцах.