На одном из ящиков Стоун заметил надпись на русском: «Для советских гостей».
Рядом на сталагмиты, росшие из земли, словно на вешалки, навесили разные наряды. Там висела афганская одежда, чапаны, советская полевая форма, офицерские мундиры.
В дальнем углу покоились немногочисленные ящики со съестными припасами.
Все эти элементы цивилизации в совершенно дикой пещере казались Стоуну странными, неестественными. Почти такими же странными и неестественными, как холодные взгляды самих «Призраков».
— Скальпель, докладывай, — бросил Тарик Хан, выпрямившись над картой.
— Никто не вернулся, — сказал медик, посерьёзнев, — о судьбе Молчуна, Марджары и Ханджара пока ничего не известно.
— Пытаемся понять через информаторов, — вклинился Химера, — живы ли они или погибли.
— А проводники? — спросил Тарик Хан, почесывая густую с белым пятном бороду.
— Тоже не вернулись, — сказал Скальпель.
Тарик Хан задумался. Поджал губы, и от этого борода его немного встопорщилась.
— Что ж… Это печально, — выдохнул Тарик Хан и обратился к Стоуну: — Господин Стоун, как у вас идут дела с бандой Манзура Ахсана?
— Неплохо, — пожал плечами Стоун, — я задобрил их небольшим количеством оружия и боеприпасов.
Стоун наконец прочистил горло, правда сделал это больше рефлекторно, чем сознательно. Чувство вынужденной, бессильной досады заставило тело спецагента сделать это совершенно без участия его воли.
— Из собственных запасов, — докончил Стоун, назвав причину этой досады.
— Они готовы действовать? — спросил Тарик Хан.
— Скажем так, мы договорились о том, что теперь они кое-что мне должны.
— Отлично, — Хан кивнул. — Тогда прикажите им разбомбить кишлак, в котором жили наши проводники.
Тарик Хан мрачно всмотрелся в лицо Стоуна. Добавил:
— Все должны знать, что бывает, если не выполнить договор с нами.
— Есть, сэр, — буркнул Стоун, растерявшись под взглядом Тарика Хана. Впрочем, он быстро поправился: — Конечно, Тарик. Я займусь этим.
— Дальше, — Хан глянул на Химеру, — а дальше дело за тобой, друг мой. Раз уж задумка Марджары провалилась, пришло время перейти к твоему плану. Плану «Б».
— Есть, господин майор, — кивнул Химера, а потом, хитровато улыбнувшись, добавил: — Как говаривал великий Сунь-Цзы: «Если план не сработал — смени тактику, но не цель».
Потом специалист по тайным операциям глянул на невольно побледневшего Стоуна и наконец закончил:
— Победа достаётся тому, кто заставляет врага танцевать под свою мелодию, даже если струны лопнули.
Глава 17
Я улыбнулся, опустил взгляд. Майор Леонов тоже смотрел на меня с улыбкой.
— Значит, — начал я, — агентурную сеть на Шамабаде создаёте. И скольким из пограничников вы предложили то же самое, что и мне?
— Извиняй, Саша, — сказал майор, всё ещё улыбаясь, — служебных сведений я не имею права разглашать.
— Понимаю.
Улыбка сошла с губ Леонова. Он откинулся на спинку стула и принялся поигрывать карандашом. Потом, наконец, спросил:
— И что же ты ответишь?
Я вздохнул, беззлобно посмотрел на майора.
— Вы хотите, чтобы я следил за сослуживцами и докладывал вам обо всём, что покажется мне достойным внимания?
— Совершенно верно, — кивнул Леонов серьёзно. — Ты у бойцов на хорошем счету. Тебе доверяют. Будешь слушать, о чём говорят, о чём беседуют. Какие настроения, так сказать, в коллективе ходят. А потом передавать информацию. Как именно — это вопрос второй. Не переживай, я тебе всё подробно расскажу.
Майор приподнял брови. Глянул на меня со значением. Понимая, что я не тороплюсь отвечать, он спросил:
— Ну так что?
— Вы просите меня, — я поудобнее устроился на стуле и подался немного вперёд, — чтобы я следил за парнями, с которыми прошёл огонь и воду. С которыми вместе отстоял заставу. Которым плечо подставлял, если было сложно, и которые мне плечо подставляли, если было надо. Так?
По мере того как Леонов меня выслушивал, выражение лица его менялось. Сначала оно казалось благосклонным, потом нейтральным, и, наконец, майор нахмурился. Его серые глаза блеснули подозрительностью и раздражением. Казалось, он даже и не собирался скрывать своей реакции.
— Нет, Саша, — ответил он, — я хочу, чтобы ты выполнил задачу, которую перед тобой Родина ставит. Сейчас требуется именно это — сбор информации на заставе.
— Родина передо мной ставит задачу охранять её рубежи. И эту задачу я выполняю. И вот что я вам скажу, товарищ майор: защищать границу в условиях войны гораздо проще с теми, кому доверяешь, и кто тебе доверяет. Личный состав на Шамабаде спаянный, дружный. Закалённый в боях. Я тут за каждого могу ручаться. И каждому доверю свою жизнь, как самому себе. Потому, обижайтесь или нет, тут уж как хотите, но я не стану «стучать» на своих. Такое моё решение.
Майор помрачнел.
— На обиженных воду возят, — пробурчал он угрюмо.
— Тем более, — я спокойно улыбнулся.
— Ты, Саша, видимо, не понимаешь всей серьёзности ситуации.
— Это вы не понимаете, что можете разрушить спаянный коллектив своими подозрениями.
— Подозрения, — майор покачал головой, — отнюдь не беспочвенны.
— Вы подозреваете, что на Шамабаде есть предатель? — Я бесстрашно посмотрел в лицо Леонову.
Тот ответил суровым и холодным взглядом.
— Забываетесь, товарищ сержант. Я вам отчитываться не обязан.
— А я обязан соглашаться на ваше предложение? — Парировал я.
Леонов некоторое время молчал. Думал.
— Хорошо. Ты уверен в тех бойцах, что служат на Шамабаде сейчас, — наконец сказал он, — но пройдёт чуть времени, и старики демобилизуются. Придут совсем зелёные ребята. О них поручиться не сможет никто.
— А это проблема уполномоченных органов. В том числе и ваша, — покачал я головой. — Неужели вы так не уверены в силе Советского государства и его органов, что считаете, они допустят к службе вражеского шпиона?
— Раз в год и палка стреляет, Селихов. И прецеденты были.
— Здесь, — продолжил я, помолчав, — на границе, человек проявляется таким, каков он есть с первых дней. Если он изначально — говно, то это станет видно сразу же. Я не спорю с тем, что без информаторов бывает оперативная работа. Не спорю с тем, что оперативная работа не нужна. Лишь говорю, что тут у нас всё настолько бурлит-кипит, настолько все эти люди плотно упакованы в этот «тигель», что любая зараза от нормального материала вмиг отделяется. Ничего тут не утаишь.
Леонов некоторое время молчал. Потом, наконец, проговорил:
— Выражаетесь в присутствие офицера?
— Виноват, — сухо ответил я.
— Значит, нет.
— Нет.
— Ну что же, — Леонов вздохнул. — Вижу, что у тебя, Саша, крепкая жизненная позиция. Убеждения крепкие. Это похвально.
— Рад стараться, — ответил я без особого энтузиазма.
— Ну что ж. В таком случае, я твой выбор уважаю и не настаиваю.
«Тем более, что гнуть-то тебе меня и нечем», — подумал я.
Я понимал, на чём хотел сыграть майор — на моём чувстве патриотизма. На моей надёжности. Будь у него другие рычаги, он бы точно ими воспользовался.
Наверняка майор понимал, с кем имеет дело, и был готов к отказу. Знал, что работает с довольно характерным человеком. Но в то же время мне и правда доверяют на Шамабаде. Со мной считаются. Потому такой человек, как я, был бы неплохим инструментом в руках майора.
Пусть намерения его и благие, но я не могу поступиться своими принципами. Не стану я стучать на сослуживцев, с которыми уже успел сто пудов соли вместе сожрать.
— Тогда, — спросил я, — разрешите идти?
Леонов кивнул. Бросил:
— Да, иди. Свободен.
Я встал. Отдал честь и направился к выходу.
Леонов не знал, что я всё же успел уловить его последнюю, неразборчивую реплику. Пусть дословно я её и не услышал, но смысл уловил предельно чётко:
«Если не ты, то кто-то другой» — вот какой там был смысл.
В доме культуры посёлка Московский нынче было людно.
Актовый зал встретил нас приглушённым светом люстр в матовых плафонах. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь высокие окна, цеплялись за алые знамёна с золотой бахромой и портрет Брежнева висевший над сценой.
На стене слева — карта участка границы, утыканная флажками, как иглами дикобраза. Справа — стенд с фотографиями: молодые лица в зелёных фуражках, некоторые — с траурной лентой.
За длинным столом на сцене, покрытым алой скатертью, замерли фигуры офицеров. В центре — подполковник Давыдов, начальник отряда. Его китель с чешуёй орденов напоминал броню. Седеющие виски, жёсткая линия подбородка, руки, сцепленные перед папкой с документами, будто готовые сдержать напор невидимого врага. Слева от него — замначальника округа, генерал-майор с лицом, иссечённым морщинами и шрамом от осколка под глазом. Справа — майор Искандаров, стройный и подтянутый, будто клинок в ножнах. Его взгляд, холодный и оценивающий, скользил по рядам, выискивая кого-то в толпе.
Я заметил, как посвежел разведчик. Если в момент последней нашей с ним встречи он выглядел сломленным и уставшим, то теперь образ его стал решительным, хоть и скромным, не бросающимся в глаза. В том, как он держал спину, сидя за столом, чувствовалась офицерская выправка.
Рядом с ним, чуть откинувшись на стуле, сидел капитан Наливкин, молодой ещё, но с проседью у висков. Не помнил я, чтобы в прошлый раз видел у Наливкина седые волосы.
Его пальцы нервно перебирали уголок наградного листа.
— Смотри, — шепнул мне Нарыв, сидевший рядом, — это что ж? Наливкин специально на награждение приехал?
— Как видишь, — улыбнулся я.
В первом ряду, под сценой, застыли семьи награждаемых: матери в платках с влажными глазами, жёны, сжимающие букеты полевых цветов, дети, ёрзающие на стульях.
За ними сидела шеренга ветеранов-афганцев в парадных мундирах. Их медали позвякивали при каждом движении, как колокольчики на ветру. Выглядели они так, будто не сидят на стульях, а всё ещё стоят в строю, гордые, преисполненные абсолютной уверенности в том, что с честью отдали долг Родине.