Для Кокошина, который после убийства Рубакина иначе чем с двумя джипами охраны никуда не выезжал, открывались новые горизонты. В России стали наводить порядок, очищая ее постепенно от криминала принятым еще во времена Сталина способом – уголовников просто отстреливали. Спецслужбы и силовики прибирали к рукам выморочную собственность воров в законе и проворовавшихся «красных директоров». Генералы, фактически управлявшие «РУСАМКО», назначили Кокошина на место погибшего шефа. Он получил самые строгие указания – на время прекратить все поставки оружия в Европу и через Европу. Тайный бизнес генералов уже давно не представлял никакого секрета для ФСБ, и оттуда им посоветовали «сменить ориентацию» во избежание международного скандала.
С Кокошиным поговорили отдельно. Ему передали благодарность премьер-министра за срыв поставок оружия ЭТА, а также за ликвидацию склада оружия «РУСАМКО» во Франции, и присвоили звание генерала. «Кокошина представьте к очередному званию. Точно сработал. Нам сейчас с Францией ссориться никак нельзя», – передали ему слова премьера. И пообещали от его имени, что заслуг его не забудут, и если он будет вести себя как положено, то в ближайшее время, когда «наши будут в городе», он сможет занять подобающий государственный пост. Такой, где его нынешние заработки в «РУСАМКО» покажутся ему зарплатой учителя из Торжка. Генералу Кокошину не надо было объяснять дважды, что это означает.
Кокошин передал в ФСБ все, что у него было на Янычара по ангольскому делу и по чеченским авизо. Янычар узнал о том, что его ждет, от одного из «своих людей» на Лубянке. Но «свой» оказался чужим, и с его помощью Янычара просто выманили из дома. Когда он поехал во Внуково-3, где стоял его личный самолет, чтобы укрыться на время всей этой бури в ЮАР, его взяли на паспортном контроле и отвезли в Лефортовскую тюрьму. Там его навестили генералы – основатели «РУСАМКО» вместе с Кокошиным, и Янычар покорно подписал все бумаги о передаче им собственности в обмен на обещание свободы. Но свободы после этого ему пришлось дожидаться еще много лет.
«Наш уголь» решено было перепрофилировать. До поры Моховому велели поставлять в Европу только уголь и ничего больше. В дальнейшем он должен был возить в своих мешках в Африку и на Ближний Восток подкрашенный гексоген – черный порошок под видом угольной пыли. Спрос на взрывчатку постоянно рос после первой войны в Заливе, и теперь этот бизнес приносил куда большие доходы, чем поставки стволов. Но пока Моховому велено было уйти под корягу. Кокошин направил в Париж Ходкина с письмом, в котором строго-настрого предупредил Мохового, чтобы тот не проявлял никакой самодеятельности. Отныне все сделки «Росугля» должны были идти только с одобрения «Центра».
Судьба «РУСАМКО» какое-то время вообще висела на волоске. Новый премьер-министр делал все, чтобы понравиться Западу. А Западу категорически не нравилась деятельность «РУСАМКО», полностью вышедшей из-под контроля российского государства. После взрывов грузовиков с оружием «РУСАМКО» под Руаном, а затем в Аркашоне и под Бордо посол Франции в Москве попросил встречи в российском МИДе и заявил от имени своей страны категорический протест против перевозок российского оружия по территории Франции. На одном из совещаний с силовиками вскоре после этого премьер-министр, глядя прямо на министра обороны, спросил, а знает ли он, что его генералы делают бизнес на продаже оружия. Министр начал было объяснять, что «РУСАМКО» было создано исключительно для того, чтобы помочь оборонке выжить, и что корпорация регулярно отчисляет десять процентов своей прибыли на строительство жилья для офицеров. А это – серьезная помощь для государства. Премьер прервал его и сказал:
– Все было бы ничего, если бы и «РУСАМКО» не пользовалась услугами государства. Вот только следует ли Российскому государству ввязываться в сомнительные сделки в интересах частных лиц, да еще в таком чувствительном вопросе, как торговля оружием? Ведь такие действия нанесут серьезный урон репутации страны и, более того, чреваты целым рядом крупных международных скандалов. Прежде всего, России не следует поставлять переносные зенитные комплексы неконтролируемым бандформированиям ради сомнительной выгоды сомнительных авантюристов. Потом, неизвестно, где это оружие можно будет встретить. Так, глядишь, собьют и самолет нашего президента. Или мой. Или рейсовый – «Аэрофлота»…
Наступила тягостная тишина. Премьер попросил министра обороны остаться и, когда все ушли, сказал ему своим тихим, почти неуловимым для тугоухих голосом:
– Наши ребята вовремя остановили на днях одну авантюру людей Рубакина. У них от жадности уже вообще крыша поехала – баскам решили поставить оружие из Парижа. А если бы все вскрылось, представляешь себе какой был бы шмон?
– Ну, что ж, может быть, вообще закрыть эту лавочку к чертовой матери? – с готовностью предложил министр.
– Не торопись, – ответил премьер. – Частную структуру для торговли нашим оружием нам надо иметь. Наш МИД не отболтался бы от французов после этих взрывов, если бы в это была вовлечена госструктура, Рособоронэкспорт, например. А тут – за что боролись, на то и напоролись. Наш министр сказал их послу: «Вы хотели, чтобы в России была рыночная экономика. Она у нас есть. У государства нет монополии ни на что, в том числе на торговлю оружием. Это частные лица, государство здесь ни при чем». И француз ушел несолоно хлебавши. Так что пусть пока поторгуют, только пусть с ракетами и истребителями завязывают. Нужно будет, мы им скажем, куда их поставить. Но ты все должен держать под контролем. В таком деле самодеятельность обернется катастрофой. Особенно в Европе. И десять процентов… Это мало. Пусть отдают пятьдесят.
2. Пружины влияния
Комиссар Бросс, распутывая нить преступлений в Манге, Мерикуре и Уистреаме, мог только предполагать, что он столкнулся с чем-то грандиозно зловещим, невидимой гигантской машиной, которая могла раздавить любого, кто вставал у нее на пути. Даже Готье, знавший по повадкам и агентуре своих прежних противников из КГБ и ГРУ, тоже не мог представить масштабов этой глобальной системы организованной преступности, возникшей после развала СССР и Варшавского договора. Она окончательно сложилась к началу ХХI века. На всех континентах в полном вакууме идеологии и морали действовали рука об руку политические деятели и олигархи, кадровые разведчики и профессиональные гангстеры, банкиры и наркоторговцы, дипломаты и террористы, бизнесмены и уголовники всех мастей. Итальянские мафиози открывали свои модные магазины в Москве. А воры в законе из России распределяли между собой зоны влияния в Европе и в США. Убийцы и аферисты правили бал. Жизнь человека потеряла какую-либо ценность, равно как вера в Бога, честь, нравственность, совесть, порядочность, честность и благородство. Даже воровские понятия, которые определяют, что можно вору, а что – западло, были признаны на этом «балу» обременительными. Высшей ценностью стали связи и деньги, на которые можно было в наступившие «новые времена» купить все. Если интересы бизнеса или соображения безопасности преступного клана требовали совершить убийство, причем не одно, убивали так же методично и в точно указанные сроки, как переводили деньги из банка в банк, совершая сделку. На развалинах советской империи шел великий передел собственности и власти, и те, кто в этом участвовал, не признавали никаких норм и правил, кроме одного: «Воровать будут до тех пор, пока не найдется кто-то один, кто украдет все».
Как только рухнула Берлинская стена, из бывших «стран социализма» в Старую Европу хлынул мощный золотой поток. Он не мог не размыть вековые устои неподкупных судов и полиции. Новые русские и их партнеры из Восточной Европы давали такие взятки, что, хапнув всего лишь один раз, чиновник мог обеспечить себя и свою семью до конца жизни. И чем выше пост занимали эти падшие духом люди, тем больше им платили и тем громче были в Европе коррупционные скандалы начала ХХI века. Бросс знал о деле с продажей оружия в Анголу. По нему проходили 42 подследственных, в том числе помощник советника президента Франции по африканским делам и два бывших руководителя МВД Франции. Все они получали от какого-то русского олигарха гонорары и взятки за содействие.
Бросс раньше как-то иначе представлял себе русских, может быть, под влиянием Шарлотт. Она целыми главами зачитывала ему романы Достоевского. Но, наверное, правы англичане, когда говорят, что «nobody is perfect»[26]. Были среди русских и такие, как Алеша Карамазов, а были и Раскольниковы. Бросс, как исполнительный и честный полицейский, не склонен был философствовать, но, столкнувшись с невероятной жестокостью и последовательностью убийств, с которыми ему пришлось разбираться, загрустил и сказал Шарлотт, когда она спросила, что с ним: «В мире, что-то сломалось, малыш. И мне страшно за всех нас».
3. Следы надо убирать
Ночной звонок из Ясенево ничего хорошего Кокошину не сулил. Звонил генерал Мостовой, который его не любил по двум причинам. Во-первых, он знал, что Кокош – голубой. А во-вторых, он терпеть не мог тех, кто хоть в какой-то форме пытался реабилитировать фашизм. Даже Краминова с его тибетскими монахами и свастиками он не выносил и, когда мог, всегда ставил ему палки в колеса в его расследованиях и поисках царских сокровищ. Михаил Федорович Мостовой был совсем еще ребенком, когда немцы в 1941 году взяли Вязьму, откуда была родом вся его семья, и на глазах у него и сестры расстреляли их отца и мать, а самого Мишутку увезли эсэсовцы. Сестру приютили соседи, а самого его чудом спасла тетка – она заметила его на центральной площади в грузовике, набитом битком белокурыми ребятишками. От ужаса она едва не потеряла сознание. В городе уже шли разговоры о том, что эсэсовцы отвозили малышей на верную смерть в госпиталь, где у них до последней капли выбирали кровь для переливания раненым немцам. Другие утверждали, что служба СС специально охотилась за белокурыми русскими мальчишками, чтобы перевезти их в Германию, а там в специальных школах заставить их забыть о том, что они русские, и сделать из них «арийцев». Тетя Катя решила спасти Мишутку во что бы то ни стало. Воспользовавшись тем, что часовой отвлекся, она выхватила его из грузовика и спрятала под своим пальто, а потом проходными дворами пробралась с ним к себе.