— Давай через Танин балкон, — предложила Сонька. — Заодно и платье вернем.
Я нашла ее предложение приемлемым, поэтому вместо того, чтобы разбудить дежурную стуком, мы начали карабкаться на Танин балкон. Получилось у нас довольно ладно, Сонька влезла благодаря моей поддержке, а я благодаря цирковой закалке (когда-то в детстве я в серьез увлекалась воздушной гимнасткой). Оказавшись на балконе, я тут же стянула с себя порнографический сарафан и повесила его на веревку.
После этого мы тихонько постучали в окно.
Никакого ответа. Мы постучали сильнее. Опять тишина.
— Это ж надо так крепко спать! — зашипела я.
Сонька ничего не сказала, она, придвинув лицо вплотную к стеклу, и попыталась рассмотреть, что твориться в комнате.
— Ну? — нетерпеливо спросила я.
— Вроде нет никого…
— Как это нет? — напустилась я на Соньку. — Куда же все делись?
— Не знаю. Кровати пусты. Значит, никого нет…
— Дай я посмотрю, — раздраженно произнесла я, отодвигая Соньку.
Я заглянула через стекло в комнату. Две кровати, шкаф, стол, холодильник (наш, номерок, получше будет!), и ни одной живой души. Правда, из-за двери в ванную комнату пробивался свет, что оставляло надежду на то, что Таня просто пошла пописать, как никак санузел совмещенный.
Вдруг дверь распахнулась, и из ванной выбежала Таня. Голая! Она смеялась и зачем-то виляла своей худосочной попой.
Зачем, выяснилось позже, когда из той же ванной показался голый… Гоша! Короткие волосатые ноги, цыплячья грудь, покрытая черной шерстью, округлый животик все в той же дремучей поросли, короче, полный мрак!
Сонька не ожидала такого сюрприза, по этому удивленно икнула и дернула головой. Послушался глухой удар — это ее лоб врезался в стекло.
Влюбленные застыли. Мы с Сонькой тоже. Немая сцена, «Ревизор» отдыхает.
— Не здесь снимается передача «За стеклом»? — нагло выкрикнула Сонька, постучав пальцем в окно.
— Ой! — растерянно сказала Таня. — Это вы, девочки?
— Извращенки! — пискнул Гоша, прикрыв свой срам ладошкой. — Так я и знал!
— А вы чего тут? — пролепетала Таня, кидаясь к балконной двери. — Я сейчас открою…
Когда дверь распахнулась, мы с Сонькой радостно ввалились в комнату.
— Встречаетесь по-тихому? — хмыкнула я, кидая взгляд на Гошины мосластые ноги.
— Ну мы это… — совсем растерялась Таня. — Тут… Решили… Всего один разочек…
— Совет вам да любовь! — гаркнула Сонька.
Я послала Гоше воздушный поцелуй, и мы покинули это гнездо разврата.
Добравшись до номера, тут же рухнули в кровать и в унисон захрапели.
Разбудил нас возмущенный крик Эммы.
— Девочки! Разве можно спать с закрытым окном? Вы же перетравите половину санатория!
— А? — Я подняла все еще тяжелую голову. — Чего?
— От вас разит! Перегаром! Как от мужиков!
— Эмма Петровна, — простонала Сонька, — поверьте, напиваются не только мужики.
— Вставайте! И немедленно в душ! — бушевала Эмма. — Я еще поговорю с вами о вашем поведении.
— В нашей стране каждый достигший двадцатиоднолетия имеет право напиваться, — буркнула Сонька.
— Ушли на всю ночь, и даже не предупредили! Я волновалась!
— Позвонили бы по Лелиному телефону, мы бы вам сказали, что с нами все в порядке.
— Я не умею им пользоваться, — зарделась Эмма.
— Ну и не кричите тогда, — позевнула Сонька, переворачиваясь на другой бок.
Эммы фыркнула и направилась к двери. Но на полпути остановилась, обернулась к нам и все с той же претензией в голосе заявила:
— Между прочим, вчера милиционеры опрашивали всех людей, знакомых с Катей, в частности соседей по столу…
— Что их интересовало? — спросила я, стряхивая дрему.
— В основном ее душевное состояние накануне гибели. Спрашивали, не было ли в ее поведении чего-то необычного. Не изменилось ли оно. Она же нервная. Такие постоянно на грани депрессии. — Эмма привалилась плечом к косяку. — Вот они нас с Таней и пытали… Ни грустила ли, ни хандрила ли, на предмет несчастной курортной любви спрашивали, вдруг она из-за этого с балкона сиганула, да только мы не в курсе. Еще интересовались, была ли у нее тяга к суициду.
— Об этом они должны были у ее лечащего врача спросить…
— Они и у него спрашивали. И у нас. И у Гули попытались, как-никак бывшая соседка, но она как начала им про приведений талдычить, они и сбежали. — Эмма позволила себе сдержанную улыбку.
— А про меня они не спрашивали? — с опаской проговорила я.
— Как же без тебя? — съехидничала она. — Хотели для полноты картины опросить всех соседок по столу, тем более, ты с ней разговаривала незадолго до ее смерти…
Я даже на кровати подпрыгнула после этих слов. Откуда они знают, что я….
— Вас на пляже видели, — раскрыла мне глаза Эмма. — Сказали, что перед тем, как уйти в корпус, она присаживалась рядом с твоим лежаком. Так что жди гостей из органов. — Торжественно произнесла она и вышла из номера. У нее по расписанию была лечебная гимнастика.
Я тоже больше валяться не стала, быстро поднялась с кровати, помылась, подкрасилась, даже волосы уложила феном. Потом облачилась в привычные шмотки — шорты с золотой звездой на попе, майку с дыркой на пузе, бейсболку, а на ноги напялила вчерашние шлепки — пока не развалились, надо носить. После чего тихо (чтобы не разбудить спящую) выскользнула из номера. У меня было одно дельце!
… К заветному подвальному окну я подгребла, спустя каких-то пару минут. Просунула в него голову, опасливо принюхалась. Пахло так же отвратительно, но не смертельно. Сделав глубокий вдох, я нырнула в темноту.
Выключатель нашла быстро, так же быстро отыскала люк и лесенку, припаянную к нему. Взобралась.
Люк поддался сразу, значит, его никто не запер, это хорошо. По-обезьяне вскарабкавшись по лесенке, я оказалась на знакомом лестничной клетке. Развернуться было негде, по этому я, не мешкая, понеслась по ступенькам вверх.
Где-то между восьмым и седьмым, где-то там я нашла записку. Скудное меню с одной стороны и загадочное послание с другой. Интересно, оно там все еще лежит, или уже нет?
Бумажку я не нашла, хотя искала ее очень тщательно. Напрашивался вывод, что ее подобрали. Хорошо, если менты, хуже, если убийца. Только как узнать — кто? Не у очкастого же мента спросить…
Не солоно хлебавши, я вернулась к покинутому люку. Зачем я только сюда лазила? Ведь все равно мое открытие не принесла мне ничего. Ничего, кроме лишней головной боли.
Я выбралась на свет божий, постаравшись не зацепиться светлыми шортами за грязную раму. Глянула на часы, оказалось, что время завтрака уже пришло. Очень кстати, потому что мне жутко хотелось кефира, который подавался к столу каждое утро. Облизнувшись, в предвкушении любимого кисломолочного пойла, я потрусила к столовой. Но, не добежав до торцовой стены корпуса, резко остановилась.
Я услышала слабый треск веток позади себя.
Кто там? Призрак, убийца, милиционер? Птица, крыса, кошка?
С замиранием сердца я оглянулась. Никого. Только качающаяся ветка пальмы говорит о том, что звук мне не привиделся. Значит, в зарослях дикорастущих деревьев недавно кто-то стоял. Или сидел. Или крался… Хм, крался… Это получается, что за мной либо следят…
… Либо хотят убить!
Или это была действительно птица, прилетевшая сюда, чтобы полакомиться червяками из слив?
Я сделала пару шагов в сторону пальмы, ветка которой все еще покачивалась, гипнотизируя меня своим вялым колебанием. Остановилась, прислушалась. Вроде тихо. Я приблизилась еще на метр. Протянула руку, чтобы отодвинуть иглоподобные листья. Вдруг…
Что-то вжикнуло, хрустнуло, зашуршало. Ветки заходили ходуном. Лохматый ствол дрогнул. И из-за пальмы вынырнула какая-то тень.
Призрак!
Я завизжала и отпрянула.
Тень метнулась в заросли сливы, производя дикий шум (не многовато ли шума для бестелесного духа?), врезалась в живую изгородь, продралась сквозь нее и… исчезла.
Что это было? — мысленно возопила я. Явно не призрак, уж больно много шума наделал и веток наломал. Значит, человек. Только ни головы, ни рук, ни ног, одно туловище. Про всадника без головы мне слышать приходилось, но чтоб всадник был еще и без конечностей, такого случая даже в мировой литературе не припомню… Значит, руки, ноги были. Почему же я их не видела? Эдакий ходячий куль темно-серого цвета. Тень, одним словом.
Мне стало немного обидно. Почему как в лотерею выигрывать или в казино, так кто-то другой, а как трупы находить, маньяков ловить, с тенями бороться, так сразу я — Леля Володарская! Мало мне напастей, тут еще одна!
Да пропади все! — рявкнула я в пространство. После чего отправилась в столовую вкушать прелести диетического завтрака.
… Когда я вбежала в зал, Эмма уже царственно восседала за столом. Как всегда при параде, и как всегда с кислой миной. Создавалось впечатление, что недовольную физиономию ей продали вместе с платьем, туфлями и брошью-камеей, настоятельно порекомендовав носить все это в комплекте.
— Оклемалась? — язвительно поинтересовалась Эмма, прихлебнув кефир.
— Уху, — пробурчала я, присосавшись к своему стакану. — А как ваше самочувствие?
— Как всегда отвратительное. Тренерша нас сегодня загоняла, и я чуть жива. — Она поджала губа. — И гидромассаж мне так и не назначили.
— Манифестации у здания администрации не дали результатов?
— Не дали. Осталась крайняя мера — жалоба в Минздрав.
— А расслабиться, и получить удовольствие от отдыха слабо?
Эмма скривила рот, что означало высшую степень презрения, и остервенело замахала кому-то, кто только что вошел в зал.
Я обернулась. По проходу неслась ее соратница по борьбе Светочка. К счастью до нашего столика она не долетела — затормозила у соседнего, и принялась «втирать» что-то сидящим за них людям. Скорее всего, агитировала мирных граждан собираться в народное ополчение.
А мы тем временем допили кефир и принялись за манный пудинг.
— Что-то Таня не идет, — светским тоном проговорила Эмма. — Не заболела ли?