.
Сестре Эмилии не слишком понравилось, что кто-то вот так, запросто, разговаривает у нее в голове. Ей уже случалось встречать Безмолвных Братьев, но впервые один из них заговорил прямо у нее в сознании. Ощущение было такое, будто вдруг завалились гости, а у тебя как назло уже давно не было настроения мыть посуду и подметать пол. Что если они увидят все твои неприбранные мысли, которые обычно просто заметаются под ковер?
Ее наставница, Сестра Лора, утверждала, что хотя Безмолвные Братья легко читают мысли окружающих, их сестричество представляет собой счастливое исключение. А, с другой стороны, вдруг это тоже часть испытания? Может, Брату Захарии велено заглянуть ей в голову, чтобы убедиться: она действительно достойная кандидатка?
Сестра Эмилия напряглась и как можно громче подумала: Извините, вы сейчас слышите мои мысли? Брат Захария не ответил.
– Значит, вы впервые в Штатах? – с облегчением спросила она вслух.
Да, ответил он. И, чуть погодя, словно желая проявить вежливость, поинтересовался: А вы?
– Родилась и воспитывалась в Калифорнии, – сообщила Сестра Эмилия. – Я выросла в Конклаве Сан-Франциско.
Сан-Франциско похож вот на это? – спросил Брат Захария.
Она чуть не поперхнулась.
– Вот уж нет. Даже деревья не такие. А земля там вас то и дело потряхивает. Бывает, и кровать двигает на несколько дюймов, пока ты честно пытаешься спать. А иногда рушит целые дома – просто так, без предупреждения. Зато фрукты – лучшие, какие вы в жизни пробовали. И солнце каждый день.
Во время землетрясения 1906 года ее старший брат еще был младенцем и сидел на руках у матери. Тогда сгорело полгорода. Папа говорил, что даже демоны держались подальше от катастрофы. Мама как раз была снова беременна, и у нее случился выкидыш. Если бы этот малыш выжил, у Эмилии было бы семеро братьев. В первую свою ночь в Железной Цитадели она просыпалась каждый час – с непривычки. Слишком уж спокойно и тихо было вокруг.
Вы говорите об этой земле так, словно очень по ней скучаете.
– Я и правда скучаю, – согласилась Сестра Эмилия, – но она никогда не была мне домом. Так, полагаю, карнавал вон там, а мы тут стоим с вами и лясы точим, вместо того, чтобы делом заниматься.
Хотя его глаза, уши и рот были запечатаны магией Безмолвного Братства, Джем слышал и обонял карнавал куда лучше любого смертного: запах сахара и горячего металла… и, да, крови; крики разносчиков, музыка каллиопы, возбужденные вопли. А вскоре он его уже и видел.
Ярмарка расположилась на почти ровной земле, где когда-то давно кипело сражение. Джем ощущал присутствие человеческих мертвых. Сейчас их забытые останки лежали глубоко под поросшим травой полем, где, окруженные частоколом, стояли пестрые шатры и крутились аттракционы. Надо всем возвышалось чертово колесо; на ободе болтались кабинки, полные хохочущих людей. Двое гигантских ворот стояли распахнутые настежь – широкая дорога между ними так и приглашала войти.
Влюбленные парочки в воскресных нарядах текли в ворота, держа друг друга за талию. Мимо промчались двое мальчишек, у одного были взъерошенные черные волосы. Лет им было, как Уиллу и Джему давным-давно, когда они только познакомились. Волосы Уилла теперь были белы, а Джем уже перестал быть Джемом. Теперь он – Брат Захария. Несколько ночей назад он сидел у постели Уилла Эрондейла и смотрел, как его старый друг сражается за каждый вздох. Джемова рука на покрывале все еще принадлежала молодому человеку, да и Тесса, конечно, никогда не состарится. Каково это Уиллу, так любившему их обоих, – уходить настолько раньше? Хотя это он, Джем, первым покинул Уилла – и тому пришлось его отпустить. Будет только честно, если теперь уже Джема оставят одного – совсем скоро.
Это будет нелегко, сказал у него в голове Брат Енох. Но ты сумеешь все вынести. Мы поможем тебе это вынести.
Я вынесу – потому что должен, ответил Джем.
Сестра Эмилия остановилась, и он поравнялся с ней. Уперев руки в боки, монахиня всей собой впивала карнавал.
– Какая прелесть! – сказала она. – Вы когда-нибудь читали «Пиноккио»?
Видимо, нет, ответил Джем.
Хотя, кажется, очень давно, еще будучи в лондонском Институте, он слышал, как Тесса читает его юному Джеймсу.
– Деревянная кукла хотела стать настоящим мальчиком, – пояснила Сестра Эмилия. – И вот фея исполнила его желание – ну, более или менее – и он влип в большие неприятности. Мне всегда казалось, что место действия там должно быть похоже на это.
И как, получилось? – спросил Джем почти против собственной воли.
– Чего получилось?
Стать настоящим.
– О, да, – сказала Сестра Эмилия и добавила довольно игриво: – Что это была бы за сказка, если бы ему так и пришлось всю жизнь оставаться куклой? Отец любил его – думаю, именно из-за этого он и начал превращаться в настоящего мальчика. Такие истории мне всегда нравились больше всего – где люди делают разные вещи, и те потом оживают. Как у Пигмалиона.
Она довольно жизнерадостная – для Железной Сестры, заметил у него в голове Брат Енох. В этом не было особого неодобрения, но и как комплимент фраза определенно не звучала.
– Конечно, вы и сами – та еще история, Брат Захария, – добавила Сестра Эмилия.
Что вы обо мне знаете?
– Что вы сражались с Мортмейном, – энергично принялась перечислять она. Что когда-то у вас был парабатай, и он стал главой лондонского Института. Что его жена, Тесса Грей, носит медальон, который ей подарили вы. И еще я знаю о вас то, чего вы, кажется, не знаете сами.
Это крайне маловероятно, сказал Джем, но все равно продолжайте. Скажите, чего я сам о себе не знаю.
– Дайте мне ваш посох, – потребовала Сестра Эмилия.
Он дал, и она самым внимательным образом его изучила.
– Да, – сказала она наконец. – Так я и думала. Его изготовила Сестра Дайо. Ее работы были столь искусны, что ходили слухи, будто ангел коснулся ее горна. Смотрите, вот ее клеймо.
Он хорошо послужил мне, кивнул Джем. Возможно, в один прекрасный день и вы обретете славу за то, что сделали.
– В один прекрасный день, – повторила Сестра Эмилия, возвращая ему оружие. – Возможно.
Ее глаза гордо сверкнули. Джем подумал, что она из-за этого выглядит совсем молодой. Мир – сам себе горн и тигель; в нем вызревают и проверяются все мечты. Многие рассыпаются окалиной, и дальше ты идешь уже без них. Братья у него в голове согласно забормотали. За семь лет Джем почти к этому привык. Вместо музыки под сводами черепа теперь звучал суровый братский хор. Когда-то он представлял себе каждого из братьев как музыкальный инструмент. Брат Енох, например, был фаготом в высоком окне уединенного маяка, слышимым сквозь грохот разбивающихся у подножья валов. Да, да, сказал Брат Енох, очень поэтично. Что же такое ты, Брат Захария?
Джем попытался не думать о скрипке. Но от Братства ничего не утаишь. А скрипка лежала без дела, молчаливая и позаброшенная, уже очень долго.
Вы что-нибудь знаете об Аннабель Блэкторн? – спросил он на ходу, упорно стараясь думать о чем-нибудь другом. Она тоже из Железных Сестер. Они с моим другом, колдуном Малкольмом Фейдом, полюбили друг друга и собирались вместе убежать, но когда об этом узнала ее семья, они силой заставили ее примкнуть к Железным Сестрам. Малкольму стало бы легче, если бы он узнал, как сложилась ее жизнь в Адамантовой Цитадели.
– Видно, как мало вы знаете о Железных Сестрах, – сказала Сестра Эмилия. – Никого никогда не принуждают вступить в орден против воли. Это великая честь, и многим, кто пытается, дают отказ. Если эта Аннабель стала Железной Сестрой, она сделала это по собственному выбору. Я ничего о ней не знаю, но большинство Сестер меняют имя после посвящения.
Если вдруг вы что-нибудь о ней услышите, сказал Джем, мой друг был бы безмерно благодарен. Он мало о ней говорит, но, уверен, она никогда не покидает его мыслей.
Первая странная вещь, которую увидели Джем и Сестра Эмилия, пройдя сквозь врата ярмарки, был вервольф. Он ел сахарную вату из бумажного фунтика. Липкие розовые нити прилипли к его бороде.
– Сегодня, между прочим, полнолуние, – заметила Сестра Эмилия. – «Praetor Lupus» прислали своих людей, но говорят, что здешние вервольфы – сами себе закон. Они гонят собственное спиртное и держат все горы в страхе. Этих ребят стоило бы изолировать от простецов в это время месяца, а не отпускать жрать конфеты и торговать бухлом.
Вервольф показал им язык и вразвалочку пошел прочь.
– Вот нахал! – Сестра Эмилия уже была готова устремиться за ним в погоню, но Джем вовремя ее поймал.
Стойте! Тут есть вещи и похуже, чем нижнемирские сладкоежки с дурными манерами. Чуете?
– Демон! – Сестра Эмилия наморщила нос.
И они двинулись на запах через разноцветный хаос карнавала. Это был самый странный Сумеречный базар, какой Джем только мог припомнить. Сам рынок был, конечно, гораздо больше, чем могла охватить видимая смертным ярмарка, даже такая масштабная. Некоторые торговцы оказались давними знакомыми. Другие провожали их с Сестрой Эмилией подозрительными взглядами. Один или два даже принялись с возмущенным видом сворачивать торговлю. Правила, по которым жил Сумеречный базар, относились больше к области давних традиций, чем письменных кодексов, но здесь, на этом конкретном базаре, все ощущалось каким-то неправильным, и Безмолвные Братья в голове у Джема уже спорили, как такое могло получиться. Даже если Базар и имел законное право находиться именно здесь, простецам никак не следовало свободно бродить по нему, дивясь странным товарам и услугам, выставленным на продажу. Вон, например, идет один такой – бледный, глаза туманные, а из двух аккуратных дырочек на шее все еще течет кровь.
– Я на самом деле первый раз на Сумеречном базаре, – поделилась Сестра Эмилия, замедляя шаг. – Мама всегда говорила, что тут не место Сумеречным Охотникам, и велела нам с братьями держаться подальше.