Зона ответственности
Глава первая
1
Старший лейтенант Елизаров осторожно вел свой вертолет вдоль узкого горного ущелья, заполненного белесым жидким туманом. Слева и справа громоздились отвесные скалы. Величественные в своей первобытной суровой красоте, они вздымались из тумана гигантскими глыбами серо-бурого цвета. То корявые, с острыми гранитными углами, уступами, то нежданно гладкие, испещренные поперечными полосами, скалы чем-то напоминали слоистый пирог. Вверху над ущельями синело холодное бездонное небо, а внизу, на дне, прыгая меж валунов, пенясь и разбрасывая брызги, светилась узкая извилистая лента горной речушки. Трудно было поверить, что именно она, эта речушка, неустанно трудясь тысячи лет, промыла в крепком гранитном массиве этот мрачный коридор, которому, казалось, не будет конца. Отвесные скалы то чуть-чуть раздвигались, расширяя ущелье, то за новым поворотом снова опасно сближались, грозя сомкнуться глухой каменной стеной и не пустить вертолет дальше.
Елизаров, спиною упираясь в кресло, держал руки на управлении, а ступнями ног чувствовал пружинистые педали. Со стороны казалось, что он слился с боевой машиной, сросся с нею, тонко воспринимает ритмичные движения многометровых лопастей винта. А эти тяжелые лопасти ему представляются как свое продолжение, словно идут по узкому бесконечно длинному коридору, широко раскинув руки, и стараются не затронуть пальцами опасные стены.
Лейтенант Мухтар-оглы Ганбаров, а попросту Миша, подавшись корпусом вперед, колдовал над картой, уточняя маршрут движения боевой машины. Прапорщик Гуцулов сросся с крупнокалиберным пулеметом, зорко осматривался по сторонам. Душманы могли оказаться за любым выступом, на любой скале.
– Долго ли еще петлять в белой мути по каменному лабиринту? – спросил Елизаров.
– Почти весь одолели, – ответил Ганбаров, не отрываясь от карты. – Скоро выход, через три километра.
– Всем быть начеку! – приказал командир экипажа.
Отчаянно рискованный полет по узкому ущелью, по которому еще никто ни разу не пробовал провести винтокрылую машину, а тем более в тумане, подходил к завершению. Следом за машиной Елизарова, соблюдая дистанцию, словно связанный с ним тросом, по ущелью летел вертолет его друга, старшего лейтенанта Павла Рагулина. Они добровольно вызвались совершить этот дерзкий полет и выйти нежданно к горному кишлаку, который душманы превратили в серьезный опорный пункт.
Этот опорный узел вторые сутки безуспешно штурмовали батальоны афганской народной армии. Приданные им для прикрытия с воздуха два вертолета утром были сбиты душманами. Крепкие и высокие глинобитные стены дувалов, хорошо оборудованные огневые пункты, да к тому же еще и само удачное расположение кишлака на возвышенности, все это позволяло душманам успешно отбивать любые атаки.
В сложившейся ситуации, неся серьезные потери, командир афганского полка обратился за помощью к командованию советских частей. Свою просьбу дигярваль, по-русски подполковник, выразил с афганским достоинством, но в цветастых восточных выражениях. Командир воздушно-десантного подразделения подполковник Тимофеев ответил коротко, по-волжски окая:
– Поможем!
Человек крупного телосложения, он, всегда необычайно живой, энергичный, незамедлителен в принятии решений. Верный своим принципам, и на этот раз тут же дал команду: высадить в тыл к душманам взвод десантников, а для прикрытия их с воздуха выделить пару вертолетов. Экипажам предстояло проутюжить кишлак, подавить основные огневые узлы сопротивления. Вот тогда-то в штабе, изучая по карте подступы к горному кишлаку, и обратили внимание на это глухое узкое ущелье, откуда душманы не ждут опасности для себя.
Подполковник Тимофеев, положив карандаш на карту, спросил командира вертолетной эскадрильи майора Чернова:
– Кого пошлешь?
– Путь трудный и сложный. По ущелью в тумане еще ни разу никто не летал, – ответил Чернов. – Тут нужны добровольцы.
Вызвалось лететь пять командиров вертолетных экипажей. Чернов остановил свой выбор на старшем лейтенанте Елизарове, опытном пилоте, летчике первого класса, и на его ведомом лейтенанте Рагулине, лучшем воздушном снайпере эскадрильи.
Вертолеты с десантниками вошли в крутой поворот ущелья.
– Сколько осталось? – спросил Елизаров, поднимая машину выше.
– За поворотом выход из ущелья, – доложил Ганбаров.
– Всем быть начеку! – приказал Елизаров и по рации вызвал лейтенанта Рагулина. – Сто восьмой, меня слышишь?
– Да, сто первый, слышу хорошо.
– Выходим на простор, в долину.
– Понятно, сто первый.
– Сто восьмой, смотри в оба! – скомандовал Елизаров ведомому. – Я захожу первым, вызываю огонь на себя. А ты засекай и лупи по огневым точкам!
– Вас понял, сто первый!
Горы неожиданно расступились, и металлическая стрекоза, которую душманы не без уважения называют «шайтан-арбой», вырвалась из каменного мешка ущелья в просторную долину. Она открывалась впереди. Речушка светло-голубой лентой убегала в даль, скрытую туманом. С обеих сторон к ней полого сбегали горы, вершины которых покрыты снегом. Внизу четко обозначились квадраты крохотных полей и огородов, сады в белом цветении. Спустя минуту-вторую вблизи под вертолетом замелькали плоские крыши кишлачных домов. Мир и тишина, казалось, господствовали в селении. Только вдали за садами, за крышами и оградами кишлака вспыхивали черными кустами разрывы да клубился дым подожженной душманами у моста грузовой машины.
– Сто восьмой, внимание. Впереди объект! – крикнул в микрофон Елизаров.
– Вижу, сто первый!
Время спрессовалось, сжалось, как тугая пружина, отсчет шел по секундам. Елизаров, переключив рацию, связался с авиационным корректировщиком, который находился в передовом подразделении афганских батальонов.
«Долина», «Долина», как слышишь меня?
«Долина» – это позывной корректировщика. Он наверняка уже разобрался на месте в сложившейся обстановке.
«Дракон», слышу хорошо! «Дракон», слышу хорошо!
Елизаров улыбнулся краем губ. «Драконом» его давно прозвали друзья-вертолетчики, еще когда служил в Группе советских войск в Германии. Звено, которым он там командовал, было одним из лучших в части. Штурманом эскадрильи был капитан Виктор Бритвин. Они оба уехали в Афганистан добровольно, обратившись к командованию с рапортом. А здесь в первых же боях Бритвину не повезло. Получил ранение, его по состоянию здоровья не допустили к полетам. Но он не покинул подразделение, быстро переквалифицировался и стал одним из лучших корректировщиков. Нелегкое это дело – по горам и долинам с десантниками на равных, на одном плече – радиостанция, на другом – автомат. Константин на какое-то мгновение даже представил себе его лицо. У капитана большие серые глаза, красивые усы, он улыбчив и приветлив, с ним даже в самых трудных положениях легко и надежно.
«Долина», «Долина»! Где эти треклятые стрелки, в каком месте?
«Дракон»! Будь осторожен! Афганские вертолеты сбиты ракетами!
Эта новость словно обожгла. Если у душманов ракеты, то дело вертолетчиков, прямо скажем, не очень-то приятное.
«Долина», все понял! – отрывисто крикнул Константин, управляя полетом.
«Дракон»! Обработайте центр и левый фланг, там засели гранатометчики и оттуда ДШК стучат!..
ДШК – это крупнокалиберный пулемет. Там он не один. Возможно, такие пулеметы есть у душманов и для поражения воздушных целей. Снабжают «духов» чуть ли не со всех концов земли – американцы, итальянцы, французы, арабские эмигранты и даже китайцы.
– Сто восьмой! Захожу первым! – прокричал в микрофон Елизаров, бросая вертолет вниз. – В случае чего, прикрой!
– Все понял, сто первый!
Под вертолетом поплыли поля, огороды, стремительно приближались плоские крыши, купы садов. Возможно, там, в садах, вражеские объекты. Но где?
Елизаров сознательно шел на риск. Нужно выявить у противника его огневые точки. Путь один – рискнуть, вызвать огонь на себя. Он понимал, что только так можно заставить их раскрыть систему обороны. И еще в эти секунды, бросая свой вертолет вниз, он крепко надеялся на своего ведомого, его мастерство и меткость.
Внезапное появление «шайтан-арбы», вынырнувшей из ущелья, вызвало переполох у душманов. Навстречу винтокрылой машине понеслись струи раскаленного свинца. Но Елизаров был начеку. Он пошел над расположением противника своим излюбленным коронным и не однажды проверенным в бою зигзагом: вниз, в сторону и вперед, одновременно резко сбрасывая скорость. Именно за эти самобытные зигзаги и прозвали его Драконом. В тот момент, когда по вертолету Елизарова хлестнули очереди, его ведомый лейтенант Рагулин ударил по огневым узлам душманов реактивными снарядами, накрывая оборонительные средства, выводя их из строя. Всплески яркого огня взметнулись над садами.
– Еще заход! – приказал Елизаров, разворачивая свою машину.
Теперь и сам Елизаров, уяснив наземные позиции, бил из всех стволов. Почти по-пластунски проползли два вертолета над садами. Казалось, будто они лопастями разметали стволы вражеских пушек, подавили огонь душманов.
– Молодчина, «Дракон»! Спасибо, сто восьмой! – радостно сообщал корректировщик. – Отлично поработали! Афганский полковник передает вам личную благодарность!
Ответить на слова благодарности Константин не успел. Его машина неожиданно для экипажа со всего маху уткнулась в невидимый барьер. Вертолет тряхнуло. Летчик от сотрясения на какое-то мгновение потерял сознание, провалился в темноту. Очнулся Константин тут же, как ему показалось, в следующую секунду. И не столько увидел, сколько всем своим существом ощутил, что вертолет потерял устойчивость в воздухе, странно заваливается набок, не слушаясь рулей. Как подбитая в полете крупная птица, он все сильнее зарывался носом вперед, готовый вот-вот опрокинуться. Кабина быстро наполнялась удушливым дымом. Он противно царапал горло, затрудняя дыхание, слезил глаза… В наушниках раздавался тревожный выкрик ведомого:
– Сто первый! Сто первый!.. Ответь! На этой же волне Константин услышал взволнованный хриплый голос корректировщика:
– Ракета запущена с восточной окраины кишлака! С восточной окраины!
Елизаров догадался, что слова капитана Бритвина адресованы ведомому и указывали ему на конкретную цель. Константин вцепился в рукоятки. Затаив дыхание, чуть подал вправо. Машина послушалась! Слабо, но послушалась!.. Продолжая заваливаться, вертолет как бы нехотя, с трудом подчинялся летчику, стал отворачивать от кишлака. Появилась крохотная надежда. Константин облегченно вздохнул.
Оглянувшись, он увидел в борту обгорелую дыру с рваными краями. Через нее хлестал холодный ветер. И еще Константин увидел как-то странно привалившегося к борту Мухтара-оглы Ганбарова. Лейтенант уткнулся в свой продырявленный планшет.
– Миша-а! – отчаянно закричал Константин. – Миша!..
Тот безмолвствовал.
Елизаров несколько секунд молча смотрел на штурмана. А мысли его были только о том, насколько возможно дальше отвести машину от вражеского кишлака. Константин понимал, как это ценно для душманов – сбить вертолет и захватить в плен летчиков!..
Мотор натужно гудел, странно чихал, а лопасти с незнакомым клекотом и свистом рубили отчаянно воздух, пытаясь замедлить быстрое падение… И в то же время вертолет, полузавалившись, продолжал двигаться по курсу, уходить от кишлака. Внизу, словно вырезанная из фольги, блестела на солнце лента реки, к ней с обеих сторон сбегали пологие белые холмы. Они и притягивали к себе Елизарова. Его надеждой было только одно: дотянуть, довести машину к реке, к тем пологим склонам холмов…
Винтокрылая железная стрекоза чудом продолжала держаться в воздухе. Откуда брались силы у поврежденного мотора, Константин не знал. Но он ощущал, как свое сердце, его работу. В те тревожные минуты помогал воздушный поток, который вырывался из ущелья. Благодаря ему вертолет то стремительно падал, то вдруг замирал на высоте и двигался к реке. Не падал, а падая, двигался, как бы скользя по наклонной. Может быть, все это вместе взятое и складывалось в одно емкое понятие – мастерство пилота? А мастерство – это искусство, которое учитывает все – от большого до едва уловимого «чуть-чуть».
Елизаров в те минуты особенно не рассуждал. Он действовал. Мозг его работал, как решающее устройство, мгновенно прорабатывающее сложную информацию. И, конечно же, выбирал из множества вариантов самый оптимальный и приемлемый в данной ситуации.
Старший лейтенант видел, как стремительно приближается земля, как все ближе и ближе становятся пологие холмы. В отчаянии он все же надеялся, что ему удастся перемахнуть через реку и приземлиться на другом берегу. А на земле из-за укрытий и дувалов уже выскакивали душманы, с радостными криками и гиканьем устремлялись к реке, к возможному месту падения «шайтан-арбы». Каждый из них хорошо знал, какая сумма вознаграждения назначена за голову командира «шайтан-арбы» и каждого члена экипажа. Елизаров не видел, как два бронетранспортера афганской народной армии на полном ходу устремились наперерез душманам. Не заметил и того, как над ним завис его ведомый и, рискуя быть сбитым, своим огнем преграждал путь торжествующим бандитам.
Перелететь через реку Елизарову не удалось. Вертолет с лязгом и скрежетом боком рухнул на пологий склон. С треском, ломая лопасти, он юзом проскользил почти к самой воде, пропарывая в снежном ковре холма широкую темную борозду. Из-под снега местами торчали метелки засохших полевых цветов.
Два бронетранспортера афганской народной армии, веером разбрызгивая воду, переправились через реку и выскочили на холм, огнем своих стволов преграждая путь душманам.
Елизаров несколько секунд сидел, откинувшись всем телом на пружинистую спинку кресла. Не веря в свое спасение, он испытывал чувство большой благодарности к послушной «железной стрекозе», до конца исчерпавшей все возможности. Потом, с трудом отворив дверцу, подхватил под мышки раненого лейтенанта Ганбарова, вытянул его из вертолета, опустил на землю и потащил подальше от горящей машины.
Положив его на снег, Константин бегом поспешил назад, вскарабкался внутрь вертолета и стал вытаскивать Гуцулова. Потерявший сознание прапорщик оказался тяжелее лейтенанта, хотя оба были почти одного роста.
По земле заскользила тень, ударила тугая струя воздуха, и в уши ворвался знакомый рокот мотора. Подняв голову, старший лейтенант узнал вертолет Рагулина. Винтокрылая машина опустилась неподалеку на галечнике у самого среза воды. Из распахнутой дверцы выглянул сержант с автоматом на груди. Увидев Елизарова, спрыгнул на землю.
– Товарищ старший лейтенант! Раненых к нам!
По берегу реки к упавшему вертолету подбежали афганские пехотинцы. Они помогли сержанту оказать первую помощь, а потом перенесли Ганбарова и Гуцулова в вертолет. Последним по лестнице устало поднялся Елизаров. Оглянувшись, он с сожалением и сочувствием посмотрел на свою винтокрылую машину, беспомощно завалившуюся набок. Из ее распахнутой дверцы и пробоин вырывался пенистыми черными клубами густой дым. Где-то внутри, отсвечиваясь на стеклах окон, уже плясали языки пламени. И еще Константин запомнил, как рывками вращался хвостовой винт…
– Скорее, Костя! – нервно крикнул Рагулин. – Изрешетят и мою машину!
Елизаров сквозь гул мотора отчетливо слышал дробь автоматов, сухие и трескучие винтовочные выстрелы и клекотно захлебывающиеся длинные очереди крупнокалиберных пулеметов.
– Одну минуту, сто восьмой! Одну минуту!
Константин спрыгнул на землю и, пригибаясь под напором воздушной струи, отбежал в сторону и стал быстро рвать метелки сухих цветов, выдергивая их из земли вместе с корнями. С охапкой цветов поспешил к вертолету.
– Ну ты даешь, Костя! – удивленно бросил Рагулин, стремительно поднимаясь вверх.
Набрав высоту, Рагулин развернул машину и метким огнем реактивных снарядов поразил поврежденный вертолет. Елизаров с замершим сердцем смотрел, как превращался в груду горящих обломков его винтокрылый железный друг…
И еще с высоты было видно, как афганские подразделения пехоты при поддержке бронетранспортеров дружно штурмуют засевших в кишлаке душманов.
– Наши летят! – радостно воскликнул сержант Федоров, показывая рукой на тройку вертолетов.
Приземлились винтокрылые машины за кишлаком, поближе к горам, и из распахнутых люков сноровисто выпрыгивали десантники. Они с ходу вступили в бой отрезая душманам отход к ущелью.
– Теперь банде каюк, – громко сказал Рагулин, располагаясь поудобнее на своем месте. – Прижали, как гниду, к ногтю.
2
Подробности о разгроме крупного душманского формирования Елизаров узнал дома. Подлетая к аэродрому, Рагулин сообщил, что на борту – двое раненых. Едва винтокрылая машина приземлилась, как подкатил «рафик» с крупными красными крестами на боках. Двое солдат в белых халатах уложили на носилки раненых, и «рафик», подавая сигналы, умчался по направлению к госпиталю.
А Елизаров на попутном газике подъехал к зданию штаба. Оно внешне ничем почти не отличалось от других служебных домов, так как было собрано из тех же стандартных щитов. Вокруг штаба росли молодые деревца, чудом прижившиеся на сухой каменистой почве.
Подполковник Тимофеев вышел из-за письменного стола навстречу Елизарову, когда тот вошел в кабинет. Константин привычно вскинул руку к виску для рапорта. Он еще по дороге обдумал каждое слово, чтобы объективно обрисовать перипетии боя, дать оценку своим действиям. Причем – раскрыть не только успехи, но и промахи, которых можно будет избежать в будущем. Хотя, по правде говоря, каждый должен понимать, что вызывать огонь на себя с целью обнаружения средств ПВО противника – это немалый риск и личное мужество. И еще – Константин хорошо знал, как обычно строго спрашивал Тимофеев с нерадивых пилотов за малейшие повреждения, а тем более за такие, из-за которых боевые машины хоть на короткое время выходили из строя. А тут – полная потеря вертолета! Такого в жизни Елизарова еще не случалось. Нередко бывало, когда его машина после боя насчитывала не одну дюжину пробоин. Но все же Константин всегда приводил свою «железную стрекозу» домой, находил силы дотянуть до аэродрома. К удивлению Константина, подполковник не стал выслушивать его рапорт, остановил в самом начале.
– Мне все известно, я в курсе всех ваших подвигов. Молодцы! Отлично поработали! – Тимофеев приветливо улыбнулся и дружески пожал старшему лейтенанту руку. – Главное – сами живы!
Из слов Тимофеева он узнал, что командование подразделений афганской народной армии, высоко оценив боевую интернациональную помощь советских воинов, подчеркнуло особо мужество и храбрость экипажей двух вертолетов, их самоотверженный риск и боевое мастерство. Винтокрылые машины появились внезапно даже для командования афганских подразделений. Душманы и вовсе не ждали их появления с фланга, со стороны узкого горного ущелья. Стремительная атака с неба вызвала в их стане переполох, заставила преждевременно раскрыть свои огневые точки и боевые средства противовоздушной обороны. Меткими и прицельными пусками реактивных снарядов, огнем других видов оружия советские вертолетчики вывели из строя основные огневые точки, поразили главные опорные узлы обороны. Благодаря этому батальон афганской народной армии успешно завершил штурм стратегически важного населенного пункта, превращенного душманами в крепость.
Подполковник Тимофеев сделал небольшую паузу, подчеркивая важность тех слов, которые собирался произнести:
– Учинили вы там душманам полный разгром. Сотрудники ХАДа подтвердили, что советские вертолеты огнем реактивных снарядов уничтожили штаб душманского формирования. А там в здании штаба вместе с главой этой крупной банды Данияр-ханом и его ближайшим окружением находился важный гость из Пакистана, сам главнокомандующий исламским фронтом, некий Али Ахмад Хандар со своей личной охраной. Этот Али Хандар – важная фигура в крупной контрреволюционной организации «Фронт национального освобождения Афганистана», являлся правой рукой самого руководителя ФНОА Себгатуллы Моджаддади, известного мусульманского богослова. Али Хандар неделю назад нелегально прибыл в Афганистан из Пешавара из штаб-квартиры ФНОА инспектировать свои душманские формирования в северных и восточных провинциях. А вы, старший лейтенант Елизаров, и ваш ведомый преждевременно завершили миссию. Его нашли бездыханным под обломками разрушенного штаба.
Тимофеев продолжал рассказ. Теперь его похвальные слова в адрес вертолетчиков дополнялись цифрами и другими обобщенными данными. Оказалось, что в ходе тяжелого боя было выведено из строя около сотни душманов и восемьдесят семь взято в плен. В разбитом штабе захвачены важные документы, сотни единиц стрелкового оружия, склад с минами и боеприпасами, зенитные ракеты класса «земля-воздух», в том числе английские «Джевелин» и американские «Стрингер», горные зенитные установки и крупнокалиберные пулеметы, приспособленные для стрельбы по воздушным целям.
– Кстати, все вы, – заключил разговор Тимофеев, – представлены к афганским правительственным наградам.
– За что? – смущенно спросил Елизаров. – Я же вертолет спасти не смог, товарищ подполковник.
– Вот именно, не смог. Да на твоем месте никто бы этого не сделал. Ты же пробился в самое нутро осиного гнезда, рисковал и машиной, и своей жизнью, вызывая огонь на себя. А риск и мужество заслуживают поощрения. Ясно, старшой?
– Так точно.
– Вопросы еще есть?
– Есть, – ответил Елизаров.
– Выкладывай.
– Как там мои? – спросил Елизаров.
– Из госпиталя обрадовали: ничего страшного. Обычные осколочные ранения. Заметь, кости целы, а это – главное!
Елизаров облегченно вздохнул. Очень хорошо, что с его ребятами «ничего страшного». Хорошо бы еще, чтобы они побыстрее залечили эти «обычные» раны и вернулись в строй.
3
Снег медленно падал на землю, даже не падал, а парил, словно кто-то там, за низко нависшими серыми тучами, тряс огромный тюк хлопка и без конца посыпал мелкими хлопьями всю землю. Дома, казармы, деревья – все сразу преобразилось, стало наряднее и праздничнее.
Олег, выписанный из госпиталя, стоял и радовался снегу. Ловил ладонью снежинки, и они быстро таяли на его руке, оставляя крохотные капельки влаги. Все выглядело так же, как дома в Москве. Сколько он себя помнил, в предновогодние дни, как правило, природа всегда облачала столицу в белый праздничный наряд. И здесь предновогодье выдалось снежным. На душе у него было хорошо и торжественно. Снег – добрая примета!
Бестужев направился вперед по дорожке, по обеим сторонам которой возвышались нарядные, выбеленные снегом деревья. Он впервые шел по военному городку к казарме, к своему новому дому, где предстояло жить в еще незнакомой солдатской семье. Со своим прямым начальством он уже встречался: в госпиталь приходил и лейтенант Чепайтис, и старшина Анисимов. Командир взвода – высокий, стройный, голубоглазый и смуглолицый от крепкого азиатского загара – располагал к себе, хотя ничего особенного не говорил и держался даже несколько официально. А вот старшина Анисимов, наоборот, изображал из себя рубаху-парня, улыбчивого, приветливого и «своего в доску», только блеклые глаза его за рыжими ресницами оставались стеклянно-прохладными. Впрочем, Олег мог и ошибаться. Нельзя же так безапелляционно судить о человеке, увидев его всего-то два раза? Кстати, старшина принес в госпиталь Олегу новое обмундирование, теплую куртку, шапку – стало быть, заботливый. Так что Бестужев вышел из госпиталя вполне экипированным для снежной погоды.
Олег вдыхал полной грудью холодный воздух, густо насыщенный кислородом. После стольких недель нахождения в госпитале, где воздух насквозь пропитан запахами лекарств, он впервые ощущал необыкновенную легкость и возвращавшуюся силу мышц. Все радовало и рождало надежды.
– Олег!..
К нему по дорожке бежал Стефанакис. Снайпер узнал его, хотя Олег был одет по-зимнему. На лице Поля сияла улыбка, он весь светился неподдельной радостью. Вскинув ладонь к шапке, лихо отчеканил:
– Товарищ сержант! Послан командиром взвода сопровождать вас по нашему гарнизону!
– Пожалуй, не заблужусь, – ответил Олег, обрадованный приходом товарища и тем, что его не забыли, прислали сопровождающего.
– Городок только с виду кажется маленьким, а заблудиться в нем можно запросто.
– Если двигаться на ощупь с закрытыми глазами? Так, что ли? – улыбнулся Олег.
– Да и с открытыми блудануть дважды два, – с прежней радостной улыбкой выпалил Стефанакис.
В казарме Олега ждали. Едва они с Полем переступили порог, как Анатолий Волков ударил по струнам гитары и дружный хор солдатских голосов рванулся под низкий потолок:
Пусть сегодня снег и стужа
Закружили пляскою!
Приходи, сержант Бестужев,
К нам, в семью солдатскую!
Олега провели по казарме – новенькому зданию, собранному этим летом из стандартных щитовых блоков. Особо похвастались продолговатой комнатой, громко названной КБУ – «Комбинат Бытовых Услуг», – где вдоль стены был оборудован длинный стол для глажения, на подставках стояли электрические утюги, на полках – электробритвы, в коробочках – лезвия для бритья, на стене – розетки и несколько зеркал. Подворотнички – выстиранные и отутюженные – лежали стопкой в специальном пластмассовом ящичке, укрепленном на стене.
Потом показали учебный класс с большой черной доской на стене, ленинскую комнату, где на стенах – плакаты, диаграммы, лозунги, фотогазета, на полочках – книги, на столах – подшивки газет, стопки журналов, присланных из Союза, а в углу на тумбочке, покрытый красной бархатной накидкой, – телевизор.
– Из Москвы передачи смотрим, – заметил Стефанакис, перехватив взгляд Олега.
– Правда, не всегда, – поправил его рослый десантник с ефрейторской лычкой на погоне. – Трансляция ведется из здешней столицы.
Из ленинской комнаты направились в спальное помещение. Длинная комната, своими размерами похожая на спортивный зал, по обеим сторонам вдоль стен, выкрашенных светлою охрой, – двухъярусные железные койки, аккуратно заправленные темно-серыми армейскими одеялами, тумбочки. На окнах – белые занавески, на подоконниках – в коричневых керамических горшках и жестяных крупных банках из-под сгущенного молока – зеленые кустистые комнатные цветы. Кругом – чистота и порядок. Все в солдатской казарме было сделано просто, но добротно и основательно.
– Это твоя койка, – сказал Волков, показывая на кровать у стены.
Она стояла в углу, обычная, стандартная, как и у всех, только была без второго яруса. Рядом – просторная тумбочка – небольшая сержантская привилегия.
– Почти всю свою службу прокантовался в походной палатке, хотя и утепленной, – сказал круглолицый рослый десантник с ефрейторскими лычками. – Своими руками тут все клепали и сбивали. Первую зиму служим по-человечески, хотя еще и не все построили, что намечено. Даже, знаешь, сержант, уезжать не хочется, хотя домой магнитом тянет.
– Тогда оставайся на сверхсрочную…
– Ну, нет уж…
– Давай знакомиться, – предложил Бестужев, протягивая руку. – Олег.
– Да про тебя мы все уже знаем, – сказал в ответ ефрейтор, беря руку Олега в свою лопатообразную пятерню. – Меня зовут Алексей, попросту Леха, а фамилия моя – Седугин.
– А прозвище у него – Слон! – вставил Анатолий Волков под одобрительный смех.
– Заткнись, Волк! – беззлобно ответил Седугин и снова повернулся к Олегу. – Я тут временно командиром отделения. До тебя тут был сержант Костя Алексеев, но он перед твоим приездом уволился в запас. А ты в госпиталь угодил, вот меня и назначили.
Седугин познакомил Олега с остальными бойцами отделения:
– Степан Рязанов, гранатометчик! Попросту Рязань! Служить ему еще целый год с хвостиком.
Кряжистый веснушчатый парень молча и крепко пожал Олегу руку.
– Олесь Турсунов, автоматчик. Наш толмач.
– Уже знакомы, в госпитале в одной палате были, – сказал Турсунов и посмотрел на ефрейтора. – Я ж тебе рассказывал, забыл, что ли?
– Порядок в десантных войсках неизменный, – невозмутимо ответил ему Седугин. – Ребята в бою Турсунова коротко называют – Тур. В Белоруссии, в Беловежской пуще, говорят, водится упрямый бык под таким названием. Так наш Турсунов в упрямстве ему не уступает.
– Не упрямый, а настойчивый, – поправил его Турсунов и тут же добавил: – А слово «тур» по-узбекски будет оскорбительное, обозначает «уходит». Говорят «тур», когда прогнать кого-нибудь хотят.
Потом Седугин представил пулеметчиков: рядового Равиля Давлятова из Махачкалы, которого не без уважения в отделении называют Ковбой, ибо славится среди десантников умением снайперски бросать кинжалы и топоры, вгоняя их рядышком друг подле друга; второго номера пулеметного расчета рябоватого Ивана Дундика, к которому коротко обращаются Дунда, поскольку он всегда чем-нибудь недоволен.
– А Волка и Грека ты давно знаешь, – ефрейтор указал на Анатолия Волкова и Поля Стефанакиса.
В казарму зашли два младших командира: старший сержант Гришин – высокий, жилистый, темноволосый и младший сержант Уразбаев – круглолицый, скуластый, с небольшими черными усиками, концы которых на восточный лад опущены вниз к уголкам губ.
– Нашего полку прибыло! – сказал Гришин, здороваясь с Олегом.
Не успел Бестужев со всеми как следует познакомиться, кто-то из солдат громко подал команду:
– Смирно!
– Наш старшина Анисимов, – услышал Олег шепот ефрейтора.
– Отставить! – резко прозвучал голос Анисимова. – Сержант Бестужев прибыл из санбата?
– Так точно, уже прибыл! Знакомится с казармой и ее личным составом.
– Мне он как раз и нужен.
Бестужев быстро оглядел себя, застегнул пуговицу у горла, поправил ремень, мысленно фиксируя свое внимание на том, что ему предстоит теперь следить не только за своим внешним видом, но и за видом солдат своего отделения.
– Командир роты ждет, – после приветствия коротко сказал старшина.
Когда вышли из казармы и отошли немного, Анисимов, шагая рядом, своим ровным, даже чуть тягучим голосом, в котором, правда, звучали дружеские нотки, упрекнул сержанта, что, мол, ему следовало из госпиталя являться не в казарму, а представиться своему непосредственному командиру, доложить о прибытии после выздоровления. Бестужев мысленно чертыхнулся, что с первых шагов допустил оплошность, хотя никакой своей вины в том не видел. И еще подумал о том, что правы, наверное, солдаты, говорившие о строгости старшины.
4
Капитан Дорохин встретил Бестужева приветливо. Он с первого взгляда производил приятное впечатление. Крепко сбитый, лицо продолговатое, открытое, загорелое, темные казацкие усы, придававшие ему молодцеватость. Мельком оглядывая небольшую штабную комнату, Олег увидел в углу за поцарапанным письменным столом двухпудовую гирю, ее дугообразная ручка была отполирована до блеска. Без слов было ясно, что хозяин комнаты держит ее отнюдь не в качестве экспоната.
Бестужев доложил о себе по всей форме. Четко вскинул к виску руку, щелкнул каблуками и в голос добавил медной твердости.
– Проходите, сержант, садитесь, – Дорохин указал ему на табуретку. – Как говорят на Руси, в ногах правды нет.
Капитан сам расположился на другой табуретке, рядом с письменным столом. Он подробно расспросил Бестужева о душманском нападении, о ходе боя, о том, как и при каких обстоятельствах получил ранение. В беседе сообщил Олегу, что старший лейтенант Иванов дал высокую оценку его действиям как командира отделения, особо подчеркнул и личную храбрость. И еще сказал, что командование представило его к награждению боевой медалью.
– Бумаги оформили, и они ушли, только и в армии еще немало бюрократии, множество виз необходимо собрать, прежде чем будет принято окончательное решение. Как говорят французы, такова «се ля ви», – заключил Дорохин и улыбнулся в казацкие усы.
– Лично у меня возражений нет, товарищ капитан.
– Да ты вроде местного дикобраза, у него иголки подлиннее, чем у нашего обычного ежа.
– Боюсь, что у меня эти иголки слегка подстрижены.
– В здешних условиях надо, чтобы они всегда были острыми, – сказал капитан и спросил: – Пленные душманы, которых взяли в том бою, на допросах показали, что ты без оружия сразу четырех вооруженных головорезов одними руками уложил. Так было на самом деле?
Олег пожал плечами. Что ответить капитану, как рассказать? Он вообще не привык сам о себе говорить. И ответил коротко:
– Было такое.
– А подробнее? Их было четверо? – допытывался капитан.
– Четверо.
– И ты их одолел?
– Ну, не сразу, по очереди.
– Одними руками?
– И ногами тоже.
– Всех четверых?
– Я же сказал, что не сразу, а по очереди, – ответил Олег и нехотя продолжил: – Сначала того, который налетел на меня сзади. На уступе дело было, площадка маленькая. Потом еще двоих, которые нападали спереди. А с четвертым оказалось посложнее. «Дух» меня заарканил веревкой, спеленал руки. Так что пришлось работать одними ногами.
Капитан слушал, с уважением посматривал на десантника. Дорохин не первый год служил в Афганистане, приходилось ему видеть всякое. Но он еще не видел человека, который в первом же бою, в рукопашном, без оружия сумел одержать победу в схватке с четырьмя вооруженными бандитами.
– В личном деле записано, что ты был чемпионом Москвы по каратэ. Значит, пригодились навыки спорта?
– На чемпионате Москвы я участвовал как каратэк, а на самом деле тренировался в группе кунг-фу. Это китайская школа.
– Вроде боевого каратэ или боевого самбо?
– Есть отличие, – Олег невольно вспомнил, как рассказывал в Москве своим ученикам историю кунг-фу, ее особенности, и грустно улыбнулся: как давно это было, в той далекой и беспечной жизни.
– О кунг-фу слышал, но мастера по этой борьбе встречаю впервые, – откровенно признался капитан. – У десантников больше спортсменов по самбо, вольной борьбе, боксу. Так что тебе, сержант, придется поделиться своими знаниями с товарищами по службе. Если я не ошибаюсь, в личном деле указано, что ты вел секцию. Так что и карты в руки. Тем более, мы завершаем строительство небольшого солдатского клуба, который будет и спортивным залом.
– С начальством не спорят, – улыбнулся Олег.
– Разрешите!
В комнату вошел лейтенант Антонас Чепайтис. Высокий, стройный, лицо гладко выбрито, форма отутюженная, щеголеватые стрелки на брюках, заправленных в начищенные хромовые сапоги.
– Командир разведвзвода, – капитан представил его Бестужеву, – лейтенант Чепайтис. Тоже мастер спорта, чемпион Литовской республики, только по боксу.
– А мы с сержантом уже познакомились, – сказал Чепайтис. – Я побывал в госпитале, Павел Федорович.
– Похвально, – сказал капитан, – что разведка всегда первая.
– Стараемся, – ответил Чепайтис и повернулся к сержанту. – Как самочувствие?
– Нормальное, – сказал Бестужев.
– А здоровье?
– Здоров, раз выписали. Готов хоть сейчас вылететь на задание.
– С боевым заданием придется немного повременить, – сказал Дорохин. – Оклемайся немножко. Каким ты месяц назад был, не знаю, а вот сейчас, как говорят, не очень чтобы очень.
– Здоров я, товарищ капитан!
– Это по тебе видно, – и добавил категоричным тоном, видно, заранее им решенное: – Пойдешь на строительство клуба. Для начала, а там посмотрим.
– Правильное решение, – раздался чей-то уверенный голос за спиной Бестужева.
Олег оглянулся. В дверях стоял заместитель командира по политической части майор Смолин. Это был офицер среднего роста, чуть грузноватый, в очках. Он не раз приходил в госпиталь.
– Клуб строим вне плана. Он нам позарез нужен, – сказал Смолин. – Зимы здесь хоть и короткие, но довольно суровые, особенно в горных районах. В казармы мы уже перебрались. Теперь очередь за клубом. Будет там и спортзал.
– Свой спортзал – это здорово! – согласился Олег.
В тот же день Бестужев побывал на строительной площадке. Клуб сооружали, вернее, собирали, из деревянных блоков. На стройке работало два десятка солдат, направленных сюда из разных подразделений: десантники, авиаторы-технари, мотострелки. Крепкие парни, специально выделенные из рот, трудились на тяжелых работах. Они перемещали и собирали объемные блоки, монтировали перекрытия. А солдаты после госпиталя, как Олег, выполняли подсобные работы, занимались отделкой: красили, подбивали, клеили, стеклили. Работы хватало всем. Бестужев обратил внимание, что на свежем воздухе дело идет споро.
Руководил стройкой прапорщик из батальона аэродромного обслуживания, окончивший в молодости на гражданке строительный техникум. Ему на вид было лет сорок. Невысокого роста, кряжистый, большая голова, задубевшее на солнце и ветре лицо испещрено глубокими морщинами. А вот глаза у него живые, острые, с веселым огоньком где-то в самой глубине.
– Будешь вести документацию, помогать мне. Проекты стандартные, «модули» стандартные, а учет что ни есть самый бюрократический.