1
К середине ночи в комнате стало совсем душно. Огонь в железной печке горел непрерывно, с потрескиванием, поедая перекрученные иссушенные поленца. Зимы в горных кишлаках холодны – много нужно дров. А на такой высоте растет только кустарник. Найти драхт [29] – большая проблема, даже прихотливая сарва [30] поднялась высоко в горы, подальше от человека. Людям Юсуп-бая порядком пришлось попотеть, нелегко давалась рубка корявых крепких стволов и перевоз их к резиденции Башир-хана на вьючных шутурах [31] по кручам и осыпям Бадахшанских гор.
«Нарубить и привезти дрова, – рассудил Башир-хан, – самая лучшая работа для сброда Юсуп-бая, воевать им так никогда и не научиться!» Вспомнив, как бездарно начали обстрел автоколонны советских грузовиков люди Юсуп-бая, он резко нахмурился и посерел лицом. Это у Башир-хана была незажившая рана. Казалось бы, чего проще: заклинить движение передних и последних машин, подавить огнем – и сарбазы в руках. Но нет, какому-то удальцу захотелось похвастать умением метко стрелять. И вместо внезапной атаки по флангам они открыли бездарную пальбу по грузовику с солдатами. Только благодаря Аллаху удалось вырваться из того каменного мешка.
Хан поднялся и резко направился к двери. Жена-пуштунка бросила на него встревоженный взгляд из-под длинных смоляных бровей, замерла возле стопки сложенных одеял и подушек.
Пройдя через две комнаты с доверенными и охраной, Башир-хан вышел во двор за виноградниковые подвесы. Повсюду при его приближении приподнимались разместившиеся с шутурами и асбами [32] люди из охраны Рахманкула. Башир-хан не любил, но уважал густо заросших бородами, чернооких и молчаливых узбеков Hyp Али – удачливого помощника Рахманкул-бека. На них всегда можно было положиться. «Однако, – вдруг снова с яростью и злобой вспомнил он, – даже боевики Hyp Али не смогли выбить из окопа в горах пуле-метчика-шурави! Проклятое невезение! Столько военных неудач за один только день. И плата за все – хрустящий журнальчик с блестящими фотографиями на обложке. И, конечно же, виной всему эти иностранные спецы, соблазнившие меня на авантюру… Воистину, сам Аллах покарал их за вероломство!»
За виноградником начинался короткий пустырь, в ложбинах которого широкими полосами белел снег. Метрах в пятидесяти снег круто уходил вниз, там начиналась небольшая лощина. Хорошая, удобная лощина, если придется спешно покидать кишлак.
Кишлак был вотчиной его двоюродного дяди Камалуд-дина Раджая. Это место хан помнил еще мальчишкой, его отец всегда дружил с Раджаем, часто заезжал к нему в гости. Шахид [33] Камалуддин Раджай был истым муджахедом, ревностно чтившим коран. И, несмотря на то, что в его кишлаке не было масджега [34], он всегда имел муллу, чтобы народ знал грамоту, чтил своего бога и законы, не забывал обычаи предков. Раджай, отчаянный смельчак, не щадивший своей жизни ради дела, погиб смертью храбрых в первый же год войны. Башир-хан и в детстве, и сейчас стремился подражать его храбрости. Но, в отличие от дяди, Башир усвоил и другую мудрость. Недаром говорят: «Поступать прямо и говорить правду просто. Но настоящий мужчина не должен искать простой дороги».
Где-то здесь, в глубине виноградника, должна находиться небольшая скамеечка. Было время, он любил сиживать на ней, глядя на далекие горные гряды, неровные перевалы и островерхие снежные пики на фоне небесной голубизны. Как много времени прошло с тех пор! Уже глядит на Мекку [35] Раджай, а по стране гуляют полчища нечестивых иноземцев. Но что происходит с людьми, с верой, с законами предков? Многие из тех, что воюют в его формировании, похоже, делают это только из страха.
Башир-хан глубоко вдохнул холодный горный воздух и надолго остановил взгляд на небе. Потом сделал еще несколько шагов, наткнулся на скамеечку. Рука нащупала рассохшиеся, потрескавшиеся доски. Осторожно присев на скамеечку, убедился, что она еще крепка.
В отдалении, в винограднике, копошилась охрана, не смея подходить к хану. Инженер недовольно повел бровью – демонстрируют свою бдительность, хотя на самом деле охрана должна быть незаметной ни для глаза, ни для уха!
Подняв голову к ночному небу, он сложил в молитвенном жесте ладони, автоматически прошептал про себя фарз [36] и уаджеб [37], хотя время намаза [38] еще не наступило. Небо простиралось перед ним, огромное, как вера Мухаммеда. Звезды сияли ясно, лишь изредка мерцая. И то ли ночная прохлада стала добираться до него, то ли лучи далеких светил коснулись его души, Башир-хан почувствовал, как по всему его телу прошел колючей волной озноб. Это сразу погрузило его в жгучее преклонение перед мощью небес.
– Аллах-акбар, – тихо прошептал он, совершая жест омовения и прикрывая глаза.
Где-то там, в неизмеримой и черной дали светит его звезда, его проводник по жизни. Ее блеск затерялся среди алмазных россыпей Млечного Пути и холодных галактик. И только астролог сможет отыскать на небе созвездие Льва, в котором светит его путеводная Альджабах [39].
На небе, рисуя длинные резкие прочерки, один за другим сгорели два метеорита. Приняв это за добрый знак, Башир улыбнулся и кивнул самому себе. Он вспомнил, как несколько лет назад в Пешаваре познакомился с известным звездочетом и попросил вычертить ему гороскоп. Старец был красив той строгой и простой красотой, что отличает настоящих служителей Аллаха: седина выбелила ему голову и бороду, и только горящие как уголья глаза своим черным блеском говорили, что дух его еще молод и силен.
Передавая через некоторое время Инженеру его гороскоп, астролог чуть склонил голову.
– Ты великий человек, Башир-хан! – сказал он. – Ты живешь не под планетами, как обыкновенные люди. Твоей судьбой повелевает могучая и страшная Альджа – бах, вошедшая в соединение с Офетопом [40]… Но помни, что неукротимая энергия, страсть и умение преодолевать любые препятствия, каковы бы они ни были, даруются тебе Альджабахом, дабы ты умел прославлять дело Мухаммеда и свершать волю Аллаха. Как только ты начнешь заботиться о собственном благе и богатстве, забывая простых мусульман, жди ужасающих катастроф, а в особенности поражения от огня, пожаров и огнестрельного оружия.
О многом рассказал старец-астролог – и о семье, и о денежных делах, и о болезнях. Отказался только наотрез говорить о сроке смерти. Как ни настаивал Башир-хан, звездочет был непоколебим, повторяя, что рождение и смерть зависят только от воли Аллаха. С тех пор прошло уже несколько лет, сбылись предсказания о ранении и наследстве, убедив хана в правдивости языка звезд.
Неотрывно глядя на небо, он вдруг заметил блестящую движущуюся точку спутника и почти сразу же еще одну, бегущую перпендикулярно первой… «Интересно, чьи это, – подумал Инженер, с отвращением глядя на них, – американские или советские?»
Раздражение взрывной волной вскипело в нем: да будут прокляты обе жадные сверхдержавы, не дающие покоя всему остальному миру. Поглядеть только, даже небо они испоганили себе на потребу, исполняя волю Сатаны. Даже у звезд теперь нет покоя, и там не сыскать девственной чистоты.
В сердцах Башир сплюнул на снег под ноги и сдвинул густые брови. Что говорить, иностранцев он не любил всей душой. Слишком уж много их появилось в последние годы в Афганистане. Конечно, американцы помогают воинам ислама, но их намерения совершенно прозрачны: все это они делают лишь в пику русским и при удобном случае сами бы не побрезговали закабалить маленькую страну.
Пролетавшие в небе спутники напомнили о том, что нет мира и спокойствия на земле отцов. Башир-хан снова ощутил в груди огонь ненависти к иноверцам, жажду священной борьбы и порывисто поднялся со скамьи.
Один из домиков для гостей в саду Камалуддина Раджая занимал Рахманкул-бек со своими головорезами. Направившись в его сторону, Инженер еще не знал точно, для чего он идет туда. Однако неясно чувствовал желание каких-то действий, какого-то решения. Наверное, это лучи Альджабаха вновь вели его судьбу.
У самого дома из темноты при его приближении выступили два высоких муджахеда с автоматами наперевес. Однако, узнав начальника, они почтительно расступились, нырнули в тень. Башир-хан резко открыл дверь и прошел в большую, скудно обставленную комнату, освещаемую в этот ночной час только светом огня небольшой железной печки. После горной свежести в нос ударил спертый человечий дух, запахи шерсти, сырой и старой кошмы. Скривив лицо, Башир-хан быстро прошел первую комнату, брезгливо перешагивая через распростертые на полу спящие тела. Рахманкул оказался в последней, третьей комнате, он еще не спал. На маленьком полотенце были набросаны недоеденные куски чапати [41]. Рядом миска, где в растопленном золотистом жире плавала баранина, тут же чайник и пиалы. Кроме Рахманкул-бека в комнате возлежал на подушках Hyp Али с двумя джигитами. Несмотря на обычай, они не разулись при входе, бросили свои сапоги прямо в комнате, оружие, чалмы и верхняя одежда тоже валялись на полу. Перед каждым лежали скорлупки джауса [42] и пастэ [43].
Сам Рахманкул-бек, видимо, забыл о своем высоком происхождении, сидел перед этими людьми, раздевшись до пояса. На его левой руке, почти у плеча, виднелась перевязь тавеса [44]. Слава Аллаху, здесь хоть не воняло так, как у простолюдинов. Но все равно Башир-хан почувствовал раздражение.
– Назафат джюза имон аст! [45] – резко сказал он, неприязненно поглядывая на людей Hyp Али.
Рахманкул сделал короткий жест рукой, и те, мгновенно поднявшись, быстро удалились.
– Мне бы хотелось поговорить с тобой наедине, – продолжил Башир, даже не поворачиваясь в сторону Hyp Али, и только краем глаза отметил, что смущенный боевик тоже исчез за дверью.
– Чем я вызвал раздражение благородного и храброго Башир-хана? – в тоне Рахманкула, кажется, слышалась только почтительность. – Может быть, вы поедите с нами?
– Нет! Ташакор! – Инженер резко отодвинул от себя предложенный кусок чапати. – Я сыт, слава Аллаху!
Башир-хан продолжал чувствовать внутри гнетущее раздражение, искал его причину и в то же время злился на Рахманкула за грязь в жилище.
Тот молчал, изредка бросая косые взгляды на своего начальника. Конечно, ему интересно, зачем среди ночи Башир-хан удостоил его визитом. Может быть, провинился кто-то из джигитов?
– Сидите, объедаетесь без дела, – гнев прорвался в тоне Инженера. – Дни идут за днями, а все только едят и спят. Скоро из тигров муджахеды превратятся в кротких ягнят.
– Мои люди как никогда полны решимости и отваги, – тихо ответил узбек, наконец-то натягивая на свой плотный волосатый торс рубаху.
– Хочется верить. Однако их зубы и желудки пока что страшнее, чем их автоматы. И пугаются их не сарбазы и шурави, а местные козы да овцы.
– Мои люди не зря едят твой хлеб, уважаемый Башир-хан, – тон Рахманкул-бека по-прежнему был выдержан.
И это тоже раздражало Инженера, он все больше уверял себя в том, что его нарастающий гнев вызывает именно бездействие солдат ислама. И еще тем, что Рахманкул, кажется, вполне доволен такой беззаботной жизнью. Ну, погоди, хитрая узбекская гюрза, ты у меня попотеешь! Что-то затянулся для тебя отдых. Пользуешься тем, что в горах еще лежит снег, а в долинах, между прочим, уже набухают почки! Вспомнив о надвигающейся весне, Башир-хан вдруг почувствовал озарение: у него моментально созрел план замечательной по дерзости и эффекту операции. Гнев разом прошел, уступив место уверенности и решительности.
– Хватит спать, – Башир-хан встал, резким движением словно отмел перед собой преграду. – Немедленно готовь своих людей, бек.
– Воин может только радоваться, когда предстоит борьба, – нейтральным тоном ответил узбек, искоса ощупывая взглядом начальника.
– Джигиты Музафар-шаха, как тебе известно, недавно совершили удачную вылазку, и в моем распоряжении теперь два грузовика с амуницией шурави. Приближается науроза, и мы должны отметить этот праздник! Слушай меня внимательно. К празднику люди потянутся в долину, в последнее время что-то стали забывать, что идет война. Ты напомнишь им об этом.
– Что мне надлежит делать?
– Оденешь своих людей в советскую форму и слегка попугаешь людей в долине.
– Воевать с мирным населением?
– Не перебивай меня! – вскипел Башир-хан. – Твои люди должны изобразить театр, на праздник у всех будут деньги и вещи. На дороге твои люди должны будут только грабить их, понимаешь? Я много раз предупреждал о мародерстве советских солдат, так пусть теперь они увидят это, пусть почувствуют на своих шкурах. Но учти, – вдруг понизил он тон, – .никаких смертей, никаких убийств! Вы должны будете просто собрать деньги, ценности и все. Потом уничтожите форму, переоденетесь и вернетесь. С вами я пошлю своего человека с фотоаппаратом. Тебе ясно?
Рахманкул-бек сложил руки и склонил голову в жесте повиновения.
– Все будет исполнено, как вы приказали, мой господин. Можете не беспокоиться!
– Ну то-то! – он поднялся и направился к двери, на ходу неприязненно отряхивая с чапаха скорлупки пастэ. – Народ должен понять, что всем сообща необходимо бороться с русскими. Хватит отсиживаться по углам.
2
Пока шли к центру городка, Олег вдруг с особенной ясностью ощутил, что пришла весна. Это чувство появилось внезапно и остро, как нежданно возникший резкий запах.
На утреннем построении лейтенант Чепайтис объяснил им, что сегодня несколько взводов будут направлены в город по просьбе царандоевцев. Недавно проснулись от зимней спячки засевшие в горах душманы. Дважды за последнюю неделю ими совершались нападения на автоколонны, в том числе и военные. Местные власти опасаются, что, воспользовавшись большим праздником наурозы, «духи» постараются организовать беспорядки в Нурджабаде.
И вот теперь Олег во главе отделения вместе с отделениями Уразбаева и Гришина двигались в сторону базара. Истоптанная улица пылила, на земле тут и там сидели ребятишки, бросавшие взгляды на солдат и автоматы, в их черных круглых глазенках сверкал интерес. Из дворов выходили празднично наряженные афганцы в своих мешковато сидящих хламидах, с яркими, выходными чалмами: кто побогаче – в шелковых, кто победнее – в простых, полотняных. На лицах – улыбки, утопающие в густых бородах, у некоторых – настороженные взгляды.
Олег уже достаточно хорошо понял, что любой из тех, кто готов прикладываться щекой к щеке, может оказаться маскирующимся врагом. У душманов нет ни постоянной тактики, ни обязательной формы, ни дисциплины. Как говорили ребята, уже прослужившие приличный срок, тактика «духов» – «проквакал – ив тину». Спрятал свою автоматическую винтовку – и вот он уже добропорядочный дехканин, труженик и мирный человек.
На улицах встречались в основном мужчины, если и показывались женщины, то редко и в чадрах. Молодые парни носили странные чалмы с длинно свисающим почти до самых колен шлейфом. Видно, это прихоти молодежной моды. Старики носили чалмы, как правило, белого цвета. Мужчин среднего возраста было сравнительно мало – Апрельская революция и гражданская война не прошли бесследно, каждый дом, каждая семья имели своих шахидов – погибших. Рассказывали даже, что в последнее время появилась в горных кишлаках курьезная привычка – когда приходили отряды царандоя, на дверях вывешивались фотографии тех, кто ушел воевать за народную власть, когда же появлялись душманы – фотографии тех, кто был в мятежных бандах.
Время от времени в поле зрения попадали огромные раскидистые деревья абрикоса, и Олег внутренне замирал от восторга. Зрелище было неповторимым, ему не было аналога в средней полосе: вокруг еще голая земля, ни травы, ни листьев на деревьях, а на кряжистых, темных, растрескавшихся ветвях абрикоса распустились крупные и нежные бело-розовые цветы. Олег вспоминал родное Подмосковье, дачу Константина с цветущей черемухой и яблонями. Но те деревья имели более гладкую, обтекаемую крону, да и цветы появлялись не раньше листьев. На черную землю рядом с цветущими абрикосами падали, медленно кружась, лепестки, воздух был напоен ароматом, звенел от пчел.
Среди мужчин попадались носившие чалмы, завязанные сбоку странным пышным бантом. Это смотрелось смешно, но люди, кажется, были уважаемые и достойные. Вдруг подумалось, что не менее комично для нас смотрятся и мужчины-шотландцы в юбках, но для них это – вполне нормально.
Солнце начинало показывать свою силу, припекать плечи. Весна властно вступала в свои права. И, наверное, правы афганцы, празднуя наступление нового года тогда, когда природа просыпается после зимней спячки.
Олег ловил глазами низкий, трепетный и быстрый полет ласточек, смотрел, как они присаживаются на веревки рядом с домами и у дороги. Было что-то странное, несуразное и милое в их птичьей внешности: маленькая гладкая головка и тельце словно из мягкого черного бархата, отливавшего синим, остренькие крылышки и раздвоенный хвост. Тут, казалось, вообще место, где сочетается несочетаемое – легкокрылые ласточки и старики с бантиками, корявые, дряхлые деревья с нежными, будто чужими цветами…
Ласточки, щебеча, вспархивали с веревок, стайками рассаживались вокруг арыков и луж, погружая клювики в мутную воду, и улетали с маленькими кусочками глины. Для них весна означала строительство. Олег подумал о том, когда же наступит настоящая весна для всего афганского народа, когда люди здесь смогут спокойно вздохнуть, займутся домашними делами, начнут отстраивать разрушенное за время братоубийственной войны.
Краем уха он ловил разговоры и взрывы смеха в отделениях, думал о том, что зима здесь прошла слишком быстро. Хотя вряд ли можно назвать зимой это межвременье, когда выпавший ночью снег стаивает днем, превращаясь в грязь, и тогда мечтаешь о русской зиме с ее морозной чистотой, бодрящим свежим воздухом. А здесь набрякшие тучи только обещали вечно, но никак не могли разродиться настоящим снегом или дождем. И снова – пыль, сухость, выжженные метелки трав и соленый налет на губах и в горле…
Базар большой, людей много. Наверное, не только из близлежащих кишлаков, но и из дальних приехали торговцы. Висел громкоязычный азиатский гомон с редкими гласными, со странными горловыми звуками «к» и «х», мелькали дети в ярких платках. Доносились звуки бубна и труб.
Перед базаром десантники разделились на двойки и разошлись. Олег был в паре со Степаном Рязановым, медлительным, улыбчивым парнем, выглядевшим внушительно и солидно, несмотря на свои девятнадцать лет. Рязанов – крепкий, подтянутый, был большим знатоком боевого самбо, приемы его были просты, но сокрушительны. Олег уже не раз пробовал спаррин-говать с ним, получая удовольствие от выражения лица Степы, когда мягко выскальзывал из-под самого его носа в низких и мягких ходах. После нескольких дружеских поединков Рязанов изъявил страстное желание изучать кунг-фу, но пока что не было достаточно времени для таких занятий.
Они протискивались в толпе, то и дело настороженно посматривая по сторонам. Праздник был для афганцев, это они могли веселиться и танцевать, сидеть в чайханах, торговаться в рядах и дуканах, а для советских солдат шел обыкновенный день службы со своей задачей. Слава богу – не боевой.
Олег плечом почувствовал успокаивающую тяжесть автомата, «броник» тоже добавлял уверенности в себе, по крайней мере, не ударят ножом со спины, что здесь было в порядке вещей.
Миновав приземистое здание чайханы, они подошли к торговым рядам. Купцы сидели прямо на земле, расстелив кошмы и куски брезента. Не было ни скамеек, ни столов. Прямо на ткани были насыпаны полуметровые горки риса и пшеницы, кураги и сушеного винограда, арахиса, фисташек, грецкого ореха, хорошо перенесших зиму яблок и гранат, длинные связки лука, чеснока, мешочки с перцем и пряностями, толченые сушеные помидоры, длинные колбаски нанизанных на тонкую бечеву плодов инжира. Тут же, в редкой тени цветущего дерева, стояли ослики и верблюды, навьюченные тяжелыми мешками из суровой ткани. Чуть в отдалении жарился шашлык и плов в огромном базарном казане. Его ароматный запах разносился над головами прохаживавшихся по площади людей, привлекая и маня. Рядом стояли продавцы лепешек, чьи еще горячие чапати были тщательно завернуты во влажные тряпицы. Продавцы, сидя на корточках и сложив руки на коленях, громко расхваливали товар, подзывали к себе. Те, кому повезло с покупателями, уже громко торговались, спорили, скороговоркой произнося слова и возбужденно размахивая руками.
– Ну и народ, – качал головой Рязанцев, глядя на такую торговлю, – как посмотрю на них, так и кажется, что каждый второй плут или надувала. Смотри, как глаза у них бегают.
– У каждой нации взгляды и обычаи свои, – передернув плечами, ответил Олег. – Они живут по своим законам.
– И воюют тоже, – быстро сказал Степан. – Наши спины у них всегда на виду. За каждого нашего убитого – денежки. Все продается, все покупается. Ну, Восток…
– Что это там? – Олег глазами показал на большую группу афганцев, сгрудившихся рядом с розовым персиковым деревом. Люди там азартно кричали, хлопая друг друга по плечам.
– А ну-ка, посмотрим, – Степан поправил ремень автомата на плече и стал протискиваться сквозь довольно плотную толпу.
Пробираясь за ним, Олег в то же время успевал посматривать вокруг, то и дело ловил на себе взгляды бородатых мужчин. Видя форму «командос», как здесь называли десантников, некоторые обрывали торговые перепалки на полуслове или, наоборот, что-то начинали кричать и радостно размахивать руками. Чувствуя постоянно себя как бы в центре всеобщего внимания, Олег ощущал странную неловкость, словно был игроком спектакля и забыл свою роль и слова. Но он старался держаться молодцом, сохранять уверенное выражение на лице, не опускать взгляда. Степан, по-видимому, привык уже к подобным условиям, вел себя по-свойски, отмахивался от чересчур назойливых торговцев, хохотал во все горло, видя улыбки.
Подойдя к шумной толпе, они заметили уже стоявших там ребят из отделения Уразбаева – рядовых Соловьева и Терещенко, подошли к ним. Оказалось, что в честь праздника здесь по обычаю мужчины меряются силой. Борцы стояли в круге, набычившись и схватив друг друга за пояса. Они топтались босиком в пыли, то неподвижно, то вдруг начиная быстро перебирать ногами. Возбужденные зрители громко подбадривали их, взмахивая руками. Первые ряды сидели прямо на земле, остальные стояли, задние залезли на росшие вокруг чинары. Перед «командос» почтительно расступились, давая возможность пройти вперед.
– Что тут у вас происходит? – по-русски громко спросил Рязанов, и афганцы, явно робея, ответили: «Пахаевани! Пахаевани!» [46],»Хош амадит!» [47].
Рязанов, Соловьев и Терещенко быстро оказались в первом ряду, обменивались впечатлениями о схватке на поясах и ее правилах. Олег встал рядом, дружелюбно кивая окружавшим их афганцам. Те ответно улыбались.
Когда один из борцов оказался на земле, собравшиеся взорвались криками одобрения и недовольства, каждый считал своим долгом так или иначе отреагировать на окончание поединка. Победитель гордо прошел по кругу, не без гордости посматривая на горожан. Он был без чалмы, с мокрым от пота лбом и коротко стриженными черными висками. Зрители вновь пришли в волнение, рядом с десантниками начали что-то говорить на своем языке, показывая в их сторону пальцами.
– Уважаемые, – молодой афганец, коверкая русские слова, протиснулся к солдатам. – Наши люди хочет, чтобы вы боролся с Масуд-баба.
– Ну, Степа, давай вперед, – рассмеялся Терещенко, с силой хлопая его по крепкой мускулистой спине. – Покажи удаль русскую, молодецкую!
– Нельзя мне, – с серьезной миной ответил Рязанов. – Мне товарищ сержант не позволит.
– Почему не позволит? – подключился тут же разбитной Соловьев, оглядываясь на Бестужева и подмигивая. – А мы его попросим разрешить в честь советско-афганской дружбы, во имя укрепления связей двух народов.
– Ну и болтун же ты, – беззлобно и тихо ответил Степан, тоже оглядываясь на своего сержанта и как бы спрашивая разрешения.
Афганцы продолжали упрашивать, борец Масуд подошел поближе, заинтересованно разглядывая возможного соперника.
– Люди очень хочет, ай, можно, бриш [48]? – парень-афганец теперь уже оказался рядом с Олегом и трогал его автомат просительным жестом.
Вообще-то расставаться с оружием во время патрулирования было нельзя, но рядом все-таки были еще трое десантников, да если принимать во внимание необходимость налаживания контактов с местным населением, о чем так часто говорил им и замполит, и Чепайтис…
– Давай! – вдруг решившись, быстро кивнул Олег.
Терещенко мигом сорвал автомат с плеча Степана и тот, расправляя саженные плечи, мягкой походкой ступил в истоптанный пыльный круг.
– Ай, шурави, бут! [49]
– Эй, моза, моза! [50] – раздались выкрики болельщиков.
Рязанов удивленно оглянулся, Олег повернулся к толмачу.
– Сапог снимай, – оживленно заговорил тот, довольный исходом переговоров. – Надо без сапог совсем, а!
– Разувайся, Рязань! – гоготнул Терещенко.
Через некоторое время они уже стояли в кругу. Афганец – здоровенный детина, почти на полголовы выше отнюдь не маленького Степана. Под широкими штанами и хламидой типа халата или длиннополой рубахи, перехваченной кушаком, нельзя было точно оценить его физические данные. Рязанов, конечно, выглядел в подтянутой армейской форме спортивнее и моложе.
– Степа, – заорал, перекрывая гул болельщиков, Терещенко. – Не подкачай! Не осрами десантуру!
– Масуд, хода афиз! [51] – неслось со смехом от цветущих персиков.
Степан не торопился с действиями, Масуд крепко схватил его за пояс, подавшись всем телом вперед, и почти упал на Степу. Рязанов в точности повторил его жест, и теперь они упирались грудью в грудь, стараясь толкнуть друг друга, дернуть за пояс, завалить на землю. Масуд был здоровенным силачом, несколько раз он едва ли не поднимал от земли десантника, но тот, отлично натренированный маскировать и перемещать центр тяжести, всякий раз уклонялся от приема противника. На попытки подсечек оба реагировали моментально, подпрыгивая и топоча голыми ступнями в пыли.
Олег, профессиональным глазом оценивая борьбу, отмечал моменты, когда можно было наверняка уложить на землю афганца, но он не был уверен, допустимы ли такие приемы в местной борьбе. Бестужев знал, что если бы не условности правил, Степан давно бы свалил этого смуглого верзилу.
В какой-то момент, сделав обманный рывок в одну сторону и поймав на ответном движении Рязанова, Масуд дернул всем телом в другую и сбил с ног Степана. Тот неловко упал, пытаясь сгруппироваться в падении, но на него тут же грузно навалилась туша противника.
Среди зрителей-афганцев раздались радостные крики, хлопки в ладони. Все одобрительно шумели.
Рязанов, пряча глаза от товарищей, поднялся, красный, с испачканным в пыли влажным лбом.
– Ну что же ты, Степа? – укоризненно крикнул Соловьев. – Нехорошо-то как!
– Да, Рязань, – вторил голос Терещенко, – негеройское поведение, товарищ рядовой Рязанов.
Тот быстро обулся, не глядя на товарищей, и взял автомат из рук Бестужева.
– Хош амадит, зет ташакор, хош амадит, – быстро кивая, все повторял толмач-афганец.
3
Степан некоторое время молчал, видимо, недовольный исходом схватки. Они миновали ряды с лавками ремесленников, занятых полудой, чеканкой, изготовлением металлических кувшинов, в которых можно разогревать воду прямо на костре. Рядом с ними вовсю вели бойкую торговлю празднично наряженные обувщики и портные, расхваливая и демонстрируя свои цветастые халаты и мягкие сапожки. За рядом солений и пряностей на корточках сидели перед огромными медными самоварами продавцы чая в белоснежных чалмах.
Осмотревшись внимательнее, Олег прикинул, какая именно часть базара слабо контролируется, и направился в ту сторону вместе со Степаном. Тут, где было поменьше народу, расположились табором кочевники, издалека виднелось знакомое каре раскрашенных грузовиков, рядом с которыми тоже шла торговля. Грузовики кочевников напомнили Бестужеву случай с Мифоней, происшедший почти месяц назад. Рощупкин до сих пор лежал в госпитале, лицо и грудь его были изрезаны осколками корпуса магнитофона-мины, рука, оказавшаяся ближе всего к мине, была обезображена, на ней осталось всего два целых пальца. Одно воспоминание автоматически повлекло за собой другое, и перед глазами был уже тот полет из Ташкента, вспомнился солдат-ветеран с пластиковым протезом в рукаве. Каким нереальным казался оттуда Афганистан! Каким нереальным кажется теперь тот перелет с Константином…
Подойдя ближе к «Брэдфордам» кочевников, Олег вдруг поймал себя на том, что ему знакома раскраска одной из машин, расписанной крупными ромбами. Грудь сдавило предчувствием, и он незаметно толкнул локтем Рязанова.
– Степа, что-то мне этот грузовичок знаком, – Олег старался говорить тихо и незаметно. – А ну пошли, проверим.
Через минуту они уже были рядом с потасканным, облупившимся «Брэдфордом». Лобовое стекло его было неимоверно грязно, солнечные блики не давали возможности заглянуть внутрь. Боковых стекол на дверцах не было вообще, их место занимали фанерные щиты с узкими горизонтальными щелочками. Степан кулаком постучал по капоту, железо глухо зазвенело в ответ. Никто не появлялся, дверцы оказались запертыми.
– Засели, гады, – тихо выругался Степан, – Делают вид, что никого нет. А ну, дай я кузов осмотрю.
Он залез на задний бампер и рванул несколько раз на себя ручку деревянной дверки. Олег оглянулся, высматривая своих десантников. Вдалеке мелькали силуэты в советской форме. Это немного успокоило, – в крайнем случае, можно выстрелом их привлечь.
Наконец Рязанову удалось открыть дверцу, из-за которой тут же показалось кривое бородатое лицо. Хозяин машины что-то громко и недовольно лопотал на своем языке, отказываясь понимать Рязанова. Когда тот стал жестами показывать, что желает осмотреть кузов и кабину, отрицательно покачал головой, повторяя: «Ханум, ханум!»
– Не тронем мы твой «ханум», батя, – Степан рукой отпихнул кочевника. – Олег, посмотри-ка за ними тут, а я пока внутри пошарю у этого орла.
– Нельзя, там женщин, нельзя, – вдруг по-русски закричал торгаш, цепляясь за руку Рязанова.
– Отвяжись, мусульманин! – сказал тот, проходя внутрь.
– Ай, шайтан! – тихо и злобно выдохнул кочевник. Искоса глядя на Бестужева, он пробежал к кабине и отпер дверцу.
– Степа! – крикнул Олег. – Не забывай, у кочевников всегда есть оружие.
– Спокойно, сержант!
Вокруг начали собираться кочевники, подходя все ближе и недобро покачивая головами. Олег прошел к кабине и стал следить за действиями водителя, заглядывая за лобовое стекло. Тот что-то искал под ногами. Из кузова послышались резкие крики, громкая возня, кто-то с силой ударился изнутри в борт.
– Степан! – крикнул Олег, бросившись назад.
О чем-то начали вокруг кричать афганцы. Воздух внезапно распорола автоматная очередь, в ответ сухо щелкнули пистолетные выстрелы.
– Степан! – Олег рывком плеча бросил автомат в руку.
Взревел двигатель, шумя прогоревшим глушителем и дав клуб сизого дыма. Когда Бестужев подбегал к двери кузова, чья-то рука высунулась из толпы кочевников, клинок с силой звякнул о бронежилет, бросив Олега на землю. Падая, он, не глядя, успел ударить ребром стопы нападавшего, чье-то тело с воем рухнуло рядом. «Брэдфорд» сорвался с места, выбрасывая пыль из-под колес.
– Там, там! – кричал ему кто-то из афганцев. – Побежал к машине!
После выстрелов люди начали разбегаться в стороны, женщины визжали, хватая детей. Оглянувшись, Бестужев увидел замершего рядом с ним в пыли пожилого афганца с длинной бородой, чалма, размотавшись, слетела с его головы, глаза страшно выпучились. Он заползал на четвереньках. Выходит, он приложил не душмана, а мирного дехканина, черт!
Сквозь клубы пыли заметил, как вскочил на подножку и скрылся в кабине одетый в темное мужчина. Упустил!
«Уходят! – стучало в мозгу. – «Духи» уходят! Степу с собой увозят…»
Рывком сдвинув предохранитель, он дал длинную очередь. Было заметно, как строчкой прошило повернувшийся бортом грузовик. С криками издалека подбегали десантники, остальные патрули. Поняв, что так он рискует убить и Рязанова, Олег стал метить в колеса, но в этот момент грузовик чувствительно тряхнуло на ухабе, потом дверца с треском, долетевшим даже сюда, отлетела в сторону, и в пыль на полном ходу выкатился Степан. По тому, как тот группировался в падении, Олег понял, чо он жив и в сознании. Стараясь не попасть в товарища, Олег выпустил новую очередь, но грузовик уже свернул в переулок, скрываясь за высокими глиняными дувалами.
– Олег!.. Что такое?… – подбежав, хватая воздух широко раскрытым ртом, крикнул Уразбаев.
– Душманы в грузовике! – он бросился на помощь Рязанову, заметив, как тот попытался подняться на ноги, но снова упал навзничь.
К нему со всех сторон уже подбегали остальные десантники, держа автоматы наизготовку. Степан лежал с закрытыми глазами, его лоб рассекал кровавый след удара, на груди виднелись две обожженные дырки от пистолетных пуль.
– Ничего, Степа, ничего, – Олег рывком разорвал пришитый к рукаву индпакет. – Сейчас все будет в порядке.
Быстро бинтуя голову товарища, он подумал о том, что «броники» сейчас каждому из них спасли жизнь.
4
С трудом, взвывая двигателем и тужась, автобус преодолевал очередной завал на горной дороге. Следом за ним катили еще один автобус и два потрепанных грузовика, тоже принадлежащие местным властям.
Карим хорошо знал дорогу, этот завал был для него не новостью. Большие валуны растащили в стороны еще в худе [52], а те, что помельче, даже не трогали. Тогда же, в дождь, танки умяли их в грунт. Однако все равно здесь дорога горбилась, автобус припадал то на левую, то на правую сторону. Женщины испуганно вскрикивали, опасливо посматривая на водителя. Карим старался вырулить, выбрать дорогу поровнее. Во внутреннее зеркальце он осматривал людей в салоне и улыбался своими мясистыми темными губами.
Ничего, пусть потерпят такую дорогу. Впереди ждет город, базар и праздник. Недаром в автобусе так и мелькают нарядные кадифе [53]. На задних сиденьях возле мешков и котомок сгрудились ребятишки, они там что-то чересчур разгалделись. Наверное, каждому не терпится поскорее оказаться на базаре, послушать музыку, купить чего-нибудь вкусненького, посмотреть на пахаевани, на гарнизон шурави.
С утра, когда Карим заводил свой автобус, было еще холодно. Люди кутались в теплое, даже когда рассаживались внутри машины. Солнца долго не было видно, лишь алел рассвет над горами, с востока.
Науроза означает новый день, самое начало года, священное время. Деревенский мулла читал на утреннем намазе особенные рокады [54], славя Аллаха, Мухаммеда и весь мир, поздравляя односельчан с приходом нового года. Когда начался озон [55], Карим, как и все, тоже пал ниц перед служителем неба, внимал священным стихам корана, но мыслями был там, в долине, где уже, наверное, расцвели абрикосы и персики, где оранжево пламенеют карликовые айвы и с самого утра прохаживаются тысячи празднично наряженных горожан.
День выдался хорошим, сразу видно, что уже отступают зимние холода, что скоро запламенеют тюльпанами и маками горы, а на деревьях начнут завязываться плоды. Расчувствовавшись, Карим стал напевать песенку, чуть заметно покачивая в такт головой.
Переключив передачу, Карим стал поджимать акселератор – дорога все круче вела вверх, к перевалу. Уже хорошо можно было рассмотреть четко выхваченные солнечным светом заросли кустов боярышника и шиповника, редкие зеленые свечки сарв. Обернувшись на стук, он увидел совсем рядом морщинистое лицо Асадуллы Рахима.
– Скажи, уважаемый Карим-баба, ты что, каждый день ездишь по этой ужасной дороге?
– Нет, дедушка, – улыбнувшись, ответил водитель. – Но довольно часто.
Аксакал неодобрительно покачал головой, повязанной сложным узлом белой чалмой.
– Ай, ай!
– Не волнуйтесь, Рахим-ака, уже скоро на месте будем. Минуем вон тот перевал, – Карим левой рукой указал на неровный перешеек между вершинами впереди, – а за ним уже только спуск в долину, в Нурджабад.
– Скорее бы, Карим-баба.
Водитель усмехнулся. Еще бы, бедный Асадулла Рахим, житель отдаленного горного кишлака Хаирхана, наверняка не часто садится в автобус.
– Скажите, Рахим-ака, а зачем вы в Наурозу уезжаете так далеко от родного крова?
– Ай! – заметно оживился аксакал, жуя беззубым ртом. – В Нурджабаде хочу узнать о сыне своем, Джамале. Что-то давно от него вестей не было, Карим-баба.
Водитель понимающе закивал. Как же, уж ему-то хорошо известно, что в семье несчастного Асадуллы Рахима остался в живых только младший сын красавчик Джамаль, что сейчас служит он в царандое в чине капитана.
Вот наконец автобусы и грузовики вышли на перевал. В кабину и салон ворвалось слепящее утреннее солнце. Сразу в ярких лучах стало видно, как плавает в воздухе мелкая пыльная взвесь. А за окнами открылся замечательный вид на многие километры в округе.
Это место Карим помнил хорошо. Еще бы – полтора года назад душманы устроили тут засаду на автоколонну с продовольствием, и только смелость шурави спасла людей и машины. Карим покачал головой и горестно вздохнул, заметив растрескавшуюся памятную чинару в небольшой лощине слева, чьи обожженные ветви тянулись к зениту. У этого самого дерева тогда и спрятались мятежники. Теперь рядом с чинарой громоздились проржавевшие останки «КамАЗов» и просевший без колес корпус БТР с двумя пробоинами.
– Ай! – сказал Асадулла Рахим, указывая морщинистым пальцем на исковерканную технику. – Смотри, ашроры! [56]
– Вижу, отец, вижу, – кивал Карим.
Когда впереди показались полуразрушенные каменные останки караван-сарая и рядом с ним он заметил человеческие фигурки, у Карима захолонуло в груди. Он невольно сбросил передачу, продолжая движение только по инерции. Еще через минуту он различил на людях зеленую форму и облегченно вздохнул. Слава Аллаху, это шурави! А если на дороге шурави – душман никогда не сунется.
– Ашроры! – взволнованным голосом произнес Асадулла Рахим. – Смотри, там ашроры!
– Успокойтесь, отец, это шурави. Ничего опасного нет.
Когда подъехали к караван-сараю, все в автобусе замолчали, напряженно глядя в окна. Затихли даже детишки, и яснее послышалось, как скрипит неисправный задний амортизатор. Человек в зеленой форме вышел на дорогу и остановился поперек, положив руку на автомат и размахивая другой над головой.
Нажав на тормоз, Карим притормозил автобус, видя в зеркальце, как за ним приткнулись к обочине второй автобус и оба грузовика, окутываясь клубами догнавшей их пыли. Из развалин караван-сарая вышли еще несколько солдат, направляясь к затормозившим машинам. Тот, что их остановил, имел лычки бриша на погонах. Он подошел и громко стукнул в дверь салона.
– Эй! Давай!
– Что он говорит? – тихо и испуганно переспросил аксакал.
– Сейчас! – ответил Карим и поспешно открыл дверь.
Бриш, топая, вошел в автобус и пристально осмотрел всех пассажиров. Кариму очень не понравился странный хищный блеск его глаз.
– Давай! – он пальцем показал назад, на дверь. – Топай!
– Что он говорит? – продолжал шептать Асадулла Рахим.
– Ассалам алейкум, – решился подать колос Карим, кое-как изъясняясь по-русски. – Автобус ехать в Нард-жабад, на Наурозу.
– Давай! – повысил голос десантник и, схватив за шиворот сидевшего на первом сиденье паренька, выбросил его на улицу. – Давай, ну!
– Он хочет, чтобы мы вышли из автобуса, – сказал громко Карим и поднялся.
Соскочив в дорожную пыль, Карим не успел хлопнуть дверцей, как сзади его схватил за куртку другой шурави, толчком бросил к борту автобуса и быстрым движением стал ощупывать карманы. Послышались женские крики, плач детей с той стороны.
То, что происходило, было совершенно невероятно. «Командос» достал обвязанный в тряпицы кошелек Карима с деньгами, заготовленными для покупки запчастей и гостинцев жене и детям. Довольно хмыкнув, шурави засунул его себе в карман. Лицо его было в свежих порезах от бритья, на нем ясно читались алчность и злоба. Заметив это, водитель обмер: десантники-шурави занимались грабежом на дороге?
– Давай, топай! – закончив досмотр, парень с силой толкнул его в сторону.
Чуть не упав, Карим быстро засеменил туда, где уже сгрудились в кучу пассажиры его автобуса. Женщины прижимали к себе испуганно притихших детей. Солдаты, которых он насчитал не менее пятнадцати человек, методично обыскивали каждого, рылись в вещах, что остались в автобусе, беззастенчиво вытряхивая содержимое мешков, шарили в кузовах грузовиков. Они вытаскивали вещи, унося их в развалины караван-сарая.
Карим, чувствуя свою беспомощность, тихо топтался под тяжелым взглядом бриша, чей автомат был направлен в их сторону. Было видно, как заартачился водитель первого грузовика, как два солдата ударами прикладов свалили его на землю, пинками погнали в общую кучу. Вдруг заволновался, засуетился старик Асадулла. Он прошел к бришу своей качающейся походкой и кланяясь.
– Командор! Зачем нас трогаешь?
Бриш усмехнулся и сделал короткий знак солдатам. Трое подошедших, мерзко ухмыляясь, толкнули старика в пыль, послышались слабые стоны старика. «Командос» били его тяжелыми сапогами. Бриш подошел ближе, пристально вглядываясь в лица замерших от ужаса пленников.
– Рахим-ака! – непроизвольно вскрикнул, цепенея от потрясения, Карим.
Бриш тут же почти без замаха двинул его кулаком в зубы, и водитель отлетел на несколько шагов. Поднимаясь и утирая кровь с рассеченных полных губ, он увидел, как солдаты, держа аксакала за обессилевшие руки, поволокли его по пыли к камням караван-сарая, где одиноко цвел редкими цветами куст одичавшего граната. Бросив его в яму, они подняли автоматы. Оглохший от удара Карим почти не слышал звука очередей, только видно было, как забегали фонтанчики пыли на краю ямы.
5
Подполковник Тимофеев встречал наурозу в штабе. Он уже давно заметил, что мятежники-контрреволюционеры не пропускают праздники, стараясь досадить народной власти. И потому предпочитал сейчас сидеть не за праздничным дастарханом, а в штабе. Перед ним во всю стену висела огромная карта Бадахшанского района. Лампочки, обычно обозначавшие путь следования автоколонн с грузами, не горели – в праздник все сидели по домам. На «точках» тоже было спокойно. Новый год, кажется, проходил нормально, и все же… Все же было почему-то тревожно на душе у Тимофеева.
Дежурный офицер капитан Князев скучал за своим столом, изо всех сил пытаясь сдерживать зевоту.
Связисты тоже бездельничали, жалея, что им выпало дежурство, когда у всех остальных выходной. Радиоконтакт поддерживали только с патрулями, направленными по просьбе местных властей на улицы Нурджабада, но там, судя по донесениям, все было в норме.
Еще дважды пройдя кабинет из конца в конец, подполковник сел на свой стул и тут тишину разорвала звонкая трель телефона спецсвязи. Не дожидаясь второго сигнала, Тимофеев сорвал трубку:
– Подполковник Тимофеев на проводе!
– Здравствуйте, Иван Федорович! Это майор Оман.
Тимофеев и сам уже узнал по легкому акценту майора ХАДа Омана. Голос его звучал сухо и даже немного натянуто. Подполковник, почуяв недоброе, напрягся.
– Слушаю вас, товарищ майор.
– Нам только что стало известно, что на восточной дороге в сорока километрах от Нурджабада около двух часов назад взвод советских десантников занимался грабежом и мародерством.
– Мой гарнизон на месте, – чуть охрипшим голосом ответил он. – Вы уверены, что это были именно советские десантники?
– Да, уверен, – тон Омана казался ледяным. – Я беседовал с чудом оставшимся в живых водителем автобуса Каримом, он довольно точно описал, как они выглядели.
– Князев! – он оторвался от трубки. – Срочно узнайте, есть ли наши десантники в сорока километрах на дороге 3–5.
Тут же вновь вернулся к Оману.
– Вы уверены, товарищ майор, что это были именно советские солдаты? – повторил он. – Может быть, это специально спланированная акция, направленная на то, чтобы вогнать клин недоверия между афганским народом и советскими воинами.
– Возможно, что так, – голос майора, похоже, немного потеплел. – Как будем действовать?
– Сейчас вышлем десантные группы на место происшествия. Необходимо найти бандитов, обезвредить их и, главное, доказать, что наши солдаты тут ни при чем.
Вдруг ожил долго молчавший телефон на столе дежурного. Тимофеев видел, как Князев слушает и у него вытягивается лицо.
– Постарайтесь держать меня в курсе, – сказал Оман. Было слышно, что на его конце провода переговариваются по-афгански. – Мы тоже постараемся предпринять кое-какие шаги. И еще, товарищ подполковник, тот водитель, о котором я вам говорил, Карим, просится сопровождать вас. Говорит, что хорошо знает этот район.
– Хорошо, присылайте.
Они коротко, по-военному попрощались. Подполковник быстро пробежал глазами сводку, протянутую дежурным офицером. Как он и предполагал, в месте бандитского нападения никого из десантников и воинов других советских частей не было.
– Свяжитесь с «точками» в тридцатикилометровом приближении от места происшествия, узнайте, не было ли замечено передвижения групп людей до взвода и более. Предупредите о том, что душманы, возможно, переодеты в форму советских десантников. Дайте приказание, что с этой минуты единая форма для всех десантников – комбинезон.
– Разрешите доложить, товарищ подполковник?
– Разрешаю.
– Сержант Бестужев и рядовой Рязанов, патрулируя базарную площадь, опознали грузовик кочевника и самого торгаша, который месяц назад продал рядовому Рощупкину магнитофон с миной. При задержании рядовой Рязанов получил ранение в голову, грузовик скрылся.
– Черт знает что! – взорвался Тимофеев, поднимаясь. – Группу срочно на вылет, осмотреть город и дороги сверху. Разведроту лейтенанта Чепайтиса готовьте к вылету в зону происшествия на дороге.
6
Олег посмотрел на своих ребят, тесно сидящих в елизаровской «стрекозе». Все они напряженно следили за бегом склонов и осыпей в иллюминаторах. Бестужев наткнулся на застенчивый взгляд Толи Волкова, оказавшегося неутомимым, бесстрашным и метким пулеметчиком на высоте 2201, улыбнулся и ободряюще подмигнул ему. Толя улыбнулся в ответ.
Подключенный к связи вертолета, Бестужев услышал перекличку взводов, разговор лейтенанта Чепайтиса с подполковником Тимофеевым. Судя по докладу, первая разведгруппа, высадившаяся возле злополучного караван-сарая, не обнаружила ни душманов, ни следов их присутствия, отыскались только «случайно» оброненные ими несколько фляг да пустых автоматных рожков.
Из радиосвязи Олег узнал также, что поднятые по тревоге вертолеты догнали «Брэдфорд» с бандитами. Но водителю и пассажирам удалось-таки скрыться в начинавшемся за Нурджабадом подземном переплетении заброшенных арыков.
Знал Бестужев и то, что одна из «точек», расположенная в двенадцати километрах юго-западнее разрушенного караван-сарая, наблюдала с полчаса назад передвижение группы людей до тридцати человек. Группа двигалась труднодоступным ущельем в направлении маленького безымянного кишлака.
Чепайтис, получив задачу обнаружить и обезвредить мятежников, сообщил командирам взводов, что душманы, судя по всему, уже добрались до кишлака и находятся в нем. Чтобы перерезать «духам» пути к отступлению, часть сил будет высажена перед противником, на склонах за селением. Основная группа десантируется на подходах к кишлаку и должна будет затем скрытно выйти к населенному пункту и внезапно атаковать бандитов.
Основная тактика была уяснена, оставалось только ждать, когда вертолеты будут у намеченного рубежа. Олег прислушивался к самому себе, оценивая свое состояние: напряжен, нервы как натянутая тетива, мышцы будто расслаблены, однако готовы в любой момент взорваться силой и разрядиться, сердце бьется ровно, мощно.
Олег живо представил, что именно такое состояние бывало у него на ответственных спаррингах, на московских соревнованиях по каратэ. И вдруг словно острием резануло по-живому: припомнились все преследовавшие его тогда страхи, проблемы, весь тот обман, в котором он оказался замешанным, весь запутанный клубок настроений до и после ухода из школы, пролетело искривленное улыбкой лицо Леши Самойлова, несказанно далекий, почти нереальный облик Маринки, темные тени и блеск ножа в подъезде…
Бестужев усмехнулся, чувствуя, как натягивается ремешок каски на скулах. Скользнув взглядом по лицам сидевших плечо к плечу Седугина и Волкова, Давлятова и Стефанакиса, он словно получил дополнительный заряд бодрости и уверенности в силах. Рослые, плечистые, с великолепными физическими данными и выносливостью, ребята были как на подбор. С такими не страшно в любом бою. Мысли, сделав виток, снова вернулись к изматывающим тренировкам в секциях. И неожиданно для себя с гордостью подумал, что благодаря ему, может быть, и не так много, но уж сорок-пятьдесят парней точно придут в Афганистан крепкими, подготовленными к физической нагрузке солдатами. И еще мелькнула мысль, что, если вдруг доведется снова в Москве вести секции кунг-фу, то теперь у него не будет больше сомнения, зачем и для чего он должен помогать ребятам воспитывать в себе бойцовские качества.
7
К кишлаку выходили скрытно. Проводник Карим шел с Чепайтисом. На марше старались идти так, чтобы не попасть под одну очередь или гранату, если душманы устроят засаду. Отделение Уразбаева выполняло задачу разведки, прощупывая дорогу впереди. Бандиты, видимо, были уверены в том, что им удалось уйти незамеченными, потому ни мин не ставили, ни засад не устраивали.
Стремясь забыть об усталости и напряжении, чтобы не «перегореть» еще до начала боя, Олег по привычке напевал про себя песню полюбившегося «Аквариума»:
Я просыпаюсь, я боюсь открыть веки,
Я спрашиваю: кто здесь? кто здесь?
Они отвечают, но как-то крайне невнятно:
Все часы ушли в сторону, это новое время!
Оглянувшись, увидел вспотевшие лица Турсунова и Волкова, тащивших на плечах трубу гранатомета. За ними тянулась по тропинке ускоренным маршем цепочка людей.
Когда показался кишлак, вернулось дозорное отделение Уразбаева. С душманами им встретиться так и не довелось. Лейтенант Чепайтис, нахмурив тонкие белесые брови, внимательно осмотрелся. Селение лепилось на склоне обросшей редким кустарником горы, низкие строения из тесаных камней робко выглядывали из-за каменных дувалов. Никаких признаков появления там душманов не было видно. И тем не менее десантники с большой осторожностью готовились к прыжку. В разведку ушла часть взвода младшего лейтенанта Староверова. Вот-вот предстояло и остальным броситься вперед, за дувалы кишлака.
И тут вдруг глухим, непонятным шумом напомнила о себе радиостанция. Вместе с шипением и треском раздался далекий голос:
– Юпитер! Юпитер! Говорит Клен! Веду бой с душманами в пяти километрах западнее кишлака, в квадрате 97–05. «Духи» в советской десантной форме, человек двадцать.
«Юпитер» был позывным Чепайтиса, «Клен» – младшего лейтенанта Балашова, командира того взвода, что был десантирован за кишлаком в направлении возможного отхода душманов. Выходит, селение перед ними сейчас и в самом деле пусто?
– Понял тебя, Клен, – отозвался в эфире голос Чепайтиса. – Управитесь с «духами» сами?
– Так точно, товарищ Юпитер!
Тут же прорвался голос младшего лейтенанта Староверова:
– Дошел до центрального перекрестка, душманов по-прежнему не вижу.
– Если кишлак пуст, Клен, мы через полчаса будем у вас.
Олег почувствовал, что ротный сейчас даст отбой дозору Староверова и введет основные силы десантников в кишлак. Но тут напряженную тишину в наушниках разорвала близкая автоматная очередь. Стреляли в кишлаке?!
– Миша! – послышался крик Чепайтиса.
Грохот перестрелки усилился. Рванули два взрыва, над кишлаком в небо взметнулась волна огня и дыма. И тут же отчетливо зазвучал крупнокалиберный пулемет. По выстрелам Олег определил, что стрелял в основном противник. Староверов погиб или оказался в капкане, а вместе с ним, пожалуй, и отделение второго взвода.
– Бестужев, Гришин, вы меня слышите? – голос Чепайтиса сделался ледяным.
– Так точно, – в один голос ответили оба.
– В кишлаке банда. Мы засекли два гранатомета, безоткатное орудие, крупнокалиберный пулемет. Выйдите в тыл к «духам», пока мы будем входить справа в кишлак. Задачу уяснили?
– Так точно, товарищ Юпитер!
– Действуйте!
Отключив рацию, Олег облизнул мгновенно пересохшие губы. Глядя в глаза замершим солдатам, поставил боевую задачу.
Прикрываясь в небольшом овраге, они быстрым броском преодолели разделявшие их и дувал сто метров. Дыхание бежавшего следом Олеся Турсунова подгоняло Олега в спину. У дувала быстро проверили, нет ли охраны, и перемахнули через почти двухметровую ограду. Сад был густо заплетен виноградником, на отлете особняком стояли ряды плодовых деревьев. Дом – низкий, с плоской кровлей – располагался в центре участка. Олег сделал знак рукой Седугину, чтобы тот проверил хижину. Ефрейтор, понятливо кивнув, пробрался к строению.
Перестрелка на том краю кишлака разгорелась не на шутку. Снова несколько раз грохнули гранаты, остановившись на полутакте, умолк один из чужих пулеметов.
Вынырнув обратно из дома, Седугин жестом показал, что все в порядке, бандитов нет. Пустыми оказались еще два двора. Миновав небольшой переулок, они приостановились. Следующий дувал был выше и крепче первых, а, судя по размерам двора, он принадлежал какому-нибудь местному богатею. Это настораживало. На пустынных улицах не показывался никто – ни человек, ни собака, ни ишак. Селение словно вымерло.
Решив проверить это подворье, Олег кивком головы указал на него ребятам. Отточенно четко, как на учениях, трое десантников подбежали к стене и пригнулись, подставляя спины. Олег вместе с Седугиным и Давлятовым моментально взлетели наверх, еще рывок, падение – и вот они уже на утоптанном глиняном полу.
Уже перелетая в броске через широкий дувал, Олег внутренне похолодел: тесный дворик перед почерневшим от старости сараем был полон душманов, они были застигнуты в тот момент, когда сносили в сарай блестящие цинковые ящики из-под патронов. Бандиты замерли, пораженные неожиданным появлением советских десантников.
Олег с товарищами оказался в самой гуще оторопевших врагов. Расстояние было чересчур малым, чтобы стрелять. Душманов не меньше дюжины – здоровенные муджахеды в засаленных, заскорузлых темных чалмах. Олег, хотя и сам не ожидал такого поворота, решительно бросился вперед. Ребром стопы двинул ближайшего воина Аллаха в грудь, краем глаза ловя действия Седугина и Давлятова, следом моментально вступивших в бой. Еще через мгновение душманы пришли в себя, с гортанными выкриками выхватывали длинные кривые ножи.
Отбив автоматом ножевые атаки сразу двух душманов, Олег мгновение спустя достал одного прикладом, а второго пяткой, и тут же нырком в сторону уклонился от следующего нападающего, решившего прыжком сбить его с ног. Муджахед упал на землю, получив страшный удар каблуком в затылок. В то же мгновение раздался выстрел. Оглянувшись, Олег заметил, как на рукаве Давлятова расплывается красное пятно, а сам он саперной лопаткой отбивается сразу от трех наседающих бандитов. Леха Седугин, стоя посреди целой кучи распластанных врагов, размашистыми ударами отбивался еще от двух.
Поспешив на помощь Давлятову, Олег подсек заднего из нападавших и тут же нанес ему локтевой удар. Взвизгнув, тот затих и сполз в пыль у ног. По саду в направлении дома убегали еще двое, не выдержавшие напора десантников. За считанные секунды здесь, на дворике перед сараем, все было кончено.
Седугин быстро поднял свой автомат. Олег краем глаза заметил, как над дувалом показалась тень перелезавшего Турсунова. И в этот момент из приземистого строения, стоявшего впритык к большому дому, раздалась длинная пулеметная очередь. Бестужев мгновенно упал на землю, используя тела душманов как прикрытие, отполз к сараю. Пулемет по-прежнему лупил продолжительными очередями, не давал поднять голову.
Олег услышал какое-то копошение за дощатой стенкой сарая, медленно сорвал чеку с гранаты и, чуть помедлив, швырнул ее через маленькое окошко. Тут же бросился на землю, опережая взрыв. Грохнуло так, что заложило в ушах, взрывной волной вышибло дверь и приподняло перекосившуюся крышу. Сарай тут же занялся жарким трескучим пламенем.
– Бестужев! Бестужев! – раздалось в наушниках, как только он включил рацию.
– Слушаю, товарищ Юпитер!
– В каком вы сейчас положении?
– Мы нарвались на целое осиное гнездо. У нас пока потерь нет, – и в этот момент увидел, как из дымящегося дома появились Давлятов с перевязанной уже рукой и Седугин с кровоподтеком на лице.
– Молодцы! – от души похвалил Чепайтис. – Наблюдаю дым от вашей работы. Мне нужна ваша помощь. Душманы крепко окопались на второй улице, два пулемета не дают головы поднять. Вот вам координаты: видите две сросшиеся чинары у двухэтажного дома? Чуть выше по горному склону, метрах в тридцати они и засели. Достанете?
– Постараемся, товарищ Юпитер!
– Юпитер! Юпитер! – ворвался в диалог задыхающийся голос сержанта Гришина. – Душманы отрезали нас со Зверевым от отделения во время броска. Веду неравный бой. Сашку убило.
– Где ты находишься? – отозвался ротный.
– К дувалу прижали, гады. Держу их метрах в двадцати от себя. Буду перелезать – лучшей мишени не найти. Так что принимаю последний бой, ребята!
– Отставить панику! – ледяным тоном отрезал Чепайтис. От волнения прибалтийский акцент проявился в его голосе заметнее, чем обычно. Он секунду помолчал, потом добавил мягче: – Двигай вправо, сержант. Метрах в пятидесяти там должна быть небольшая дыра. Расширишь прикладом и пролезешь.
«Господи! – ахнул про себя Олег. – Откуда лейтенант может знать про дыру? Он же впервые в этом кишлаке?!» И тут же осадил себя: Чепайтис прав, в любом заборе мальчишки обычно делают себе лазы…
Додумывал это он уже на бегу, приближаясь к передней линии обороны душманов. Высокая чинара была уже совсем рядом. Бандиты не попадались. Видимо, они сконцентрированно действовали против основной группы десанта. Олег дал команду Стефанакису и Давлятову занять двухэтажный дом – пусть снайпер займет удобную для позиционной стрельбы крышу. Сам вместе с гранатометчиками двинулся к нарастающему грохоту пулеметной перестрелки. Пробегая мимо очередного дувала, они услышали, как оттуда раздались отрывочные выстрелы автоматической винтовки. Седугин на бегу, прижавшись к самой стене, отстегнул гранату и бросил за дувал. Выстрелов после взрыва оттуда больше не последовало.
Едва не выскочив с разбегу на следующую улицу, десантники отпрянули, увидев, как по ней навстречу бегут трое душманов с автоматами. Тут же раздалась длинная очередь, и троица, распахивая полы грязных халатов, покатилась с завываниями по земле.
– Дезертиров убивают, – Толя Волков прижался к стене рядом с Бестужевым, хватая широко раскрытым ртом разряженный горный воздух. – Сами своих же…
Олег быстро огляделся, оценивая обстановку. Судя по всему, они уже практически находились за самой спиной оборонявшихся бандитов. Пулеметы строчили где-то совсем рядом слева. Видимо, с дувала второго от края двора. Олег рукой указал на покосившиеся ворота и, убедившись, что улица пуста, бросился вперед.
Почти одновременно с ефрейтором Лехой они влепились в трухлявые створки, проломившиеся под их весом. Поливая длинными очередями из автоматов, ворвались во двор. У противоположного дувала, с пробитыми в виде бойниц щелями стояли с полдюжины бандитов. Несколько раненых сидели рядом, перезаряжая рожки и пулеметные ленты. Метнувшись сразу вправо, Олег просек очередью троих и в длинном прыжке укрылся за стоявшим поблизости облупившимся тандыром. Услышал, как ответные пули глухо защелкали о глину. Успел заметить, как скосили очередью вбежавшего следом во двор Толика Волкова, как дернулся всем телом, уползая за дерево ефрейтор Седугин. Успел выстрелить из гранатомета Турсунов, разворотив дувал в метре от пулеметного гнезда. Слыша, как пробегают в глубь сада душманы, как молотит сверху оставшийся пулемет, Олег одну за другой бросил четыре гранаты.
Вслед за ухающими разрывами слышались леденящие душу вопли раненых и умирающих бандитов. В дыму и пылевом смерче Олег перекатился метра на четыре в сторону, перезаряжая рожок, успел снять двух бросившихся на него душманов, появившихся из дверей дома.
Снова ударил гранатомет. Видимо, со стороны Чепайтиса было видно, как стена дувала прогнулась внутрь и тут же брызнула каменными осколками. Послышалось нестройное и громкое «Ура!» советских десантников. И, видя, как в проеме каменной стены появляются одна за другой такие знакомые, родные фигуры в зеленых комбинезонах, он поднялся, ведя огонь короткими очередями, рванулся вперед, присоединив свой голос к громогласному «Ура-а!», к этому могучему, победному солдатскому боевому кличу.