1
И вдруг он прозвучал. Один единственный выстрел. Солдаты замерли, насторожились. Даже не выстрел, а скорее, далекий щелчок пастушьего кнута. Эхо тут же повторило многоголосо «тах-тах-та…» Бестужев по направлению звука машинально отметил, что выстрелили откуда-то с вершины. Может быть, и пониже, из какой-нибудь расщелины.
Ему и в голову не могло прийти, что стреляли именно по ним, по их машине, идущей в середине колонны. И он в те считанные секунды после одиночного выстрела, как другие бойцы, глянул вперед, в голову автоколонны: как там? Куда попали? Но ничего подозрительного не заметил. Машины двигались ровно, соблюдая интервалы. Словно бы никакого выстрела вовсе и не было. Кто-то хлестнул кнутом, а тут уши развесили…
Но, повернув голову, Олег остолбенел, словно его нежданно ударило током. С холодеющим сердцем он увидел, как перед ним тяжело и неестественно оседает прапорщик Пикаржевский, в мановение ока обмякший, словно из его крепкого тела вынули главный стержень. А на квадратной спине прапорщика, плотно обтянутой защитного цвета тканью полевой форменной одежды, возле левой лопатки появилась небольшая рваная точка, словно изнутри кто-то небрежно проткнул крупным гвоздем. Вокруг нее быстро набухало и расплывалось темное пятно…
Встречный горячий ветер бил Бестужеву в лицо, щекотал ноздри привычный запах разогретого асфальта, тонкой сухой пыли, отработанных выхлопных газов, бензина и масла. Олег продолжал неотрывно смотреть на квадратную спину прапорщика и не верил своим глазам.
– А-а! – закричал не своим голосом Роман Курчиненко. – Убили!.. Душманы!..
– Не ори! – осадил его Бестужев, еще окончательно не веря в такую возможность.
Олег с отчетливой ясностью понимал, что произошло что-то невероятное и непоправимое. В оцепенелой пустоте услышал тревожный стук своего собственного сердца.
Роман Курчиненко, втянув голову в плечи, присел как можно ниже, спрятался за борт машины. Бестужев, Волков и другие солдаты подняли Пикаржевского, осторожно опустили его на скамью. Сидеть тот не мог, начал заваливаться набок и назад, на Волкова. Солдаты-первогодки растерянно озирались, тревожно восклицая:
– Убили!
– Засада!
Кто-то пальнул из автомата по горному выступу, кто-то забарабанил по крыше кабины. На выстрелы раскатистым эхом отозвалось ущелье. Волков протянул открытую ладонь Бестужеву, ту самую, которой поддерживал Пикаржевского у лопатки. Она была в крови. Многозначительно посмотрел на сержанта.
– Расстегивай мундир и перевязывай! – приказал Бестужев и, удивляясь своей решительности, зычно крикнул, заглушая все возгласы: – Прекратить панику! Без команды не стрелять!
Все произошло в какие-то считанные секунды. Бронированный вездеход, резко затормозив, свернул на небольшую площадку и прижался почти вплотную к отвесно падающей кремнистой скале, уступая дорогу едущим следом тяжелым машинам. В распахнутой дверце кабины показалось потемневшее вытянутое лицо майора, его рыжеватые короткие усы строго топорщились.
– Что случилось? Прапорщик, кто открыл стрельбу?
Бестужев перегнулся к нему через борт, но доложить не успел. По машине хлестнула длинная пулеметная очередь. Стрелявший душман, по всей видимости, торопился и взял прицел слишком высоко. Пули веером просвистели над головами солдат и с надсадным стрекотом прошили строчку на гранитной скале, высекая искры и каменную крошку. С горы, расположенной на противоположной стороне долины, ухнул гранатомет. В том месте, где секунду назад находился вездеход, раздался взрыв, рассеивая во все стороны визжащие осколки и вырванные куски асфальта. Затрещали разнобойно винтовочные выстрелы, автоматные очереди, а горное эхо стоголосо повторяло их.
Майор кубарем выкатился из кабины с автоматом в руке:
– Покинуть машину! Рассредоточиться! К бою!
Соскакивая на землю, Бестужев машинально взглянул вперед, туда, в долину, где находилась «Соловьиная роща». «Урал», ткнувшись носом в кювет, охвачен пламенем, и густой черный дым столбом поднимался в синее безоблачное небо. Мимо него, лихо огибая горящий грузовик, на большой скорости прокатывали одна за другой автомашины, торопясь как можно скорее выйти из зоны обстрела.
Затявкал крупнокалиберный пулемет, и тяжелые разрывные пули кучно хлестнули по кабине вездехода. Со звоном разлетелись стекла, один за другим прозвучали короткие взрывы.
– А, черт! Рацию! Разбили! – майор выпустил длинную автоматную очередь в ту сторону, откуда бил пулемет.
Бестужев занял оборону за задними спаренными колесами. Рядом тяжело дышал Роман Курчиненко. Тут же, неподалеку от Олега, выставив автоматы, распластались на земле бойцы его отделения.
– Надо же так – напоролись на засаду! – Роман таращил глаза во все стороны. – Вот так посты вдоль шоссейки!
– Не скули! – не выдержал Бестужев. – От нападения никто не застрахован.
Майор Устинов прополз за передние колеса, вынул бинокль и стал осматривать горные выступы и расщелины, выявлять огневые точки душманов. Олегу было видно, как из мотора закапала черная маслянистая жидкость на спину офицера. Бестужев пополз к командиру, чтобы сказать об этом, но тот сам поменял позицию, переместился вперед. На спине мундира расплывалось крупное маслянистое пятно. «Не отстираешь и в «химчистке» не снимешь», – с сочувствием машинально подумал Олег и вспомнил о своей портативной рации. Вынул из чехла, протянул ее Устинову.
– Товарищ майор, вот возьмите!
– Давай! Молодчина! – Устинов взял рацию, щелкнул тумблером, поднес к губам. – Алло! Лейтенант Абрикосов? Абрикосов? Как у тебя?
– Ведем бой, – послышался сквозь треск и нудный писк голос лейтенанта. – Горят один «Урал» и один «КамАЗ». Остальные машины благополучно выходят из зоны обстрела. Раненых двое.
– Тяжело?
– Серьезно. Я вас все время вызываю, а вы не отзываетесь.
– У меня передвижную рацию вывели из строя. Со штабом связался? Сообщи немедленно от моего имени. Алло! Алло! Абрикосов! Справа на выступе, где одинокое кривое деревцо, – безоткатное орудие!
– Вижу, товарищ майор! Сейчас врежем!
– Давай, Абрикосов! – и Устинов стал вызывать старшего лейтенанта Иванова, чей бронетранспортер замыкал колонну.
– На перевале тихо, товарищ майор, – доложил Иванов. – Направляюсь к вам.
Бестужев слушал переговоры майора и представлял картину боя. Вдруг почувствовал, что его кто-то теребит за сапог. Оглянулся: Роман Курчиненко.
– Сержант! Пропадем тута… Я… я сейчас выскочу и прицеплюсь за любой грузовик.
– Только посмей!
Мимо них, шелестя шинами по асфальту, проносились на бешеной скорости длинномерные тяжелые «КамАЗы». Отсюда, из-под кузова, Бестужеву хорошо было видно, как они, фыркая сизым дымком выхлопных газов, торопливо скрывались за горным отрогом, неслись вниз, в долину.
– Мы тут… как в капкане, – Роман вытер щеку тыльной стороной ладони, размазывая грязь. – Перебьют нас… как котят перебьют!
– Заткнись! – зло выдохнул Бестужев.
Он понимал, что в словах Романа есть немалая доля правды. Позиция у них была незавидная – открытая отовсюду. С одной стороны – каменистая стена вздымалась неровными выступами вверх, а с другой, за обочиной шоссе, круто уходил вниз горный склон, кое-где поросший кустами. Укрыться негде, если не считать те редкие крупные куски скальной породы, которые вразброс лежали вдоль дороги.
Из кузова вездехода спрыгнул Волков. Плюхнулся на землю, залег. Огляделся по сторонам и, увидев Бестужева, подполз к нему.
– Все, товарищ сержант! Перевязал, – и тут же тихо добавил, щелкая затвором автомата: – Влипли мы, как пить дать влипли.
– Это еще поглядим! – неестественно бодрым тоном отозвался Бестужев.
Тут же чертыхнулся про себя и глянул на обветренное, загорелое лицо десантника, на задорный, чуть курносый нос и белесые брови. В глазах увидел не страх, не отчаяние, скорее, глубокую тревогу. Бестужев ругнул себя мысленно, подумал о том, что как командир отделения он еще ничего не стоит, так себе, никудышный сержант. Забыл про своего солдата!
Все вокруг грохотало, горное эхо умножало беспорядочные выстрелы, автоматные очереди, уханье гранатометов. Бестужев машинально отметил, что внешне все обстоит так же, как и на полигоне, только внутреннее состояние совсем иное. Оно тревожное и до предела нервно-напряженное. Да и как может быть иначе, если ощущаешь себя мишенью, видишь, как стреляют по тебе.
Бестужев еще раз взглянул на Анатолия, не называя прапорщика, спросил:
– Как он там?
– Плохо, очень плохо, – отозвался Волков.
– Что?!
– Кажется, не дышит совсем.
– Нам бы только отбиться, а там мигом в госпиталь доставим. Доктора выходят, – сказал Бестужев и добавил: – Смотри левее, в распадок. Оттуда шпарят, гады!
Волков чуть подался вперед и из-за спаренных задних колес стал стрелять короткими очередями.
Басовито урча мотором, подкатил к вездеходу тот самый бронетранспортер, который замыкал автоколонну. На стальных крашеных зеленым цветом бортах поблескивали свежие царапины и вмятины от осколков и пуль. Голубоватые выхлопы отработанных газов, забивая дыхание, пахнули в лица бойцов, расположившихся под вездеходом. С лязгом откинулась крышка тяжелого люка.
– Товарищ майор? Товарищ майор? Где вы?
– Здесь, – отозвался Устинов, не высовываясь из-под машины, и тут же велел: – А ну-ка, Иванов, сшиби гранатометчика. Досаждает гад, – и продолжил командирским тоном: – Даю ориентиры: прямо поверху, где косой выступ скалы и заросли кустарника.
Башня задвигалась, и темный ствол пушки на время застыл в указанном направлении. Потом дважды из его жерла вырвалось короткое пламя, раздались глухие раскаты грома. Бестужев с радостным облегчением видел, как там, на выступе скалы, два раза взметнулись темные фонтаны взрывов, разбрасывая в разные стороны осколки и каменное крошево. Меткости стрелявших можно было позавидовать. Сержант тут же зафиксировал: огневая точка перестала существовать. Знай наших!
– Товарищ майор! Товарищ майор! – в проеме люка показалась голова в кожаном шлеме. – По рации вызывают!
– Включи громкость, – приказал Устинов и, не поворачиваясь к бронетранспортеру, выпустил короткую очередь по душманам.
– Сейчас, товарищ майор! – водитель скрылся и из люка спустил на проводе темные груши наушников.
– Внимание! Внимание всем постам! Внимание на шоссе! – послышался в наушниках чей-то уверенный голос. – Будьте осторожны! Будьте внимательны! Преследуем банду!.. Преследуем банду!.. Душманы отходят параллельной долиной!.. Возможен прорыв к шоссе!..
Бестужев и Волков находились ближе других к майору. Они слышали голос из наушников. Молча переглянулись, ободряя друг друга. Оказывается, у них дела не так уж и плохи. Душманы не устраивали никакой засады. Банда сама прорывается и случайно напоролась на автоколонну.
– Товарищ майор, я сообщил в штаб о нападении на колонну, – доложил офицер, высовываясь из бронетранспортера. – Просят нас продержаться, остановить банду. Подмогу выслали.
– Заткни глотку пулемету, – Устинов дал ориентиры.
Подавить душманский пулемет оказалось сложнее. Видно, бандит был опытным пулеметчиком: умело менял позиции, используя горную местность, прятался за камнями, выступами. И стрелял длинными очередями, не давая солдатам даже высунуться. Бил и по бронетранспортеру, по его смотровым щелям. Но дуэль продолжалась недолго. Точно посланный снаряд все же настиг пулеметный расчет душманов. Взрыв накрыл и разметал их.
Майор Устинов, прячась за передними скатами, развернул планшет с картой. Обстановка несколько прояснялась. Как он и предполагал, банда появилась из ущелья, которое, разорвав каменную гряду, пересекало долину и там, где была «Соловьиная роща», уходило влево узким мрачным коридором. По тому, как душманы с ходу и неорганизованно вступали в бой, майор понял, что для них встреча на шоссе с автоколонной была неожиданной. Банде, потрепанной нашими подразделениями, по элементарному здравому смыслу стоило бы затаиться, переждать, пропустить автоколонну, а затем уходить в горы, где есть возможность оторваться и скрыться от преследователей. Но душманов подвела жадность: они не захотели упускать добычу, которая вроде бы сама шла им в руки, и напоролись на мощный ответный огонь. «Надо скорее запереть выход из ущелья, не дать банде возможности вырваться и уйти, – решил майор. Правда, для решения такой задачи, – подумал он, – у него маловато сил. Да и к тому же, если не считать опытные экипажи бронетранспортеров, положиться не на кого». Солдаты-десантники, которые ехали к месту службы, особого доверия у него не вызывали: ни разу в бою не бывали, не нюхали пороха, словом, они, как принято говорить, «необстрелянные». Ничего обидного и зазорного в таком определении Устинов не видел, оно, сам не раз убеждался, соответствовало действительности. Необстрелянный солдат, даже самый храбрый, в первом бою все воспринимает далеко не так, как боец, побывавший в стычках с душманами. У него уже есть опыт.
Устинов любил сравнивать первое испытание на ринге с боевым крещением в огневой схватке с врагом. Тут вроде бы и сопоставлять нечего, настолько несравнима обстановка на ринге и поле боя. Но Устинов, заядлый любитель кожаных перчаток, сам в недавнем прошлом занимавший призовые места на первенстве республики, не без основания видел много общего, особенно в психологическом плане. Это общее характеризовалось двумя, очень весомыми и многозначительными словами, «встречей с опасностью».
А эти десантники-новички только сейчас впервые встречались с настоящей опасностью. И как поведут себя в такой обстановке, пока неясно. А чтобы они не дрогнули, успешно одолели этот психологический рубеж, рядом с ними должен находиться кто-то из ветеранов. В данной ситуации майор надеялся на опытного прапорщика. И недоумевал, почему тот не заявляет о себе.
Но еще больше майор недоумевал, глядя на карту, появлению банды в этом районе, близком к границе с Советским Союзом. Он третий год служил в Афганистане в составе ограниченного контингента советских войск, не один раз трясся в машине по этой дороге, и всегда именно на этом участке пути были самые тихие и безопасные километры стратегического шоссе. Раньше, в первые годы, тут бывали и засады, и стычки. Но уже давно весь район очистили от душманов, они боялись нос сюда сунуть. И вдруг такое…
2
Майор Устинов не знал, просто он не мог знать, что немного севернее шоссе, в малонаселенный горный район, отдаленный от провинциального центра и магистральных караванных дорог, тайными тропами, через труднопроходимые перевалы, минуя населенные пункты, привел скрытно к самой границе свою волчью стаю некий Башир-хан, по прозвищу Инженер. Впрочем, он, если говорить откровенно, даже кичливо гордился этим прозвищем. Башир-хан в кругу единоверцев порою сам себя величал хвастливо «инженером», подчеркивая свою высокую образованность, как несомненное превосходство перед ними.
В старом шахском Афганистане было очень мало граждан с высшим техническим образованием. Инженеры – это тогда в основном иностранцы, прибывшие по контрактам работать в отсталой стране со средневековыми законами и устоями. В этом иностранном слове таился своего рода классический блеск, раз и навсегда соблазнивший сына единственного крупного феодала. Отец его приложил немало личных стараний, чтобы устроить сына на технический факультет Кабульского университета, но Башир дальше первых двух курсов продвинуться не смог. Его не особенно тревожили «хвосты» в учебе. В те времена сына крупного феодала больше увлекала шумная и разгульная жизнь в столице, тем более что в их «золотой» среде было немало великовозрастных студентов, сыновей преуспевающих дельцов и сановников.
Но грянула Апрельская революция. Сын крупного бая бежал в Пакистан. Вскоре он вернулся на землю своих предков, возглавил вооруженную группу. Башир-хан быстро прославился жестокостью и дерзостью нападений, ему, как правило, сопутствовал «успех» в кровавых делах. Газеты и радио не раз оповещали об «очередном и полном» разгроме душманской банды инженера Башир-хана, но тому всякий раз удавалось с дюжиной самых приближенных и отчаянных головорезов, преданных нукеров ускользнуть из всевозможных «мешков», «котлов» и «мертвых петель». Эти удачи поднимали его авторитет среди других главарей банд. Неуловимый Башир-хан постепенно возвышался и в собственном мнении, чувствовал себя на пьедестале.
Через пару лет Башир-хан снова побывал в Пакистане. Здесь он повышал свое «образование»: целый год учился на специальных курсах для главарей отрядов, где преподаватели – главным образом опытные инструкторы западных спецслужб.
Своими лихими наскоками да зверскими злодеяниями против представителей молодой народной власти и плохо вооруженных мирных жителей Башир-хан снискал к себе особое расположение одного из главных руководителей афганских контрреволюционных организаций, самого верховного правителя «повстанческими силами» Хекматиара, председателя шумной и мощной «Исламской партии Афганистана». Его штаб-квартира разместилась в пакистанском городе Пешавар, во дворце с сильной охраной. Отсюда он и руководит с благословения очень щедрых заокеанских покровителей деятельностью своих боевых формирований на территории Афганистана, снабжая их современным оружием, боеприпасами, снаряжением, не скупясь, выплачивает вознаграждения за каждого убитого представителя молодой народной власти, учителя, активиста или непокорного муллу, за взорванные школы и мосты, разграбленные кооперативы, сожженные автомашины. По особой шкале кровавого прейскуранта оцениваются выведенная из строя боевая техника, убитые солдаты и офицеры народной армии и, особенно, советские воины.
Два месяца назад Башир-хан снова оказался в Пешаваре. На этот раз его торжественно принял в штаб-квартире сам Хекматиар. Председатель «Исламской партии Афганистана» устроил в честь удачливого Инженера роскошный обед в восточном стиле. На шелковых подушках, небрежно поджав ноги, располагались, помимо ближайшего окружения Хекматиара, два генерала в походной пакистанской форме и три высокопоставленных сановника из Исламобада. Они сопровождали высокого гостя из-за океана. Тощий, длинноногий, с блеклыми навыкате глазами американец неуклюже сидел на ковре, подпираемый со всех сторон подушками. На его плечах был небрежно накинут дорогой стеганый халат, под которым видна была модная европейская одежда. Американец, как потом выяснил Башир-хан, являлся не просто «большим человеком», а чуть ли не личным посланником самого президента.
Хекматиар представил высокому заморскому гостю Башир-хана, в честь славных подвигов которого якобы устроен торжественный обед. Башир-хан, польщенный таким вниманием, с готовностью пожал небрежно протянутую руку и, к своему удивлению, почувствовал, что она у американца сухая и жесткая, словно выкована из железа.
Башир-хана усадили на почетное место, рядом с высоким гостем. Где-то внутри он немного дрогнул, давно отвык от столичного лоска, поскольку за последнее время в своей скитальческой походной жизни чаще восседал за более простым столом, вернее, за скатертью, разостланной на грубых шкурах, и еда не отличалась особой изысканностью, а дворцом служила просторная пещера в глухих горах. Но льстивые слова и тосты в его честь сделали свое дело. Он даже поверил в свою исключительность и важность, а этот чопорно-торжественный обед воспринимал как подарок из будущей жизни.
Но в то же время, привыкший за годы походной жизни постоянно находиться начеку, моментально оценивать обстановку, Башир-хан не мог не видеть той сложной и замысловатой игры, которую вел на его глазах сам верховный правитель Хекматиар. Главарь банды быстро сориентировался и, поразмыслив, понял, что он вовсе не главная фигура на обеде, что вовсе не ради него затеяно такое пиршество. Главная фигура – американец. Этот долговязый тип с железной хваткой рук прибыл с большими полномочиями, являясь распорядителем тех больших субсидий, которые выделил конгресс афганским «борцам за свободу». Но у этих «борцов за свободу», ревнителей ислама, борцов за «единую веру против безбожного коммунистического правительства», к сожалению, не было ни единой платформы, ни единого центра, жили они как пауки в банке. Каждая партия, каждая группировка тайно и открыто враждовали между собой, не желая признавать ничьего превосходства.
Пронырливый и изворотливый Башир-хан за свои короткие наезды в Пакистан довольно хорошо изучил главные организации и соперничающие группировки. Его принимал достопочтенный Бурхануддин Рабани, известный теолог, бывший профессор Кабульского университета, возглавивший «Исламское общество Афганистана». Башир-хана удостоил беседой и другой крупный религиозный деятель – слащавый Наби Мухаммади – руководитель организации «Движение исламской революции Афганистана». Башир-хан побывал и у чопорного Сайеда Ахмада Гиляни, известного по имени «Эфенди». Этот религиозный деятель, принадлежащий к семье потомственных хазратов – святых, – был до революции личным советником короля Захир Шаха. До революции он владел крупными наделами земли и автомобильным салоном французской фирмы «Пежо» в Кабуле. «Эфенди» возглавляет «Национальный исламский фронт Афганистана». Другой «Фронт национального освобождения Афганистана» возглавляет тоже святой, выходец из другой семьи потомственных хазратов, известный мусульманский богослов Сегбатулла Моджаддади, тесно связанный с могущественной международной организацией «Братья-мусульмане», ярый противник даже тех половинчатых реформ, которые проводились в Афганистане королевским режимом.
Каждый из этих лидеров, ревностно отстаивавших «вечные законы ислама», клялся всенародно на коране в своей «любви к свободной родине», ни на йоту не желал уступить своим политическим соперникам. А на объединение давал согласие лишь при одном условии – если он и его партия, угодная Аллаху, будут задавать тон. Каждый прочил себе место главного вождя, не меньше.
На этом пестром фоне, естественно, выделялся своей неординарностью Гульбутдин Хекматиар. Сын крупного землевладельца из города Имам-Сахиба, образованный, с приятными манерами, ярый сторонник ортодоксального направления в исламе, он рано увлекся политикой. Хекматиар еще за два года до Апрельской революции, в 1976 году, приложил немало усилий и объединил несколько экстремистских группировок в рядах афганского филиала международной организации «Братья-мусульмане» и его молодежного крыла «Мусульманская молодежь» в единую «Исламскую партию Афганистана». Во время учебы в университете Башир-хан, как и многие представители «золотой» молодежи, был членом организации «Мусульманская молодежь», даже числился в ее лидерах.
Организация Хекматиара была наиболее организованной. Это Башир-хан видел не только там, в Афганистане, но и здесь в Пакистане, с первых дней пребывания Хекматиар открыто ратовал за объединение «всех сил» в единую партию и не без основания претендовал на роль ее лидера. К тому же он умел держаться просто и с достоинством, не унижая своих собеседников ни своей ученостью, ни своим положением, а даже наоборот, как-то тонко и незаметно, без намека на лесть, подчеркнуть те или иные достоинства «воина ислама».
Впрочем, если говорить откровенно, Башир-хан прибыл в Пешавар не с пустыми руками. Он мог открыто похвастаться своими джигитами, совершившими дерзкий налет на отдаленный уездный городок, где с бескорыстной помощью Советского Союза был построен крупный хлопкоочистительный завод. О таком заводе здесь давно мечтали, выращенный хлопок приходилось везти по бездорожью вьючным транспортом через перевалы в провинциальный центр или же отдавать за полцены вездесущим перекупщикам.
Завод проработал всего две недели. Темной ночью, смяв немногочисленные посты афганской армии, джигиты Башир-хана ворвались на территорию предприятия. Башир-хан не зря именует себя Инженером. Этот налет был им продуман до мелочей. Посланные лазутчики принесли важные сведения, указав не только расположение постов охраны, но и всех цехов производства. У каждого главаря десятки была своя цель, определенная Башир-ханом. Перебили всех, кто находился на заводе. Взрывчатки и мин не пожалели. Башир-хан не предполагал, что хлопок может гореть, как порох. Такого гигантского костра ему никогда в жизни не приходилось видеть! Американцу понравился рассказ Башир-хана о налете на городок и особенно об уничтожении хлопкоочистительного завода. Он дотошно расспрашивал о самых уязвимых местах. Получив подробную информацию, американец растянул губы в улыбке и похлопал Башир-хана по плечу, произнес несколько фраз по-английски.
– Вы так подробно и грамотно рассказали, – поспешно перевел переводчик, – словно у вас техническое образование.
– А у достопочтимого Башир-хана действительно техническое образование, – вставил Хекматиар, – он учился в Кабульском университете.
– У меня тоже техническое образование, – сказал американец без детального уточнения.
Но высокий гость несколько помрачнел, когда узнал, что при уничтожении хлопкоочистительного завода использовались взрывчатка и мины.
– Мы дадим храбрым воинам американское оружие, – заверил высокий гость. – Это оружие – самое лучшее в мире!
Все дружно и согласно закивали.
Башир-хан быстро взглянул на Хекматиара, как бы спрашивая того, не спорол ли он глупость, сказав о французской взрывчатке и минах итальянского и китайского производства. Но в прищуре узких чуть навыкате глаз Хекматиара уловил приглушенный блеск тихого торжества. Судя по виду, тот был доволен и рассказом Башир-хана, и репликами американца. Может быть, мысленно торжествовал – американец слов на ветер не бросал.
Высокий гость уже не первый раз приезжает из-за океана с «щепетильной» миссией: не только целенаправленно распределить между разными организациями «афганских борцов» крупные средства, но и, по возможности, проконтролировать «статьи расходов» предыдущих субсидий. Хекматиар, наблюдая за реакцией американца, уже не сомневался, что и на этот раз львиная доля выделенных конгрессом «средств помощи» достанется его «Исламской партии Афганистана», ей и прежде не раз перепадали солидные куши из соответствующих фондов Саудовской Аравии, Пакистана и других стран.
Одним словом, торжественный обед удался на славу. Главную задачу выполнили без сучка и задоринки – обед, фактически устроенный в честь посланника американского президента, был искусно прикрыт чествованием храброго Башир-хана. Была и другая, более мелкая, но не менее щепетильная цель – Башир-хан увезет с собой в горы Афганистана живой рассказ о величии Хекматиара, к которому «запросто» приезжает представитель самого американского президента. Хекматиар велик! У Хекматиара везде в мире есть свои люди и покровители!
В тот же день Хекматиар отблагодарил Башир-хана. Повысил его в звании, назначил командиром исламского полка, выдал соответствующую бумагу. В состав этого своеобразного формирования входили все вооруженные группы в горной провинции, расположенной в северо-восточной части Афганистана.
С этим назначением и вернулся Башир-хан в Афганистан. Осуществлять свою власть над разрозненным «исламским полком» оказалось далеко не просто. Бумага с подписью и печатью Хекматиара не на каждого главаря возымела действие. Башир-хану пришлось немало повозиться, прибирая к рукам эти «разрозненные группы», не желавшие никому подчиняться. Но ему все же удалось сколотить своеобразную боевую единицу из ряда групп с жестким центральным подчинением. Каждая такая группа получила рацию. В нужный момент по приказу Башир-хана они стягивались в условленное место, совершали рейды, безнаказанно нападали на незащищенные кишлаки или уездные городки, грабили мирное население, чинили зверскую расправу над активистами народной власти, но, как только возникала опасность, они тут же рассыпались по окрестным горам и ущельям.
Но далеко не всегда удавалось скрыться. За последнее время формирование удачливого Башир-хана понесло ряд чувствительных потерь. И не только в боях. Две группы «бойцов ислама» в полном составе вместе со своими главарями перешли на сторону народной власти, широковещательно объявившей амнистию всем, кто добровольно сложит оружие. Башир-хан спешно увел свои основные силы поглубже в глухие горы, намереваясь отсидеться и, выбрав цель, совершить нападение, заявить о себе пожарами и расправами. Ему необходимо было совершить нечто неординарное, чтобы поправить свой пошатнувшийся авторитет.
3
Башир-хан уединился в своей пещере – «логове тигра», обустроенной на приличной высоте в глухом ущелье. Единственную тайную тропу, ведущую в пещеру, знал только очень узкий круг приближенных, самых близких джигитов. Подходы к штаб-квартире сильно охранялись, все ближайшие подступы были густо заминированы. Основные боевые силы располагались в ближайших ущельях, создавая своеобразную круговую оборону этой горной крепости.
« логове тигра» была не одна пещера, а несколько, соединенных между собой внутренними переходами, лестницами. Инженер понимал, что борьба предстоит длительная, и потому обустроился прочно и надолго. В отдельной пещере разместил небольшой движок и провел электрический свет в главные помещения. Тут у него имелось все – и казармы для охраны, и столовая, и гостевые, и штабная пещера, и склады. Отдельно, выше других, куда пройти можно только по узкому переходу, где даже двоим не разойтись, располагались его личные покои. Пол здесь устлан верблюжьими шкурами, поверх их настланы дорогие ковры, ими укрыты и стены пещеры. За одним из ковров – проход в отдельную пещеру, на женскую половину. Башир-хан содержал пять молодых наложниц, захваченных в набегах и силой увезенных в горы. Их охраняла крепкотелая и суровая пуштунка, преданная Инженеру.
В пещерах «логова тигра» собрано много различного оружия. В личных покоях Инженера располагалась и походная радиостанция. Но ею Башир-хан пользовался только в исключительных случаях. Он знал, что афганские и советские войска ведут перехват любых переговоров «исламских формирований». Предусмотрительный Инженер установил вторую, рабочую радиостанцию в трех десятках километров от штаб-квартиры, и она постоянно меняла свое месторасположение, заметая следы.
Башир-хан сидел на ковре, поджав ноги, в кругу своих приближенных, расположившихся вокруг обеденной скатерти. На подносах – свежеиспеченные кукурузные лепешки, сушеный тутовник, урюк, фисташки, изюм и куски жареной баранины. На центральном блюде горой возвышался, источая аромат, посыпанный мелко нашинкованным луком, красный плов, сваренный искусным поваром-таджиком, некогда работавшим в столичном небольшом ресторанчике. Плов ели по-восточному руками.
– Мой господин, срочная радиобумага. Приказано передать лично в руки, – низко кланяясь, скрестив руки на груди, приблизился бородатый посланец.
У Башир-хана был заведен твердый порядок: гонец, прибывший от радиста, имел право в любое время дня и ночи побеспокоить Инженера.
– Давай бумагу.
Башир-хан взял донесение, пробежал глазами арабскую вязь письма и подобрел лицом.
– Слава Аллаху, великий Хекматиар не забывает своих верных воинов. К нам направлен караван с оружием, боеприпасами и разными другими гостинцами, – сказав это, Инженер повернулся к гонцу, стоявшему в отдалении с почтительным поклоном. – Ты принес хорошую новость! Садись к нашему столу, отведай простой походной пищи.
Гонец быстро засучил рукава халата, присел с краю от скатерти и, воздев руки к небу, быстро пробормотал слова молитвы. Затем осторожно взял двумя пальцами кусочек мяса, щепотку нашинкованного лука, сложил их на край блюдца, добавил рассыпчатого риса, потом не спеша зачерпнул эту горсточку сложенными лопаткою четырьмя пальцами, поднес к губам и большим пальцем проворно отправил себе в рот, не уронив ни единой рисинки.
– Будем готовиться к встрече каравана, – сказал Башир-хан, когда опустело блюдо с пловом и принесли душистый зеленый чай.
Тут же по завершению обеда последовало распоряжение, кому и где встречать идущий тайными тропами караван. Приход его был весьма кстати. Однако вместе с радостью весть о караване вызвала у Башир-хана смутную тревогу, настораживало, что одновременно с оружием и другим снаряжением, как сообщал в радиотелеграмме Хекматиар, к Инженеру направляется иностранец, опытный военный специалист. Неужели там, в Пешаваре, уже пронюхали о его неудачах и посылают своеобразного инспектора?
Караван встретили, как и положено, в значительном отдалении от «логова тигра». Арсенал Инженера пополнился двумя крупнокалиберными пулеметами, зенитной установкой, шестью гранатометами, безоткатным орудием, ящиками с винтовками, автоматами, патронами, гранатами, взрывчаткой и минами. Хекматиар на этот раз оказался весьма щедрым.
С караваном прибыл не один, а два иностранца. Им завязали глаза, посадили на лошадей, привезли в глухое ущелье и козьими тропами, поддерживая под руки, подняли в «логово тигра», препроводили в пещеру для гостей. Здесь сняли с глаз повязки.
Пещера имела праздничный вид, пол и стены – в дорогих персидских и таджикских коврах ручной работы, на стенах – оружие, на полках дорогая фарфоровая и серебряная посуда, вазы, японский магнитофон «Панасоник». Гостей усадили на шелковые подушки. Башир-хан вежливо принес извинения за вынужденные предосторожности.
Гости дружно закивали, что, мол, они понимают напряженную фронтовую обстановку и ничуть не смущены таким приемом.
– Сегодня среда, седьмое число месяца мизан солнечной хиджри, по-вашему, по-европейски, октября, – почтительно начал Башир-хан, – а у нас на востоке среда и цифра семь являются счастливыми. Вот и вы прибыли к нам в счастливый день. Наши мудрецы говорят так: что делаешь или начинаешь делать в среду, должно обязательно принести удачу.
Произнося эти приветственные фразы, Башир-хан рассматривал прибывших, пытаясь понять, кто из них главный. Обоим было за тридцать, но не больше сорока. Один был коренаст, плечист, слегка скуласт, темноволос. Второй – чуть повыше ростом, с явно военной выправкой, такой же полнотелый, но светловолосый и голубоглазый. У обоих на лицах – крепкий загар, судя по нему, иностранцы давно находятся в Азии.
– Воистину вы правы, уважаемый, и семерку и среду подарил нам пророк, а в мире нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его, – на чистом пуштунском языке произнес светловолосый европеец, чем в какой-то степени ввел в замешательство Инженера, и тут же представился: – Меня зовут Энвер-паша. По национальности я турок, мои родители давно перебрались в Федеративную Республику Германию, где я вырос, получил образование. Вы, как мне рассказывали, также учились в университете. Мы оба – образованные люди, и надеюсь, быстро найдем общий язык. Мой товарищ – француз, знает слабо персидский, он – фотокорреспондент крупнейшей парижской газеты. Звать его месье Легран. Он не сказал только главного, что они оба представляют каждый свою, разумеется, западные спецслужбы.
– На Востоке говорят, что словами сыт не будешь. О делах поговорим потом, – взял в свои руки инициативу Башир-хан, размышляя над простым, но трудноразгадываемым вопросом: «А с какой целью пожаловали они к нему?», и многозначительно дважды хлопнул в ладони.
Тут же появился стол на крохотных ножках, покрытый узорной скатертью. На нем было тесно от яств: свежие и сушеные фрукты, разнообразные восточные сладости, иностранное печенье, подарочные коробки советских шоколадных конфет «Мишка», «Колос», немецкие вафли и квадратные коробочки-пакеты с натуральным виноградным соком, выпускаемые на средиземноморском острове Крит. Обилие фруктов и сладостей вызвало восторг у француза.
– Мой друг, месье Легран, вегетарианец, – разъяснил откровенное ликование француза Энвер-паша.
Башир-хан мысленно послал француза к его праотцам: «Этого мне еще не хватало!» Сидевший рядом главарь отряда, преданный Ашур Мамад, тихо спросил:
– Мой господин, а что такое вегерьянец?
– Травоед, – кратко пояснил Инженер.
– Травоедами у нас бывают только овцы да лошади, – раздумывая, произнес Ашур Мамад.
– Не твоего ума дело, – осадил его Башир-хан.
Француз потребовал, чтобы ему принесли его кожаную сумку. Из нее он извлек портативный киноаппарат и фотоаппарат с крупным, как пушка, объективом.
– Мой друг, месье Легран желает запечатлеть на кино – и фотопленку этот роскошный стол, замечательную комнату в горной крепости «логово тигра» и, главное, вас, многоуважаемый Башир-хан, – перевел торопливую речь француза Энвер-паша.
Башир-хан хоть и считал себя человеком современным, образованным и преклонялся перед техникой, но не уважал ни фотографирование, ни киносъемку. Более того, он избегал фотокорреспондентов, никогда и никому не разрешал снимать в своей горной крепости, считая фотографирование и киносъемку дурной приметой. Башир-хан снова мысленно послал настырного француза к его прародителям и опять подумал: «Этого мне еще не хватало!» Но отказать так и не смог, слишком высокими казались гости.
Француз радостно лопотал и щелкал своей «пушкою», наводя объектив то на хозяина пещеры, то на застолье, то на хмурого Ашур Мамада, то на приветливого Рахманкул-бека. Отложив «пушку», стрекотал киноаппаратом.
– Такие кадры! Такие кадры! Им цены не будет на парижском телевидении! Съемки в «логове тигра»!
Обед постепенно перешел в ужин. Одни блюда сменялись другими. Специально для месье Леграна повар-таджик сварил плов без мяса, сдобрив его всевозможными восточными специями. Ароматный, душистый, он, к удивлению Башир-хана, понравился всем. Каждый восседавший за столом пробовал и хвалил. Француз придвинул блюдо к себе и, полушутя-полусерьезно, требовал не трогать его «персонального» плова.
Завершили пиршество далеко за полночь традиционным зеленым чаем. Осовевших и отяжелевших гостей препроводили в отведенные им пещеры. А утром начался деловой разговор. Энвер-паша разостлал на низеньком столе подробную карту афганских горных районов, приграничных с Советским Союзом. Башир-хан внутренне насторожился: что задумали там, в Пакистане? Энвер-паша мягко и деликатно, в цветастых выражениях польстил Инженеру тем, что именно ему выпала высокая миссия. Он сообщил, что в штаб-квартире Хекматиара, когда обсуждался вопрос о руководителе, тот лично настаивал именно на его кандидатуре, заверял, что возлагает самые большие надежды на его исламский полк, воины которого под руководством храброго и мудрого Башир-хана должны выполнить с честью столь высокую миссию.
После этих вступительных фраз турок перешел к сути. «Высокая миссия» заключалась в следующем: Башир-хану предписывалось собрать в единый кулак свое формирование, скрытно выйти к границе, с ходу переправиться на советский берег, смять пограничную заставу и совершить стремительный рейд по древним, истинно мусульманским землям.
Башир-хан оторопел. Почувствовал, как похолодела спина и по ней забегали мелкие, противные мурашки. Он ждал чего угодно, самого худшего, но только не этого. Никто и никогда еще на такое не решался. Лезть на советскую заставу, совершить рейд – это… это же верная гибель! Это все равно, что совать собственную голову в пасть льва!
А в уши лился струящийся ровный, уверенный голос Энвер-паши:
– По секретным данным, полученным со спутников-разведчиков, в этих горных районах советские заставы малочисленны, тем более что сейчас идет, как говорят в хоккее, – турок страстно любил канадский хоккей, – «смена составов», то есть увольняются старослужащие и на границу приходят молодые, неопытные солдаты. По имеющимся сведениям, на погранзаставах недокомплект оборудования и личного состава. Да к тому же сами грозные на вид советские пограничники, в сущности, щенки перед барсами Инженера, поскольку у русских нет и сотой доли того боевого опыта, который имеется у воинов его исламского полка.
Слушая его, Башир-хан все больше и больше склонялся к мысли, от которой под сердцем пробегал приятный холодок: а почему бы не дерзнуть? Почему бы не попробовать «куснуть» русских?
– Представляете, уважаемый Башир-хан, какой подымется шум в печати, какая это будет сенсация! Ничего подобного не знал мир! Вся мировая общественность заговорит о вас, храбрых муджахеддинах. Вы сразу станете самым знаменитым из всех знаменитейших воинов ислама!
4
Замысел, рожденный где-то в дебрях западных спецслужб и одобренный в штаб-квартире Хекматиара, начал превращаться в реальный план.
Втроем – фотограф оказался крупным знатоком русских пограничных застав, их укреплений и боевой мощи – они засели над картою, начали не спеша прорабатывать план этой дерзкой и беспрецедентной по коварной наглости операции: переход государственной границы и нападение на советскую пограничную заставу. Что же касается рейда исламского полка, то тут осторожный Башир-хан в мягких выражениях, но довольно твердо заметил прибывшим инструкторам, что это будет уже «вторым этапом» плана, выполнение которого целиком и полностью будет зависеть от разгрома пограничной заставы.
Те возражать не стали.
Башир-хан во всех своих делах любил логическую последовательность и пунктуальность, когда каждая не только сотня, а десятка джигитов знает, что, где, когда и как им надо делать. Такой продуманный план приносил неизменно положительные результаты. Энвер-паша и Легран были приятно удивлены тем, что хозяин экзотического «логова тигра» рассуждает как заправский западный штабист. Видимо, не зря он зовется Инженером. План детально проработали на карте. Выбрали наиболее благоприятные места для скрытого сосредоточения и внезапного преодоления водного рубежа на подручных средствах. Отметили господствующие вершины, на которых следовало разместить группы прикрытия. Рассчитали до метра подступы к пограничной заставе. Особо обратили внимание на небольшой остров посреди реки – лучшего места для ближнего прикрытия не найти.
По распоряжению Башир-хана были определены, а затем предприняты и маскирующие действия. В районе будущего сосредоточения исламского полка местные пастухи, состоявшие на службе у Инженера, стали пасти стада овец, подгоняя их к берегу реки на водопой. Потом сюда, в пограничную зону, прибыли переодетые под пастухов Башир-хан, Энвер-паша и Легран. Они облазили всю округу, привязывая, как говорил Энвер-паша, «карту к местному рельефу». За советской пограничной заставой установили круглосуточное наблюдение.
– Смотрите, перед нами главная цель, – сказал Энвер-паша, когда они расположились скрытно среди камней и мелкого кустарника на вершине господствующей высоты.
Советская пограничная застава – с вершины по прямой метров восемьсот – была как на ладони.
– Первая цель – антенна, – сказал Башир-хан.
– Радиостанция, – уточнил Энвер-паша. – Вывести ее надо сразу.
На господствующей высоте решили разместить безоткатное орудие и три гранатомета. На фланговых высотах – группы прикрытия, а на острове – крупнокалиберный пулемет и миномет. Поближе к границе начали стягиваться и располагаться в ущельях формирования Башир-хана.
Определили день налета. Выбор пал на счастливое число по восточному календарю – четыре семерки, к тому же среду.
Перед решающим днем на господствующей высоте снова побывали Башир-хан с иностранцами. Долго наблюдали за советской заставой. Никаких видимых изменений, приготовлений не обнаружили – пограничники жили своей размеренной жизнью. В бинокли было видно, как на плацу маршировали молодые солдаты, а около дома начальника заставы в тени виноградника молодая грудастая женщина стирала белье, у ее ног играл пятилетний малыш.
– Какая женщина! – сказал француз и спросил у Башир-хана: – Служанка начальника?
– Жена, – ответил Башир-хан. – Русские служанок не держат.
– Хорошая женщина!
Все трое почмокали губами.
В тот же день на вершину приползли главари отрядов. Хмурый и вечно насупленный Ашур Мамад, бородатый, кряжистый Юсуп-бай, скуластый, со шрамом на левой щеке – след поножовщины в молодости – Музафар-шах и жаждущий славы и богатств, бывший офицер королевской гвардии Рахманкул-бек, внук знаменитого басмаческого курбаши Ибрагим-бека.
– Перед тобой земля подвигов твоего деда, – не замедлил ему сказать Башир-хан и напомнил, чтобы слышали и другие, о том, что полвека назад одно имя бесстрашного Ибрагим-бека наводило ужас на богоотступников.
Рахманкул-бек и сам великолепно знал, что его дед почти пятнадцать лет боролся с Советами, что сам бухарский эмир Сейид Алим-хан, бежавший в Афганистан еще в двадцатых годах, указом назначил Ибрагим-бека «своим наместником и главою всех басмаческих отрядов». Рахманкул-бек знал и бесславный конец наместника эмира: в 1931 году, преданный близкими нукерами, он попал вместе с секретарем Рахмат Али и курбаши Саибом в руки ненавистным Советам, был осужден и расстрелян.
– Мои джигиты пойдут первыми, – сказал Рахманкул-бек, когда Башир-хан закончил детальное распределение заданий по отрядам. Башир-хан не возражал.
А вечером накануне выступления произошел случай, который чуть было не сорвал всю операцию. Молодой хазариец по имени Азиз, из числа тех, кого насильно мобилизовали в муджахеддины в эмигрантских поселениях под Пешаваром, попытался было оповестить советских пограничников о налете. Азиз уговаривал и других джигитов. Но с ним никто не отважился пойти. Тогда он сам бросился в реку, стремясь переправиться на советский берег.
За ним вдогонку бросились трое головорезов из отряда Рахманкул-бека. Уплыть далеко тот не успел. Они вплавь догнали Азиза и, заткнув рот кляпом, выволокли на берег, бросили поперек седла, как овцу, и на полном скаку увезли за гору, где в узкой долине готовились к вылазке отряды.
Вскоре беглец, мокрый, с кляпом во рту, со связанными руками и ногами, стоял на коленях перед строем хмурых боевиков. Башир-хан с трудом сдерживал негодование. Он понимал, что ему негоже при людях выдавать свои чувства. Не взглянув на несчастного, Башир-хан одним жестом руки – коротко взмахнул на уровне плеча, как бы отсекая голову, – решил его судьбу. Сам, не оглядываясь, в сопровождении Энвер-паши направился к штабной юрте.
Француз остался и, перезарядив киноаппарат, запечатлел на пленку редкие кадры «народного суда над изменником». Особо зафиксировал на пленку и обезглавленное тело, и голову, брошенную в пыль дороги… Ближе к ночи неожиданно подул ветер, нагнал тучи и пошел дождь. Можно было подумать, что сама природа оплакала казненного хазарийца.
Испортившаяся погода радовала Башир-хана. Это был хороший знак! Ветер и дождь подняли настроение, придали уверенность.
Темной ненастной осенней ночью на берег широкой реки вышли передовые группы. Первыми вплавь на подручных средствах отправились головорезы отряда Рахманкул-бека. Многие из них проходили шестимесячные курсы в специальных лагерях в Пакистане, где американские, английские и пакистанские инструкторы обучали их по той же программе, по которой готовились в свое время «зеленые береты» – диверсионные подразделения для ведения войны во Вьетнаме.
Вслед за ними на плотах и надувных лодках без единого звука поплыли отряды Музафар-шаха и Юсуп-бая. Атаковать заставу намеревались с двух сторон – выше и ниже по течению, используя изгиб реки. На нейтральный остров высадились джигиты Ашур Мамада и быстро установили крупнокалиберный пулемет и миномет. Темнота, ветер и дождь помогали бесшумно переправляться и маневрировать.
Башир-хан с иностранными инструкторами разместился на взгорье неподалеку от реки. Вооружившись современной оптикой с приборами ночного видения, они отсюда наблюдали за действиями боевиков. Хорошо было видно, как они высаживались и сноровисто карабкались по камням на берег. Башир-хан перенес взгляд на заставу и ничего подозрительного не заметил. Было видно, как протопал очередной наряд, как погасли огни в доме начальника, а в окнах радиостанции все еще горел свет. «А может быть, действительно Аллах предпослал нам удачу!» – подумал Башир-хан и остановился взглядом на мрачном ущелье, вход в которое закрывала застава. Узкий каменный коридор притягивал его воспаленное воображение, рождая самые несбыточные мечты: может быть, стоит рискнуть, может быть, это тот шанс, который больше никогда не повторится?
– Пора слать информацию, – сказал Энвер-паша.
– Пора, – поддержал его Легран.
Башир-хан включил портативную рацию и, вызвав походную радиостанцию, повелел:
– Пешавар! Срочно! Условный сигнал!
Радист тут же передал в Пешавар условную фразу, которую там с нетерпением ждали: «Среда приносит удачу!». Дальше по радиоцепочке пошел заранее подготовленный текст в штабы секретных служб. Где-то за тридевять земель стали самодовольно потирать руки, считать дивиденты, смаковать удачу…
А на советском берегу вдруг загремели выстрелы.
Автоматная очередь вспорола глухую дождливую ночь. В небо взметнулись, прочертив огненный след, одна за другой тревожные ракеты. Расчетам на дерзость и внезапность не суждено было сбыться…
Первая десятка, переправившаяся вплавь на берег, в темноте не смогла правильно сориентироваться. Джигиты преждевременно пошли в полный рост, рассчитывая как можно скорее преодолеть расстояние до пограничного наряда, и неожиданно напоролись на «секрет». В» секрете» находился молодой воин. Он не поверил своим глазам, когда увидел быстро перебегающие силуэты людей. Хотел было крикнуть: «Стой! Ни с места!» и пойти на задержание нарушителя, но с тревогой увидел, что силуэтов-то много! Насчитал пятнадцать теней и, больше не размышляя, вскинул автомат. Дал длинную очередь. Силуэты бросились в стороны, послышались стоны раненых. Нарушители, поняв, что они обнаружены, открыли шквальный ответный огонь.
В поддержку атакующим с острова задолбанил крупнокалиберный пулемет. С господствующей высоты по заставе ударили гранатометы и безоткатное орудие. Гулко взрывались гранаты. И застава ощетинилась колючими огнями. Трассирующие линии пуль, вспышки взрывов вспарывали непроницаемую темноту ночи.
План, рассчитанный на внезапность, провалился. Башир-хан видел, как джигиты Музафар-шаха и Юсуп-бая с кличем «Алла-акбар!» бросились на штурм и тут же были отброшены назад, прижаты к камням.
Но и пограничники оказались в довольно трудном положении. В первые минуты боя метким огнем гранатометов и безоткатного орудия с господствующей высоты бандитам удалось сбить антенну и вывести из строя радиостанцию. Пограничники не могли сообщить о внезапном переходе границы и вызвать подкрепление… Темная дождливая ночь не позволяла надеяться и на поддержку с воздуха. Пограничникам оставалось одно – вести бой с большими вооруженными группами имеющимися силами. Стойкости, мужества и хладнокровия потребовала та ночь от каждого, кто был способен держать в руках оружие. Они стали непреодолимой стеной на пути яростно атакующих боевиков Башир-хана.
Безуспешные атаки длились до самого рассвета. Двенадцать раз Музафар-шах и Ашур-Мамад поднимали своих джигитов и гнали их на верную гибель. Поднимаясь в атаку, надеялись, что уж на сей раз им удастся, наконец, преодолеть сопротивление пограничников и ворваться в их боевые порядки.
Медленно наступал рассвет. Начиналась среда, но, видать, она была счастливой не для тех, кто наступал, а для тех, кто оборонялся. Не выдержав плотного, прицельного огня, джигиты дрогнули. Оставляя убитых и раненых, прячась за камнями, они начали отходить к реке…
Башир-хан опустил бинокль – это конец…
– Слушайте! Уважаемый! Говорит «Немецкая волна». В последних известиях сообщают о том, что храбрые муджахеддины героической атакой штурмуют советскую пограничную заставу! – Энвер-паша держал в руках портативный японский радиоприемник с тонкой блестящей стрелкой антенны, крутил шкалу настройки. – И» Голос Америки» о том же сообщает… И Саудовская Аравия… Анкара!.. Би-Би-Си…
Башир-хан смотрел на довольные лица турка и француза и впервые за все это время как бы прозрел, очнулся от какого-то кошмарного сна. Из-за какого-то десятка слов, переданных радиоголосами разных и далеких ему стран, сейчас на том берегу гибли его лучшие боевики…
– Надо уходить, – сказал он коротко и зло.
Он-то знал, что промедление смерти подобно. С минуты на минуту к советским пограничникам придет помощь.
И она не заставила себя ждать. Над горами уже послышался стрекот винтокрылых железных стрекоз.