Я еще старательнее сосредоточиваюсь на адресе «Вордвуда», но силы покидают меня. Я больше не в состоянии держаться за этот адрес. И вообще за что-либо держаться, как бы решительно я ни была настроена… Все ускользает, я снова теряю сознание…
— Погодите минутку, — сказал Боджо. Оказавшись под дулом здоровенной пушки, единственное, что успел сделать Боджо, — это вытянуть руки, выставив ладони вперед, как будто надеялся остановить пулю руками. На самом деле он просто показывал, что безоружен и не представляет для собеседника опасности. Да какая разница, что подумает гитарист, лишь бы не выстрелил.
В закусочной было жарко, в воздухе стоял тяжелый запах — смесь застарелого неотмытого жира и средства, которым драют прилавки, столики и пол.
Но сквозь все это пробивался слабый и очень приятный запах, похожий на аромат фруктовой воды из яблок и роз. Может быть, там присутствовала еще сирень и намек на цитрус. Как только Боджо начинало казаться, что он наконец понял, что это за запах, тот сейчас же приобретал новые оттенки.
Он попытался изобразить улыбку, но это было нелегко. Во рту пересохло, он с трудом глотал и лихорадочно придумывал, как бы получше сформулировать, что привело его сюда. Но оказалось, что объяснять ничего не нужно.
— Так вы не ищейка, — сказал человек, опуская руку с револьвером.
— Нет, — подтвердил Боджо, не совсем понимая, что тот имеет в виду под словом «ищейка». — Я — простой жестянщик, который хотел бы получить совет.
Мужчина улыбнулся:
— Совет! Пора мне уже начать вести колонку советов. — Он выбрался из своей ниши и переложил револьвер из правой руки в левую. — Я Роберт Лонни, — добавил он, протягивая Боджо свободную руку.
Боджо пожал ее, заметив, что, несмотря на узкую кость, деликатное сложение и длинные тонкие пальцы, у Роберта крепкое рукопожатие — более похожее на рукопожатие человека, привыкшего работать руками, чем щеголя при костюме, каким он казался на первый взгляд.
— Рад познакомиться, — сказал он. — Я Боррибл Джонс, большинство зовет меня Боджо.
Роберт приподнял брови:
— Странное имя.
— Дело в том, что когда акушерка, приняв меня, подняла и показала присутствовавшим, то мой отец, взглянув на перемазанного в крови младенца, с которого к тому же капало на пол и который орал во всю мощь своих легких, произнес: «Боже! Terrible!» У него был дефект речи, так что получилось нечто вроде «Боррибл». Почему-то прозвище это ко мне пристало. Не помогло даже то, что я был исключительно послушным и хорошим ребенком.
Роберт с интересом наблюдал за ним, и по глазам было видно, что этот разговор его занимает, даже забавляет.
— Садитесь, — наконец сказал он, кивнув на место, которое только что освободил. Сам он сел рядом со своей гитарой, положив револьвер на стол между ними. — Его обычно называют Миротворцем, — сказал он, заметив взгляд Боджо на оружие. — Однозарядный кольт сорок четвертого калибра. Единственный способ сотворить мир с его помощью — это застрелить того, кто причиняет тебе неприятности. Мой папаша взял его у одного мертвого человека, который непосредственно перед своей кончиной собирался кое-кого линчевать.
Боджо не был уверен, что он правильно расслышал.
— А что, здесь все еще линчуют? — спросил он.
— О, это было давно — в том периоде истории, который быстрее всего забывается, хотя, признаться, очень тяжело забыть, как твои сородичи висят на фонарях, подобно неким странным плодам.
Несмотря на плохое освещение в закусочной, Боджо заметил в глазах Роберта нечто говорящее о том, что тому довелось присутствовать в этом мире при жизни нескольких поколений, но не так, как это удается жестянщикам — перехитрив время и путешествуя между мирами. Роберт просто жил себе и жил, нисколько не старея.
Когда Боджо это понял, он увидел, что в уголках рта Роберта появилась улыбка, как будто музыкант прочел его мысли. Роберт взял гитару и начал наигрывать тихий блюз, большой палец правой руки — на басах, длинные пальцы левой бегают по струнам, как лапки паука.
— Так что за совет вам нужен? — спросил он.
— Это длинная история.
— Чего у меня навалом, так это времени, — заверил его Роберт.
— Да уж не сомневаюсь, — сказал Боджо.
Роберт криво усмехнулся. Он ничего не сказал — только постукивания его большого пальца по басовой струне и последующий блюзовый водопад звуков, казалось, спрашивали: «Ну что ж ты не рассказываешь свою историю?»
И Боджо начал рассказывать: с телефонного разговора, который привел его в магазинчик Холли, и до того, что он успел ощутить в воздухе, пока разыскивал Роберта в городе. Гитара звучала контрапунктом его голосу, создавая у Боджо впечатление, что он скорее исполняет блюз, чем рассказывает историю.
— И вам нужен совет?.. — спросил Роберт, когда голос Боджо иссяк.
Он изобразил вопросительный звон, в то время как басовая струна тихо, но твердо продолжала держать ритм.
— Просто должен вам сказать, — заметил Роберт, — что я вообще не понимаю ни в компьютерах, ни в духах, которые, может быть, и правда сидят внутри их. Как это называется — виртуальные миры?
Боджо покачал головой:
— Нет, имеются в виду те, которые ненастоящие.
— Все зависит от того, где вы сами находитесь. Возможно, эти миры очень даже настоящие для тех, кто в них живет.
— Наверное.
— Я так понимаю, — продолжал Роберт, и гитара аккомпанировала его голосу, — что вы воспринимаете все эти вещи, скорее, как местный житель. У наших ведь всегда начинается торговля, когда речь заходит о духах. Даже баптистский священник старается хоть что-нибудь урвать для себя, будь то билет в рай или чума на чью-нибудь голову. А для индейцев все это напоминает дерево. Мы видим лишь ствол и листву, а самое важное — под землей, и его не видно.
— Дерево?
Роберт улыбнулся:
— Я просто имел в виду все, что скрыто. Это не то что луковица, с которой надо снять шелуху, чтобы посмотреть, что там внутри. Или русская матрешка, когда в куколке побольше спрятана куколка поменьше. Тут вы видите что-то простое, а за этим стоит огромный невидимый мир. Мир, о котором вы даже не подозреваете, что он существует, хотя и вполне можете увидеть его.
Боджо кивнул, чтобы показать, будто он что-то понял.
— Конечно, мы сейчас занимаемся трепотней, — продолжал Роберт, — но ведь для того, чтобы объяснить компьютеру, что делать, тоже используют слова.
— Они называют это кодами, — сказал Боджо, вспомнив, что ему рассказывала об этом Холли. — Языки программирования.
— И все равно это слова, слова, слова. Слова — магия, которая восходит к первым дням творения. И те, которые они используют, разговаривая с компьютерами, — просто древняя магия, переодетая в новые одежды. — Он замолчал на некоторое время, но на гитаре играть не перестал. — Куча людей верит, что мир был создан одним-единственным Словом. Впрочем, полагаю, что вам это известно.
— Слово Божие, — кивнул Боджо.
Он и правда что-то слышал об этом, но в подробностях уверен не был.
— Правильно, — подтвердил Роберт, — Логос. Христианство — не первая и не последняя из религий, которые стремятся уложить всю древнюю историю в байки о том, как нас всех сотворили. Знаете, как это обычно бывает?
Роберт не стал дожидаться ответа. Музыка перешла в минорную тональность.
— Как я слышал, — продолжал Роберт, — то самое первое и единственное Слово, которое «запустило» мир, превратилось в язык, а этот язык — в разговор, который всему придает форму и значение, — в разговор, который продолжается по сию пору. Беда в том, что со временем первоначальный язык разбился на множество кусочков, фрагментов, разновидностей и диалектов. Не успели мы оглянуться, как уже утратили возможность общаться друг с другом. Животные, растения, люди, грязь под ногами — у всех теперь свой язык. Черт! Употребляя слово, мы даже не можем быть уверены в том, что оно значит для нашего собеседника то же самое, что для нас. Но остатки, осколки того, первоначального, языка все же сохранились. Например, могучее наречие моджо.
Боджо кивнул:
— Я помню, Мэран рассказывала мне об этом. Думаю, она даже знает кое-какие из этих старых слов.
— Они у всех застряли в отдаленных уголках сознания — там, где все еще действуют инстинкты, а душа отдыхает. Большинство даже не догадывается об этом. Вы произносите одно из этих древних слов — и все… меняется.
— А вы знаете какие-нибудь? — спросил Боджо.
— Только одно. Благодаря ему ищейки и кружат возле меня, но выследить никак не могут.
Боджо кивнул. Он хотел было расспросить про этих самых ищеек, о которых все время упоминал Роберт, но годы на улице научили его не задавать личных вопросов, а только выслушивать, если тебе сами что-то рассказывают. Так что он просто сидел на диванчике и слушал, как его собеседник наигрывает на своем старинном Гибсоне. Теперь он снова вернулся в мажорную тональность, но Боджо не успел заметить, когда именно это произошло.
— Значит, я так понимаю, эта девушка вам нравится, — сказал Роберт через некоторое время.
Пальцы его левой руки ни на секунду не прекращали заниматься своей паучьей работой и бегали по грифу старинной гитары, а правая рука вела мелодию.
— Кого вы имеете в виду?
Роберт улыбнулся:
— Я имею в виду ту девушку, которую вы недавно встретили и на которую очень хотите произвести хорошее впечатление. Знаете, не теряйте времени даром, поскорее обнимите ее, как только покончите с делами.
— Это совсем не то…
— Всякий раз, когда вы о ней думаете, ваше сердцебиение говорит мне о том, что это то самое.
Боджо поежился.
— Вы можете помочь нам? — спросил он, пытаясь вернуть разговор в конструктивное русло.
— Не понимаю, в чем именно вам нужна моя помощь, — ответил Роберт.
— Не понимаете?
Роберт пожал плечами:
— Неприятности меня всегда находят — вот почему я стараюсь держаться в тени. Приди я в магазин к вашей знакомой — и у нее могут возникнуть проблемы гораздо более серьезные, чем те, которые мы сейчас пытаемся решить.