«Я вообще сомневаюсь, что Аарон Гольдштейн любит книги», — говорит Саския.
«Но ведь он же почему-то стал редактором».
«Наверное. Но не думаю, что он все еще любит книги. Кристи говорит, что он ненавидит писателей, потому что когда-то пытался писать сам и ничего у него не вышло».
«Ну, вообще-то, нельзя сказать, что Кристи очень симпатизирует Гольдштейну».
«А что, ему кто-нибудь вообще симпатизирует?»
«Я только хотела сказать, что мы многого о нем не знаем, то есть не знаем, почему он стал таким, каков он есть».
«А что это ты его защищаешь?»
«Вовсе не защищаю. Просто хочу иметь объективную картину».
Джексон не подозревает о разговоре, который сейчас ведется у меня в голове, и продолжает рассказывать.
— Прости, что ты сказал?
— Я говорю, что те немногие, с кем мне удалось поговорить, когда я оказался здесь, сказали, что сидели за компьютерами и пытались зайти на сайт, когда… когда случилось то, что случилось.
Я киваю, и он продолжает. Он рассказывает нам, как послал имейл веб-мастеру — «Наверное, я общался с самим духом, да?» — и объяснил ему, как наладить сайт и ликвидировать последствия вируса. — «И вот после этого — бум! — и я здесь».
«Бум! — комментирует Саския. — В моем случае это, скорее, напоминало фейерверк».
У нее такой несчастный голос, что я начинаю горько сожалеть о том, что защищала Гольдштейна. Да и вовсе я его не защищала, но она-то, конечно, подумала именно так.
«Когда все это закончится, — обещаю я ей, — мы найдем способ ему отплатить».
Но теперь ее черед быть благоразумной.
«Мне не нравится идея отмщения. Я считаю, что зло, которое ты причиняешь, оборачивается против тебя, какие бы у тебя ни были веские оправдания», — говорит она.
«Нам вовсе не обязательно делать что-то самим. Мы просто можем сообщить духу Вордвуда, где искать истинного виновника».
«Ну, не знаю…»
— Боже мой! — прерывает наш молчаливый разговор Джексон. — Ты хоть понимаешь, что здесь происходит?
Джексон мне, конечно, симпатичнее, чем Гольдштейн, но, выслушав его рассказ, я понимаю, что, пожалуй, не склонна испытывать жалость ни к одному из них.
— Ага, знаю, — отвечаю я. — Вы играли в компьютерные игры и подставили целую кучу народу.
— Да нет же! То есть да, конечно, это так… Но он ведь вынудил меня!
— Ты мог отказаться.
— И отправиться в тюрьму.
— Я только говорю, что всегда есть выбор.
По его глазам я вижу, что он слишком хорошо это понимает. Что все это время он ел себя поедом. Не за то, что произошло лично с ним, а за то, что пострадало так много ни в чем не повинных людей.
— Ладно, мне не стоило этого говорить.
Он пожимает плечами:
— Почему? Это же правда.
— Ну хорошо. Это правда. Но теперь надо что-то делать. Ну так что именно, ты говорил, здесь происходит?
Ему требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя и сосредоточиться.
— Дело в том, что если «Вордвуд» не только и не столько веб-сайт, сколько живое существо, то мой вирус поразил его, как поражает болезнь. Я сделал так, чтобы он разрушил все HTML-связи. Но если речь идет о существе, то у него начнет твориться черт знает что с обменом веществ. Части его тела не смогут «общаться» друг с другом. Он не сможет, например, додумать до конца ни одной мысли, во всяком случае такой, которая была бы связана с его предыдущим опытом.
«Возможно, он прав».
«Возможно».
— Ну и что это нам дает? — спрашиваю я.
— Не знаю. Но если бы у меня сейчас был под рукой компьютер… — Он озирается по сторонам, и его воодушевление сразу проходит. — Что я говорю! Мы же внутри этого чертова компьютера!
Он наклоняется и вырывает пригоршню слов, которыми мы маскировались от скользящих тварей. И вдруг меня осеняет: этот двоичный код, единицы и ноли, сменяющие друг друга с такой скоростью, что не уследить.
— Что нам действительно нужно, — говорю я ему, — так это разыскать кого-нибудь из этих людей. Или… ты не заметил ничего, что могло бы указать, где находится этот дух?
Он вздыхает и смотрит на лес.
— Тут есть развалины, — говорит он.
— Развалины? Что за развалины? И где они?
— Там, в глубине леса. Похоже на фундамент какого-то древнего здания. И еще — стеклянный гроб с девушкой.
— Что?!
— Тебе надо посмотреть на это. Это прямо как «Белоснежка и семь гномов». Пока не появилась ты, это было единственное цветовое пятно здесь.
— Цветной гроб?
Он мотает головой:
— Да нет! Мертвая девушка в нем. А может, она и не мертвая. Может, она просто спит. Все, что можно сказать наверняка, — она не шевелится. Руки сложены на груди, глаза закрыты. Пробраться внутрь гроба невозможно, и разбудить ее — тоже. Я пробовал.
— Ну-ка, покажи мне ее, — говорю я.
Понятия не имею, сколько времени мы бредем по лесу. Освещение не меняется. Вообще ничего не меняется, кроме того, что земля под ногами приобретает некий уклон. Это пологий, постепенный подъем, так что больших усилий, чтобы идти, прилагать не нужно, но трудно сообразить, где ты находишься и куда направляешься. Несмотря на то что подлеска как такового в этом лесу из микросхем нет, смотреть вдаль не получается, потому что деревья слишком толстые и слишком густо растут.
Это нам на руку. Конечно, в случае чего, мы не сможем издалека заметить воздушных пиявок, но ведь и они нас не смогут заметить. Мы зато можем их услышать.
По пути к развалинам нам еще дважды приходится прятаться от мерзких тварей. В первый раз мы по звуку безошибочно узнаём об их приближении. Я даже не жду, пока Джексон подаст мне знак. Просто останавливаюсь и начинаю копать яму.
Мне приходилось видеть много странного, путешествуя в Мире Духов и в Пограничных Мирах, но это было страшнее всего, что я видела. Может быть, оттого, что я точно знала, что с этими тварями невозможно договориться, нельзя перехитрить их, а это единственные два способа действия, которые я применяю, имея дело с существами сильнее себя. Ну как ты станешь разговаривать с подобным существом?
Итак, я следую примеру Джексона. Как только слышу их приближение — зарываюсь как можно глубже. Я видела дымящийся след, который они оставляют после себя! А Джексон рассказывал, как на его глазах они пожирали призраков, которые оказывались недостаточно расторопны и попадались у них на пути. Нет уж, это не для меня, спасибо.
Однако через некоторое время лес начинает редеть, стволы деревьев становятся тоньше, а уклон — круче. И наконец мы выходим из леса в поле. Здесь тоже эта проволока, притворяющаяся травой, растениями и еще бог знает чем. Мы все поднимаемся и поднимаемся. Куда ни поверни голову — со всех сторон лес до самого горизонта. Иногда то тут, то там из-за верхушек деревьев видны голые вершины.
Я пытаюсь уловить в их расположении какую-то систему — так от компьютера ждешь какой-то логики, — но горы расположены совершенно беспорядочно. Тут — две рядышком. Там — три группой. И между ними — ничего, кроме леса.
Хорошенько осмотревшись, я продолжаю подъем.
Я, конечно, несколько беспокоюсь насчет пиявок. Здесь, на открытой местности, где нам негде спрятаться, они нас достанут в два счета. Но их не видно, а Джексон уверяет меня, что траву здесь рвать так же легко, как и ковер из металлолома в лесу. Я, конечно, верю ему, но все-таки надо попробовать. Да, он прав. Под слоем проволочной травы я снова обнаруживаю темные слова, они и тут, видимо, вместо почвы.
Когда мы достигаем одной из вершин, я наконец вблизи могу разглядеть камни, из которых, состоит фундамент. Не могу точно сказать, что это, но, по-моему, какой-то металл, бесцветный, по фактуре напоминающий обыкновенные камни, какие встречаются в поле.
— Она здесь, — говорит Джексон.
Стена слишком высока, чтобы я могла увидеть что-либо, так что я следую за Джексоном туда, где, вероятно, должно быть окно. Вскарабкаться на подоконник довольно просто, и я спрыгиваю в какую-то растительность. Под ногами что-то губчатое и еще нечто вроде лишайников.
За стеной — целый лабиринт комнат. Стены, коридоры, но ни пола, ни потолка, ни обстановки.
«Интересно, кто здесь жил?» — спрашивает Саския, когда мы выглядываем в то самое окно, через которое залезли.
«Может, ты сама и жила, — отвечаю я, — прежде чем родилась в обычном мире».
«Возможно…»
Джексон ведет нас по комнатам: поворот направо, еще один, потом налево, потом опять направо, потом он останавливается на пороге огромной комнаты и пропускает нас вперед. Я останавливаюсь рядом с ним. Мне в глаза бросается яркое пятно — мертвая девушка, о которой он говорил. Гроб — посредине комнаты.
Несколько секунд я ничего не могу разобрать. Такое многоцветье после того, как мои глаза уже привыкли к монохромной гамме. Глаза начинают болеть, как будто я взглянула прямо на солнце, перед ними пляшут цветные пятна. Но через некоторое время зрение восстанавливается.
Действительно, все это похоже на сцену из сказки — светловолосая женщина лежит на спине в стеклянном гробу, руки сложены на груди, — правда, она в джинсах, белой футболке, кроссовках, и это несколько снижает романтический эффект. Потом я перевожу взгляд на ее лицо и бледнею.
«Да это же…»
«Ты», — соглашаюсь я.
«Я».
— Что-то в ней есть такое… — говорит Клодетт.
Эсти пожимает плечами. Они двое идут последними. Аарон и Сюзи — впереди, Тип — между этими двумя парами. Вся компания следует к дому Джексона. Это напомнило Эсти прежние времена, когда они бродили по городу, иногда по двое, иногда по трое, а обычно — все пятеро основателей сайта «Вордвуд». Тогда они были почти неразлучны.
— Ты про Сюзи? — спросила Эсти.
— А про кого же еще?
— Откуда мне знать, — ответила Эсти.
— В ней есть что-то странное. Не понимаю что, но что-то такое…
Эсти кивнула. Она понимала, что имеет в виду Клодетт, хотя, пожалуй, выразилась бы несколько иначе. Для нее само присутствие Сюзи среди них было совершенно необъяснимо. Эсти понимала, почему здесь она сама, и Тип, и Клодетт, — ведь если бы не они, «Вордвуда» просто не существовало бы. А если бы «Вордвуд» не породил своего духа, с тем не случилось бы что-то неправильное и Бенни, и Саския, и сотни других людей сейчас были бы в безопасности, сидели бы у себя дома, копались в Интернете, вместо того чтобы торчать в каком-нибудь медвежьем углу этого самого Интернета.