Она еще раз вскрикнула словно от нестерпимой боли, склонила голову и попыталась закрыться широким рукавом. В тот же миг контуры ее фигуры начали терять четкость, вся она словно опадала… Томотада бросился вперед, хотел поддержать жену, но было поздно! Нечего было поддерживать. На циновках лежала только одежда и заколки для волос. Тело чудесного существа исчезло.
Томотада обрил голову, принял буддистские обеты и стал странствующим монахом. Он обошел все провинции империи, и во всех святых местах, где ему случалось останавливаться, заказывал заупокойные службы по Аояги. Он даже отправился по той же дороге в Этидзен, намереваясь отыскать дом родителей своей возлюбленной, но не нашел ни следа бедного строения. И ничто вокруг не говорило, что когда-то здесь стояло человеческое жилье. Разве что пни трех ив указывали на то, что человек все же бывал здесь. Три пня… Две старых ивы и одна молодая… Деревья срубили задолго до его прихода.
Рядом с этими пнями Томотада поставил надгробье, покрытое священными сутрами, и отслужил множество служб во имя душ Аояги и ее родителей.
Дзюроку сакура
Усо но ёна –
Дзюроку дзакура сакиникэри!
(непереводимая игра слов)
В провинции Йо есть область Вакегори, известная тем, что на ее земле растет знаменитое старое вишневое дерево. У него даже имя есть: Дзюроку сакура или Вишня шестнадцатого дня. Название оно получило из-за того, что каждый год цветет строго на шестнадцатый день первого месяца (по старому лунному календарю). Обычно вишни ждут весеннего тепла, а вот Дзюроку сакура пробуждается к новой жизни неизменно в самые холода. Впрочем, дело тут не в прихоти старого дерева, а в том, что в нем живет дух человека.
Он был самураем из Йо, а дерево росло в его саду, и цвело в самое обычное время, как и все прочие вишни, – в конце марта или в начале апреля. Под этим деревом он играл, когда был ребенком, а его родители, деды и прадеды, на протяжении ста лет развешивали на ветвях вишни яркие полоски цветной бумаги со стихами и молитвами. Он прожил очень долгую жизнь, пережил всех своих детей и, в конце концов, в мире для него не осталось ничего, достойного любви – только это дерево. И вот однажды летом оно вдруг засохло и умерло!
Старый самурай несказанно сокрушался по дереву. Добрые соседи нашли для него молодое красивое деревце и даже посадили ему в утешение. Он поблагодарил соседей, делая вид, что рад подарку. Но в сердце у него была только боль – он любил старое дерево так, что эту потерю ничем нельзя было возместить.
Но однажды он понял, как можно спасти погибшее дерево (и случилось это как раз на шестнадцатый день первого месяца).
Он пошел в сад, склонился перед засохшим стволом и обратился к нему с такими словами:
– Умоляю тебя: оживи и цвети снова, ибо я хочу умереть вместо тебя.
[Люди верят, что можно отдать жизнь другому человеку или существу (а почему бы и не дереву?...) по милости богов. Такая жизнь, переданная другому, называется мигавари ни тацу, т.е. жизнь взамен.]
Старый самурай расстелил под деревом белое покрывало, принял соответствующую позу и совершил харакири.
Дух его вошел в дерево, и в тот же час оно зацвело.
С тех пор каждый год оно так и цветет в шестнадцатый день первого месяца, несмотря на то, что вокруг лежит снег.
Сон Акиносукэ
В провинции Ямато , в местности, носившей название Тоичи, жил некогда госи по имени Мията Акиносукэ. [Здесь надобно заметить, что в средневековой Японии существовала особая социальная группа солдат-крестьян-собственников, примерно соответствующая по положению в обществе английским йоменам. Вот их-то и называли госи.]
В саду Акиносукэ рос огромный кедр; в тени его ветвей Мията любил отдыхать в жаркие дни. Как-то раз, ближе к вечеру, он сидел под этим деревом в компании двух друзей, таких же госи. Они неторопливо беседовали, попивая вино, как вдруг Мияту стала одолевать странная сонливость. Бороться с ней было совершенно невозможно, и в конце концов Мията попросил друзей простить его: он немножко вздремнет, а они пусть продолжают беседу. Он улегся у подножия кедра, мгновенно заснул и увидел сон.
Снилось ему, что с близкого холма спускается роскошная процессия, будто к его дому приближается, по меньшей мере, свита даймё. Конечно, он встал, чтобы посмотреть на столь редкое явление. Ох и большая это была процессия – ничего подобного ему раньше видеть не приходилось. Во главе ее шли молодые люди в роскошных одеждах, а за ними двигался госё гурума – лакированный паланкин на колесах, убранный ярким синим шёлком. Процессия направлялась прямо к нему и остановилась в нескольких футах от кедра. Вперед вышел очень богато одетый человек – сразу видно, знатный сановник, – приблизился к Акиносукэ, отдал ему глубокий поклон и сказал:
– Почтенный господин! Перед вами кэрай Кокуо Токио . Мой господин приказал приветствовать вас от его достойного имени. С этого момента я полностью в вашем распоряжении. Еще он повелел мне пригласить вас к нему во дворец. Паланкин прислан за вами. Соблаговолите занять место в нем.
Акиносукэ хотел ответить соответствующим образом, однако от волнения не мог говорить. Он вообще чувствовал себя так, словно лишился воли и мог делать только то, что ему говорили. Он сел в паланкин, кэрай устроился рядом с ним, подал знак, возницы подобрали шелковые постромки, развернули паланкин на юг, и вся процессия тронулась в обратный путь.
К большому изумлению Акиносукэ путешествие продолжалось совсем недолго. Вскоре паланкин остановился перед громадными двухэтажными воротами (ромори) в китайском стиле. Акиносукэ не мог припомнить, чтобы раньше видел в окрестностях что-либо подобное. Кэрай вышел из паланкина.
– Я должен объявить о вашем прибытии, – сказал он и исчез.
Спустя недолгое время из ворот вышли двое благородного вида мужчин в облачениях из пурпурного шелка и высоких шапках, указывающих на важное положение. Они вежливо приветствовали Акиносукэ, помогли ему выйти из паланкина и повели сначала через высоченные ворота, а потом по обширному саду к дворцу невероятных размеров. Казалось, его фасад тянется в обе стороны на целую милю. Акиносукэ провели в покои, поразившие его размером и роскошью. Сопровождающие почтительно застыли поодаль, а миловидные служанки тут же подали угощения. Акиносукэ отведал того и другого, а потом к нему обратились двое благородных мужей в пурпурных облачениях. Они говорили строго поочередно, как и предписывал дворцовый этикет.
– Наша почетная обязанность, – заявил один,
– … назвать причину вашего вызова во дворец правителя, – продолжил другой.
– Наш господин желает сделать вас своим приемным сыном…
– … и повелевает вам безотлагательно жениться на его дочери, принцессе.
– Свадьба состоится сегодня. Сейчас мы отведем вас в приемный покой...
– … его величество уже ждет.
– Но прежде вам надлежит принять вид, подобающий предстоящей церемонии .
Сопровождающие подошли к стенной нише, открыли большой золотой сундук и принялись доставать из него разные богатые одеяния, разукрашенные пояса и высокие головные уборы.
Акиносукэ пришлось облачиться в эти роскошные наряды, и он стал выглядеть как настоящий жених принцессы. Затем его сопроводили в зал приемов, и там он, наконец, увидел Кокуо Токио, сидящего на возвышении, и облаченного, как и подобало, в желтые шелка. Справа и слева от помоста в строгом порядке располагалось множество сановников, неподвижных и блистательных, словно статуи в храме. Акиносукэ приблизился и приветствовал владыку, трижды простершись перед ним ниц. Владыка благосклонно покивал ему.
– Тебя уже известили о причине вызова к нам во дворец? – поинтересовался он. – Мы решили, что ты станешь мужем нашей единственной дочери. Свадебная церемония сейчас начнется.
В тот же миг под веселую музыку появилось множество прекрасных дам. Они проводили Акиносукэ в зал, где ждала его невеста. Места здесь было предостаточно, и все же гостям, собравшимся на свадебную церемонию, пришлось потесниться, чтобы в зал могли войти все желающие. Акиносукэ поднялся на возвышение и сел напротив невесты. Все присутствующие склонили головы в знак почтения. Наконец-то жених смог взглянуть на свою суженую. Она была прекрасна, как небожительница, и одежды были ей под стать; цветом они напоминали летнее небо.
Началась свадьба и прошла она среди великой радости и всеобщего ликования.
Молодую пару проводили в отведенные им покои в другой части дворца, и там они получили очередные поздравления от многих благородных людей и несметное множество свадебных даров.
Спустя несколько дней владыка снова призвал Акиносукэ в тронный зал. Приняли его еще более радушно.
– На юго-востоке наших владений есть остров Райсю, – сказал Акиносукэ тесть. – Назначаем тебя губернатором острова. Он населен верными, благонадежными людьми, но до сих пор никто не удосужился привести их законы в соответствие с законами Токио, так что они живут по своим старым обычаям. Тебе вменяется в обязанности по возможности сделать их жизнь лучше, а для этого следует править мудро. Все необходимое для твоего путешествия уже готово. Можешь отправляться на Райсю хоть сейчас.
И вот Акиносукэ с молодой женой в сопровождении свиты отбыли из дворца Токио, поднялись на борт большого корабля и с попутным ветром вскоре благополучно прибыли на Райсю. Все население острова высыпало на берег, чтобы приветствовать молодого правителя.
Акиносукэ без промедления приступил к своим новым обязанностям. Впрочем, ничего сложного в них не было. Первые три года ушли у него, главным образом, на то, чтобы установить на острове справедливые и мудрые законы, но у него оказались хорошие советники, и с их помощью работа спорилась. Потом, когда жизнь устоялась, основными его обязанностями стало проведение церемоний и ритуалов, предписанных древними традициями. Земли острова издавна славились плодородием, нужды никто не испытывал, болезней здесь тоже не знали, а люди были настолько благочестивы, что закон нарушался крайне редко. На протяжении более чем двадцатилетнего правления ничто не омрачало жизнь Акиносукэ, и она проходила в радости и довольстве.