При этих словах по толпе прокатился яростный рёв, подобный гулу урагана над морем или шуму бури в лесу. Вокруг взметнулись к небу мечи, а от грома гонгов земля содрогнулась под ногами императорского посланника. Но Хай Лю взмахнул золотым жезлом и на лагерь мгновенно пала тишина.
– Молчать! – приказал вожак. – Пусть собака лает!
Тогда Чин Кэн продолжил:
– Разве не ведомо тебе, безрассуднейший среди воинов и глупейший среди людей, что ты ведешь своих приспешников в пасть Дракона Хаоса? Разве ты забыл, что подданные Поднебесной – преждерожденные дети Небесного Владыки? Разве не сказано тому, кто наносит раны и предает людей лютой смерти, что Небеса не потерпят его среди живых? Тот, кто злоумышляет против мудрых законов Поднебесной, совершает тягчайшее преступление, ибо только в подчинении этим законам способны люди обрести счастье и процветание.
Мои подданные! Я – ваш Император, ваш отец, не хочу лишать вас жизни. Я хочу для вас счастливой доли, вашего процветания и возвышения, и поэтому призываю: не дайте собственной глупости вызвать гнев вашего Отца Небесного! Отриньте ярость и безумие, внемлите мудрым словам моего посланника!
«Ху-у! Хуу-ууу-ууу!» – взревела толпа в ярости, и горы вернули эхо обратно. Гонги зазвучали с удвоенной силой. Чин Кэн взглянул на Хай Лю и увидел, что тот смеется глумливым смехом. Посланник понял, что слова Императора пропали втуне. Он опустил голову и, не обращая внимания на поднявшийся шум, дочитал послание до конца, а затем протянул письмо Хай Лю. Но Хай Лю и не подумал взять его. Тогда Чин Кэн благоговейно сложил письмо и спрятал за пазухой. Потом он скрестил руки на груди и бестрепетно посмотрел в глаза Хай Лю. Вожак снова взмахнул жезлом, усмиряя беснующиеся толпы. Остались лишь удары гонгов, рёв пламени в огромном костре и тяжелые хлопки шелкового знамени с черным драконом. Вожак зловеще улыбнулся и заговорил:
– Слушай, собачий сын! Или ты сейчас же, не сходя с места, присягнешь мне на верность и поклонишься, как кланяешься своему императору, трижды распростершись у моих ног, либо, – Хай Лю кивнул на костер, – отправишься прямо в пекло!
Чин Кэн повернулся спиной к предводителю, поклонился Небу, поклонился земле, а потом неожиданно прыгнул прямо в ревущее пламя!
Хай Лю вскочил и выкрикнул короткий приказ. Люди вытащили горящего Чин Кэна, сбили с него пламя и при этом всячески восхваляли твердость его духа. Хай Лю спустился с помоста, подошел к посланнику и произнес:
– Вижу, человек ты и в самом деле верный и мужественный, а значит, достоин всяческих почестей. Прошу тебя, прими наше гостеприимство, садись, пей и ешь с нами!
Но Чин Кэн твердо посмотрел ему в глаза и звучным голосом ответил так:
– Нет, Хай Лю, до тех пор, пока ты идешь по пути гнева и безрассудной злобы, ничего я не приму из твоих рук, кроме смерти. Никто не скажет, что Чин Кэн пировал среди разбойников и убийц, сидел рядом с бунтовщиками и предателями!
В ярости Хай Лю ударил его мечом. Чин Кэн рухнул на землю и умер, но даже в смерти голова его была повернута на юг – в сторону императорского дворца, к своему господину, пославшему его на погибель.
* * *
В тот же самый час Император сидел один во внутреннем покое дворца. Вдруг он заметил тень, павшую к его ногам. Император немного удивился, ибо возле него не было никого, кто мог бы отбрасывать эту тень. Между тем тень поднялась, и Сын Неба понял, что видит перед собой призрак Чин Кэна. Император хотел расспросить тень своего посланника, но знакомый голос опередил его.
– О Божественный Сын Неба! – заговорил призрак. – Твое повеление исполнено в меру слабых сил твоего покорного слуги. Прошу простить меня, но теперь я должен удалиться, чтобы поступить на службу к другому Господину!
Император видел сквозь контуры Чин Кэна золотых тигров, вытканных на ковре, покрывавшем стену; порыв нездешнего холодного ветра пронесся по его покоям и призрак растаял. Император понял, какому другому Господину будет служить отныне Чин Кэн.
В тот же самый час в доме Чин Кэна старый слуга увидел хозяина, проходящего в свои покои. На губах Чин Кэна слуга заметил слабую улыбку. Господин всегда так улыбался, когда в доме был порядок и все вещи находились на своих местах.
– Все ли у вас хорошо, мой господин? – осведомился старик.
– Все прекрасно, – ответил ему знакомый голос, хотя призрак Чин Кэна уже исчез, пройдя сквозь закрытые двери.
* * *
Долго еще армии Императора сражались с бунтовщиками. Страна была залита кровью, реки не успевали выносить трупы в море, а рыбы не успевали поедать их. В конце концов, Сын Неба вынужден был призвать на помощь орды степняков с востока и с севера. В Поднебесную пришли дикие всадники, каждый из них мог легко натянуть тетиву двухсотфунтового лука. Как смерч пронеслись они по землям империи, засыпая бунтовщиков тучами стрел с черным оперением, и банды Хай Лю были рассеяны. Те из них, кто пережил поражение, покорились Императору, и закон в Поднебесной был восстановлен. Но случилось это спустя годы после смерти Чин Кэна.
Сын Неба приказал генералам отыскать и принести ему кости преданного слуги, дабы они были с честью погребены в усыпальнице, построенной по императорскому указу. Долго искали место гибели и захоронения Чин Кэна, а когда все-таки нашли, отрыли гроб и приготовились доставить его в столицу. Однако гроб распался у людей в руках, ибо к этому времени его успели проесть черви. Голодная могила поглотила прах из гроба, и люди решили, что останки истлели окончательно. Но когда осыпалась пыль, глазам собравшихся предстала нетленная фигура Чин Кэна! Разложение смерти совершенно не коснулось тела, черви не осмелились потревожить его покой, и даже цвет лица мертвого больше пристал бы живому. Казалось, судья спал и улыбался во сне, как улыбаются изваяния божеств в сумраке высоких пагод.
Над могилой встал священник.
– Дети мои! – возгласил он. – Воистину, Небо явило нам знак! Мы видим воочию, как Силы Небесные хранят тех, кто причислен к Бессмертным. Смерть не властна над ними. Истинно говорю вам, благословенный Чин Кэн занял свое место среди других божеств на Небесах!
Мощи Чин Кэна доставили туда, куда повелел Император, и захоронили с почестями. Там он и спит, облаченный в пышные одежды, как и подобает его чину. На его надгробье выбиты знаки, говорящие о мудрости, доблести и положении. Не забыты и Четыре Драгоценности . По сторонам усыпальницы застыли громадные псы Фо, такие же, как перед входами в храмы.
Я думаю о тебе…
Как далеко та, о ком я думаю…
Целая горная страна между нами…
Но одна Луна дарит нам свет,
Один ветер овевает наши лица.
Так пели в Китае четыреста лет назад.
Сказание о чайном кусте
Хорошо воздержанье глаз,
Хорошо воздержанье ушей,
Хорошо воздержанье ноздрей,
Хорошо воздержанье языка,
Хорошо воздержанье тела,
Хорошо воздержанье речи,
Хорошо всё…
Опять стервятник Искушения парил в небе его созерцания, и чем выше он поднимался, тем ниже опускалась душа, погружаясь в болото Иллюзии. Лишняя память вновь отравила мысли, словно запах ядовитого растения. А ведь он только раз взглянул на баядерку , когда шел через Каси, направляясь в Китай, туда, где миллионы душ жаждали живительного глотка учения Будды, как опаленные солнцем поля жаждут живительного дождя. Один-единственный взгляд, когда ее монетка зазвенела о дно его чаши для подаяний! Он успел заслонить лицо раскрытым веером, почти успел… И вот теперь та давняя ошибка преследует его тысячи лиг. Он отправился в незнакомую страну, надеясь принести туда слова Учителя, и его единственная ошибка последовала за ним. Проклятая красота! Вот уж истинно говорят, что она – творение великого искусителя Мары, созданная на погибель праведникам! А ведь Бхагават предостерегал своих учеников: «Не смотрите на женщин! Если встретите женщину, опустите очи долу. Сохраняйте сосредоточение, не касайтесь их даже взглядом. Не говорите с женщинами! А если придется, твердите про себя: “Мы, ученики. Наш долг – пребывать в чистоте среди скверн этого мира, как лотос сохраняет чистоту лепестков, хотя цветет в придорожной канаве”». Тогда же открылся ему ужасный смысл двадцать третьего Наставления: «Из всех привязанностей самая сильная – привязанность к Красоте. К счастью, красота встречается редко, а если бы все женщины обладали ей, никто не смог бы вступить на Путь Совершенства».
Если иллюзия формы настолько захватила его сознание, как же он намерен выполнять свой обет? Ведь он же решил, что проведет ночь и день в непрерывной медитации. А ночь-то уже начинается! Для воспаленной души нет лучшего лекарства, чем молитва. Вот уже и закат догорел. Он принял позу лотоса и начал молиться.
– О, Прекрасная Жемчужина в цветке лотоса! Помоги мне укрыть чувства в медитации, подобно тому, как черепаха укрывает себя в панцире!
– О, Прекрасная Жемчужина в цветке лотоса! Подобно дождю, свободно падающему сквозь крышу дома, оставленного людьми, страсть свободно проникает в душу, оставленную без молитвы.
– О, Прекрасная Жемчужина в цветке лотоса! Помоги моей душе очиститься подобно тому, как светлеет спокойная вода, когда ил оседает на дно! О Татхагата! Даруй мне силу подняться над миром искушений подобно тому, как дикая утка поднимается над своим болотом, дабы следовать за Солнцем!
– О, Прекрасная Жемчужина в цветке лотоса! Днем светит солнце, ночью светит луна, крамана в медитации блистает подобно воину в сияющем доспехе, но Будда и днем, и ночью одинаково освещает весь мир.
– О, Прекрасная Жемчужина в цветке лотоса! О, Совершенно Пробудившийся! Помоги мне не быть обезьяной в лесу мира, что снует вверх-вниз по ветвям, добывая плоды глупости! Подобно кольцам питона, душат меня желания, прорастают во мне, словно лианы в лесу! Помоги вырвать их корни из моей души!