– О, Прекрасная Жемчужина в цветке лотоса!..
Увы! Напрасны его молитвы! Ни к чему взывать к высшей помощи! Ничего не значат слова! Священный смысл Лотоса, священный смысл Жемчужины – все куда-то ушло, и сколько не произноси их теперь – не помогут слова. Зато все четче образы искушающей памяти. О, жемчужина в ее маленьком ушке! Изящнее бутона лотоса изгибы ее тела! Как персик нежна ее розовая щечка! Ах, как верен двести восемьдесят пятый стих Наставлений: «Пока не вырвет мужчина из своего сердца последний росток лианы желания, пока не уничтожит рокового влечения к женщине, душа его пребудет в оковах». Тут же на ум пришел и триста сорок пятый стих.
Учитель говорил: «Нет силы в веревочных путах, нет силы в деревянных колодках, нет силы в железных кандалах. Всех прочнее сковывает мысль о жемчужных сережках в ушах женщины».
– О, Достигший Истины! – воскликнул он. – Сколь многое дал ты нам в утешение в своих мудрых словах! Сколь глубоко читал ты в человеческом сердце! Неужто и ты прошел через это искушение? Не иначе как Мара пытался прельстить тебя одной из мириадов своих иллюзий в ту ночь, когда земля тряслась, как телега, и священный трепет катился от мира к миру, от вселенной к вселенной, от вечности к вечности?
… О, эта сережка в ее ухе! Видение никак не идет из головы! Больше того, с каждым разом оно становится все отчетливее! Он слабеет, а видение набирает силу. Теперь ему кажется, что он видел широко распахнутые глаза, нежные, как у лани, черные, как ночь; губы, сложенные словно для поцелуя; блеск жемчужных зубов; слышал дивный аромат, сладостный, чарующий, одурманивающий, аромат юности, аромат женщины… Он решительно поднялся и громко произнес священные слова из Главы о Быстротечности: «Глядя на небеса и землю, повторяй: "Они не вечны". Глядя на горы и реки, повторяй: "Они не вечны". Глядя на тела и лица людей, наблюдая, как они растут и меняются, повторяй: "Они не вечны"».
И все же!.. О, какая сладостная иллюзия! Иллюзия огромного жаркого солнца, иллюзия гор, отбрасывающих синие тени, иллюзия волнующихся вод, текучей воды, бесконечной смены форм, иллюзия… Нет! Долой нечестивые мысли! Вот же привязалась проклятая девица! Хотя, постой, чем же она виновата? Что совершила она такого, за что аскет должен проклинать ее? Да ничего! Только эта фигура, прекрасное видение, проклятая память о ней!.. Да что она такое? Всего-навсего иллюзия, греза, напрасное томление духа. А виноват он сам! Это его греховные мысли, его неукрощенная память, его мысль, непостоянная, как волнующийся туман… Но ведь ее может укротить воля, мысль можно впрячь в телегу мудрости – нужно впрячь! – только так можно обрести желанный покой. Он громко произнес строки из «Книги Путей Закона».
«Все формы преходящи». Стоит осознать эту великую истину, и ты будешь избавлен от страдания. Таков путь очищения.
«Все формы подвержены страданию». Осознавший эту истину, свободен от страдания. Таков путь очищения.
«Все формы иллюзорны». Осознавший эту истину, свободен от страдания. Таков…
Нет, как же так? Выходит, и ее форма тоже иллюзорна? Надо же, какая привлекательная иллюзия! Так, но она ведь сделала пожертвование. Тогда получается, что и милостыня не может считаться заслугой, поскольку и она нереальна так же, как нереальны длинные красивые пальцы, бросившие монетку? О, как же трудно постичь некоторые тайны Абхидхармы!.. Это была золотая монетка с изображением слона – тоже иллюзия, конечно… или все-таки приношение Будде? И на груди у нее было золотое ожерелье… только кожа светилась ярче золота. А еще эта обнаженная полоска между шелковым поясом и нагрудной повязкой… и талия – такая гибкая и упругая, как лук. А голос серебряный, и тоном чище, чем звон серебряных браслетов на тонких лодыжках! А какая улыбка! И маленькие ровные зубки, как тычинки цветка ее губ!
О, какое наслаждение! О, какой стыд! Да как же опытный монах ухитрился потерять контроль над воображением? Неужели его воля настолько ослабла, что ему грозит забытьё? Его фантазии, игры его воображения оказались вдруг такими яркими, такими живыми, словно вот-вот готовы принять зримый облик и в очередной раз сыграть жизненную драму на сцене сновидений?
– О, Полностью Пробужденный! – громко воскликнул он. – Помоги своему недостойному ученику обрести благословенную ясность бодрствующего сознания! Даруй силу, дабы исполнить обет! Не позволяй Маре взять верх над ним! – И он опять принялся читать вечные стихи из Главы о Бодрствовании.
«Полностью и навсегда пробуждены ученики Гаутамы! Днем и ночью думают они только о Законе.
Полностью и навсегда пробуждены ученики Гаутамы! Днем и ночью их мысли сосредоточены на всех людях.
Полностью и навсегда пробуждены ученики Гаутамы! Днем и ночью их разум погружен в совершенство.
Полностью и навсегда пробуждены ученики Гаутамы! Днем и ночью их разум наслаждается великим покоем медитации».
Не то из глубины его существа, не то из глубины пространства стал наплывать шум множества голосов. Он был подобен шуму текущей воды и вскоре заглушил его голос. Потом исчезли звезды, небеса окутались тьмой, он перестал различать окружающее… голоса звучали все громче, словно накатывающаяся на берег волна, а потом он перестал ощущать опору. Его стопы больше не касались земли, по всему телу разлилось ощущение незнакомой свежести, и он поплыл во мраке неизвестности; плавно, как перо, брошенное с башни, он опускался все ниже, ниже… Куда? В смерть? Нет. Внезапно, словно перенесенный сверхъестественной силой, он осознал себя среди светящегося тумана прекрасного перламутрового оттенка. Он видел такой туман поутру на улицах некоторых индийских городов. Теперь стало понятно, что за голоса звучали в его ушах – вокруг волновалась огромная толпа народа. Он шел вместе с ними, с пилигримами, паломниками, огромным множеством людей, приникнутых одной верой. Но не его верой! Все они несли меж бровей символы своих бесстыжих богов! Он не мог вырваться из толпы. Нескончаемый людской поток нес его в себе, как воды Ганги несут оторванный лист. Он видел в толпе важных раджей со свитами, блестящие принцы ехали на слонах, неспешно шествовали брамины в оранжевых одеждах, стайки танцовщиц с гибкими чувственными телами спешили вперед… но куда? Толпа направлялась вон из города, по баньяновым аллеям, меж колонн пальмовых стволов…
Вдали вздымался храм, поднимая к небу целый лес точеных башенок, покрытых позолотой. Чем ближе подходили люди, тем выше казались стены храма, тем отчетливее становилась видна резьба по камню. Вот уже можно разглядеть детали: каменных слонов у входа, стоящих на черепахах, навершия колонн оскалились на все стороны злобными мордами, змеи и чудовища корчатся на фронтоне, с каждой галереи смотрят многоголовые, многорукие боги. Их много, они толпами теснятся в каждой нише, позы их причудливы и похотливы, что неудивительно – все они боги скверны! Скульптур так много! Богов не вдруг отличишь от гопи , все это сплетается руками и ногами, образуя какое-то немыслимое нагромождение. Темные ворота храма больше напоминали вход в зловещую пещеру. Словно распахнутая пасть Шивы, они заглатывали людской поток .
Водоворот толпы подхватил его и увлек внутрь. Почему-то никто не замечал или не обращал внимания на его желтую одежду . Своды гигантских нефов, огромные колонны уходили вдаль и терялись в полумраке, который не могли рассеять факела на стенах. В дыму благовоний скульптуры казались почти живыми, издали изваяния можно было принять за огромных слонов или птиц гаруда , но вблизи становилось ясно, что и они представляют собой переплетения мужских и женских тел. Огромные колонны непристойных форм хорошо сочетались с похотливо изогнутыми бронзовыми светильники, мраморными бассейнами самых двусмысленных очертаний.
Как далеко толпа занесла его вглубь храма? Казалось, он уже очень давно бредет сквозь строй бесчисленных колонн, мимо армии каменных богов, по дороге, озаренной сполохами факелов, дольше, чем длилось его паломничество в Китай. Внезапно на него обрушилась тишина, звуки отхлынули вместе с людским морем, только что бурлившим вокруг, оставив его один на один со скопищем изваяний. Он стоял в небольшой подземной крипте перед неглубоким бассейном, формой напоминавшим раковину. Посреди бассейна из воды вздыбливалась округлая колонна ниже человеческого роста . Ее верхушку украшали цветы и венки. По сторонам висели лампы с пальмовым маслом, формой повторяющие колонну. Нигде не было видно никакого изображения божества, но весь пол был усыпан цветами, словно покрыт ярким цветным ковром. Крипту наполнял густой запах цветов. Чувственный, нечестивый, проникающий в самый мозг, запах нес в себе истому, ему невозможно было сопротивляться. Казалось, воля уснула, тело расслабилось и само собой опустилось отдохнуть на охапку цветочных подношений.
В тишине зазвучали легкие, как шепот, быстрые шаги. В такт шагам позвякивали колокольцы ножных браслетов. Неожиданно нежная женская рука скользнула по его шее. О, это была она! Его иллюзия, его искушение! Но как она преобразилась! Теперь ее прелесть казалась просто невозможной, очарование – необоримым. Мимолетным движением она коснулась его щекой, подобной лепестку жасмина, глаза, яркие и лучистые, как лето, смотрели на него с обожанием.
– Мой похититель сердец! – страстно прошептали губы, похожие на цветок. – Я искала тебя повсюду, и вот теперь нашла! Я принесла тебе в дар все, о чем ты мечтал. Мой возлюбленный! Эти губы – твои, эта грудь – твоя! Возьми мой цветок, утоли свою жажду, напейся из колодца моих глаз! Хочешь принести жертву? Я – твой алтарь! Хочешь молиться? Я – твой бог!
Их губы соприкоснулись. Поцелуй зажег пламя в его крови! На миг иллюзия восторжествовала. Мара победил! Желание сокрушительной волной прокатилось по всему его телу, и он… проснулся. В темном китайском небе мирно горели звезды.
Сон! Проклятый сон! Насмешка наваждения! Значит, он спал?! Нарушил обет, поддался искушению? Но раскаяние – не препятствие решимости! Аскет выхватил нож и двумя резкими взмахами отсек себе предавшие его веки с ресницами и отбросил прочь. «О, Полностью Пробудившийся! – взмолился он. – Твой недостойный ученик не одолел искушение плоти, но теперь плоть не помешает ему начать все сызнова! Я не сойду с места, не буду ни пить, ни есть, пока не исполню своего намерения». Он вновь принял позу лотоса, выставил вперед правую ладонь, левую уложил на стопу и продолжил медитацию с того момента, на котором ее прервал предательский сон.