Время несло с собой не только забвение, но и новые несчастья. Родители Нагао умерли, потом смерть забрала жену и единственного ребенка. Нагао остался один на свете. Однажды он собрался, покинул опустевший дом и отправился в долгое путешествие в надежде забыть о своих бедах.
Как-то раз на его пути оказалась горная деревня Икао, славная своими горячими источниками и живописными видами. Нагао остановился в придорожной корчме. Стоило ему сесть за стол, как подбежала девочка-служанка, чтобы принять заказ. Нагао взглянул на нее и ощутил такой толчок в сердце, какого никогда не испытывал. Девочка поразительно походила на О-Тэи. Нагао пришлось ущипнуть себя пребольно и убедиться, что он не спит. Он во все глаза смотрел, как девочка возвращается с заказом, как готовит гостевую комнату, и убеждался, что и жестами, и всем своим обликом она поразительно напоминает его суженую из далекой юности. Нагао заговорил с девочкой, и она ответила ему чистым мелодичным голосом, так напоминавшим голос О-Тэи. Но сладость воспоминаний мешалась с горечью давней утраты.
Нагао не мог сдержаться.
– Сестра!15 – обратился он к служанке. – Твое невероятное сходство с девушкой, которую я знал давным-давно, поразило меня. Прости, что спрашиваю, но скажи, откуда ты родом и как тебя зовут?
Ему ответил голос давно умершей невесты.
– Меня зовут О-Тэи. А вы – Нагао Тосэи, мой нареченный жених. Семнадцать лет назад я умерла в Ниигато. Вы дали обет жениться на мне, если я когда-нибудь вернусь в мир живых в теле женщины. Обещание запечатано вашей личной печатью и лежит в домашнем алтаре рядом с поминальной табличкой с моим именем. Вот я и вернулась.
Едва произнеся эти слова, юная О-Тэи лишилась чувств.
Надо ли говорить, что Нагао женился на ней, и брак их был счастлив. Но О-Тэи так никогда и не вспомнила тот разговор в корчме Икао, равно как не могла припомнить ничего больше из своего предыдущего воплощения. Эти воспоминания лишь на миг чудесным образом вспыхнули в ее сознании и снова канули в таинственные глубины памяти, чтобы остаться там навсегда.
Убадзакура
Лет триста назад в провинции Иё округа Онсэнгори, в деревне Асамимура жил добрый человек по имени Токубэи. Пожалуй, в округе не было никого богаче Токубэи, и положение он занимал видное – деревенский староста. Удача сопутствовала ему почти во всем, за одним единственным исключением: в свои сорок лет он так и не испытал счастья отцовства. И он, и его жена неустанно возносили молитвы Фудо-мёо16 в посвященном ему храме Сайходжи в Ансамимуре.
Наконец бог внял их молитвам, и жена Токубэи благополучно разрешилась дочерью, прелестным ребенком, которого нарекли О-Цую. У матери не хватало молока и для малышки наняли кормилицу по имени О-Содэ.
О-Цую выросла красавицей, но в пятнадцать лет вдруг заболела, да так тяжело, что врачеватели уже не чаяли ее выходить. Кормилица О-Содэ, любившая О-Цую не меньше матери, отправилась в храм Сайходжи и молилась, прося Фудо-мёо вернуть О-Цую здоровье. Она ходила в храм двадцать один день подряд, и бог снизошел к ее молитвам. О-Цую внезапно исцелилась.
В доме Токубэи все радовались, а хозяин устроил званый пир по случаю счастливого события. Но в ночь накануне празднества неожиданно занемогла О-Содэ. Лекарь, приглашенный утром, осмотрел больную и сказал, что она умирает.
Возле постели кормилицы собралась вся семья. О-Содэ оглядела всех и сказала:
– Вот, самое время рассказать вам то, чего вы не знаете. Бог услышал мои молитвы. Я просила Фудо-сама, чтобы мне позволили умереть вместо О-Цую, и боги оказали мне эту великую честь. Так что не печальтесь о моей смерти. Но у меня есть просьба. Я обещала Фудо-сама посадить в саду Сайходжи вишневое дерево. Это мое подношение по случаю выздоровления О-Цую. Боюсь, что мне самой с этим уже не справиться. Вот я и прошу вас: исполните мой обет за меня. Прощайте, дорогие мои, и знайте: я счастлива умереть ради О-Цую.
О-Содэ похоронили. Родители О-Цую нашли самое лучшее вишневое деревце и посадили в саду Сайходжи. Деревце хорошо принялось и быстро росло, а на шестнадцатый день второго месяца следующего года – как раз в годовщину смерти О-Содэ – чудесным образом зацвело. И так продолжалось двести пятьдесят четыре года – цветы неизменно появлялись на шестнадцатый день второго месяца и цветом напоминали женскую грудь, орошенную молоком. В народе дерево прозвали Убадзакура – Вишневое дерево кормилицы.
Дипломатия
Как было приказано, место для казни отвели в саду. Осужденного привели туда и бросили на колени на песок, как раз возле пересечения выложенных камнем дорожек, которые есть в любом японском садике. Руки преступника были связаны за спиной. Слуги натащили ведер с водой и мешков с камнями и обложили несчастного со всех сторон так, что он и пошевелиться не мог. Пришел хозяин, понаблюдал за приготовлениями и не нашел, к чему придраться.
Внезапно узник крикнул ему:
– Почтенный господин! Выслушайте меня! Я не нарочно! То, что я сделал, было сделано по глупости. Так я от рождения дурак, такая уж у меня карма. Но ведь нельзя же убивать человека только за то, что он уродился глупым. Это несправедливо. А несправедливость безнаказанной не останется. Вот вы убьете меня, моя обида породит месть, и ваша несправедливость обернется злом и для вас.
Действительно, если убить человека в состоянии большой обиды, призрак убитого может мстить убийце. Самурай, хозяин имения, знал это. Он ответил мягко, почти ласково:
– После смерти можешь пугать нас, сколько хочешь. Но мне что-то плохо верится, что ты имеешь в виду именно то, о чем говоришь. Скажи-ка, ты можешь дать нам какой-нибудь знак, что замышляешь великую месть, после того, как тебе отрубят голову?
– А как же! – вскричал приговоренный. – Обязательно дам.
– Вот и славно, – кивнул самурай, вытаскивая длинный меч. – Сейчас я отрублю тебе голову. Вот, смотри, прямо перед тобой дорожка, выложенная камнем. Если твой озлобленный дух заставит твою отрубленную голову укусить камень, может, тебе удастся напугать здесь кого-нибудь. Ну так что, попробуешь укусить камень?
– Укушу! – исступленно закричал приговоренный к смерти. – Еще как укушу! Вот увидите!
Блеснул на солнце клинок, свистнул рассеченный воздух, послышался тупой удар, и тело безвольно обвисло на мешках с камнями, заливая песок кровью. Голова несчастного покатилась к дорожке, но вдруг подпрыгнула и вцепилась зубами в один из камней. Только несколько мгновений спустя она безжизненно упала на землю.
Никто не проронил ни звука. Слуги в ужасе смотрели на своего повелителя. И только самурай сохранял полнейшее спокойствие. Он невозмутимо передал меч слуге, а тот полил яркое лезвие водой из ковшика, смыл кровь и протер клинок мягкой бумагой. На том и завершилась экзекуция.
Потянулись дни и месяцы ожидания. Слуги и домашние самурая жили в постоянном страхе. Никто из них не сомневался, что призрак сдержит обещание и отомстит. Это ощущение постоянной угрозы заставляло их видеть то, чего не было. Люди пугались шелеста бамбуковых ветвей, игры теней в саду. Наконец, поговорив между собой, они решили просить хозяина отслужить сэгаки17 по убитому, чтобы умилостивить его злобный дух.
– Вовсе незачем это делать, – ответил самурай, когда старший слуга передал ему общую просьбу. – Месть умирающего действительно может быть опасной и вызывать страх. Только не в этом случае.
Слуга лишь таращил глаза на хозяина, не понимая, чем вызвана такая спокойная уверенность его господина.
– Да тут все просто, – снизошел до объяснения самурай, почувствовав невысказанный вопрос. – По-настоящему опасным может стать только самое последнее намерение умирающего. Вынудив его дать нам знак, я отвратил его сознание от жажды мести. Он умер с одной единственной целью – укусить камень, и сил его духа хватило на достижение этой цели. Но только этой и никакой другой. Обо всем остальном он просто забыл… Так что не думай о мести духа, и других успокой. Ничего не будет.
Воистину, так и случилось. Дух убитого никому не причинил никаких неприятностей. Совсем ничего не было.
Зеркало и колокол
Восемь столетий назад монахи Мугеньямы из провинции Татоми187 решили обзавестись большим колоколом для храма. Они обратились за помощью к женщинам из своего прихода, и те принесли им бронзовые зеркала для переплавки.
[Между прочим, еще и сегодня во дворах некоторых японских храмов можно видеть груды старинных бронзовых зеркал, пожалованных прихожанками для подобной же цели. Я видел такое во дворе храма Йодо в Хакате. Зеркала сдавали для сооружения бронзовой статуи Будды Амитабхи высотой в тридцать три фута.]
В то время в Мугеньяме жила молодая женщина, жена крестьянина. Она, как и многие другие, тоже принесла свое зеркало в храм. Но уже на следующий день сильно пожалела об этом. Дело в том, что зеркало досталось ей от матери, а та получила его от своей матери. С самого детства она помнила свое счастливое отражение в нем. Можно было бы, конечно, выкупить эту семейную реликвию у монахов, да только где денег взять? Приходя в храм, она каждый раз видела свое зеркало в общей куче. Она сразу узнавала его по трем символам на раме, по слухам, приносящим удачу в дом: там были изображены ветка сосны, ветка бамбука и цветок сливы. Они так нравились ей в детстве, с той самой минуты, как мать показала ей зеркало в первый раз. Женщина даже стала подумывать, как бы украсть свое зеркало, а уж там бы она его спрятала. Ведь недаром говорят, что зеркало – душа женщины, потому и наносят часто на обратную сторону многих зеркал иероглиф «душа». И вот она сама сдуру отдала часть своей души, а теперь никак не может получить ее обратно. А вдруг и впрямь вместе с зеркалом ушла частица ее самой? Ну не роковой ли поступок она совершила? В общем, бедняжка чувствовала себя очень несчастной, и даже сказать об этом никому не смела.