неожиданно возникла огромная фигура неопределенных очертаний. В тот же миг Мусо понял, что тело его сковано, и он даже языком шевельнуть не может. Беспомощный, он лишь смотрел, как демон обхватил труп и сожрал его быстрее, чем кошка расправляется с мышью, сожрал вместе с костями, волосами и погребальным покровом. Та же участь постигла и подношения. Мгновение – и демон исчез, словно его и не было.
Когда поутру вернулись жители деревни, монах приветствовал их в дверях дома старосты. Они учтиво ответили, вошли в дом и ничуть не удивились отсутствию тела и подношений. Хозяин дома лишь сказал монаху:
– Почтенный господин, мы беспокоились о вас. Наверное, вам пришлось немало пережить этой ночью. Мы рады, что вы живы и невредимы. Мы бы никогда не оставили вас одного, но я уже говорил, что обычаи нашей деревни требуют покинуть дома и уйти, если смерть забирает одного из нас. Покойник должен остаться один. Каждый раз, когда обычай нарушался, случались всяческие несчастья. И наоборот, когда он соблюдался, покойник просто исчезает, и всё. Возможно, вы знаете, что произошло с телом…
Мусо не стал ничего скрывать и рассказал о призрачной фигуре демона, сожравшего и покойника и подношения. После он поинтересовался:
– А разве отшельник, который живет у вас на вершине в андзицу, не служит заупокойную для ваших умерших?
– Какой отшельник? – удивился молодой человек.
– Ну, тот монах, который показал мне вчера дорогу в вашу деревню. Он живет вон на той горе. Я попросился к нему на ночлег, но он отказал мне и направил к вам.
Жители деревни слушали Мусо с удивлением и переглядывались между собой. После долгой паузы сын старосты осторожно ответил:
– Почтенный господин! На той горе нет никакого андзицу. Уже многие поколения ни один монах не селился у нас в окрестностях.
«Ах, вот оно что! – подумал Мусо. – Они решили, что какой-то демон обманул меня». Однако он не показал виду, расспросил добрых хозяев о дороге и распрощался с ними. Только пошел не к дороге, а решил снова подняться на гору к той хижине, где был накануне, и убедиться, насколько верны его предположения. Надо сказать, что андзицу он нашел сразу, хижина оказалась на месте, равно как и ее престарелый обитатель. На этот раз отшельник пригласил Мусо войти и долго смиренно кланялся ему, восклицая: «Ах, как мне стыдно! Мне очень стыдно!».
– Вам совершенно нечего стыдиться, – попытался успокоить хозяина Мусо. – Вы же показали мне дорогу в деревню, и там меня прекрасно приняли. Так что я благодарен вам за помощь.
– Ах, я никому не могу предложить ночлег в своей хижине, – посетовал отшельник. – Но я вовсе не этого стыжусь. Мне стыдно, что ты видел меня этой ночью в моем истинном облике. Ведь это я сожрал труп старосты и подношения у тебя на глазах. Знай же, почтенный монах, что я – дзикининки21, пожиратель человечины. Я молю тебя набраться терпения и выслушать мою исповедь. Я обязательно должен повиниться перед тобой. Узнай мою тайну, узнай, почему я пал так низко.
Много-много лет назад я был монахом и жил в уединенной отшельнической келье. Вокруг на много лиг не было больше ни одного монаха, и жителям горных деревень приходилось нести своих умерших ко мне, иногда очень издалека. Больше ведь некому было отслужить заупокойную службу. Конечно, я служил и не отступал от ритуала, да только думал при этом лишь о еде и одежде, которую мне приносили. Корысть ела меня поедом, и потому в перерождении я тут же стал дзикининки. С тех пор моей обязанностью стало поедание трупов тех, кто умирал в этой провинции. Каждого из них я должен был сожрать, как сожрал вчера старосту у тебя на глазах. Вот, я рассказал тебе свою историю, и теперь прошу: отслужи для меня сэгаки22, помоги своими благочестивыми молитвами избавить меня от постылой жизни в этом ужасном облике!
Стоило отшельнику произнести эти слова, как в тот же миг исчезла и старая хижина, и он сам. Мусо Кокуси обнаружил себя стоящим на коленях в высокой траве на вершине горы, рядом с древним, поросшим мхом надгробием в форме гориниси23, какие обычно ставят на могилах монахов.
Мудзина
На дороге Акасака, ведущей в Токио, есть откос с названием Кии но куни дзака, что означает Склон провинции Кии. Я не знаю, почему его так назвали. По одну сторону от дороги можно увидеть глубокий старинный ров с высокими, поросшими травой берегами, которые поднимаются к границе садов. По другую сторону дороги тянутся стены императорского дворца. В то время, о котором идет речь, уличных фонарей здесь не было, и окрестности сразу после наступления темноты словно вымирали. Припозднившиеся пешеходы обходили это место десятой дорогой, лишь бы не подниматься по склону откоса после захода солнца. А причиной тому была мудзина24, частенько появлявшаяся здесь.
Последним видел мудзину старый лавочник из квартала Кубаси. Он умер лет тридцать назад. Так вот, он рассказывал, как однажды ночью он спешил, поднимаясь по склону Кии но куни дзака, и вдруг, на краю откоса увидел женщину. Она сидела на траве и горько плакала. Почему-то лавочник подумал: уж не хочет ли она утопиться? Женщина была изящной, очень прилично одетой, с такой прической, какие носят девушки из хороших семей. Естественно, лавочник остановился и решил спросить, не может ли он чем-то помочь бежняжке?
– О-дзётю!25 – воскликнул он, подходя ближе. – О-дзётю, не плачь! Скажи, что стряслось? Может, я сумею помочь тебе? (Он был добрый человек и действительно хотел ей помочь.)
Но девушка продолжала рыдать, заслоняя лицо широким рукавом.
– О-дзётю, – снова, как можно мягче, обратился он к ней, – пожалуйста, ну послушай меня! Знаешь, молодым девушкам не стоит сидеть здесь в такой час. Не плачь! Ты только скажи, чем тебе помочь, и я постараюсь справиться с твоей бедой.
Продолжая всхлипывать, девушка медленно встала, но повернулась к торговцу спиной. Тогда он тронул ее за плечо и участливым голосом снова обратился к ней.
– О-дзётю! Послушай меня, пожалуйста. Ну, перестань плакать хоть на минутку…
Девица, наконец, повернулась к нему и плавным жестом опустила руку с широким рукавом, словно стирая слезы с лица. Да только никакого лица не было и в помине. Был просто гладкий овал. Ни глаз, ни рта, ни носа…26
Лавочник завопил и в ужасе помчался вверх по склону. Он несся во тьме, не разбирая дороги, не думая, куда и зачем бежит, пока прямо перед ним не затеплился слабый огонек. Он вскрикнул и устремился к спасительному свету. Это оказался всего лишь фонарик на тележке странствующего продавца собы27. Тележка стояла на обочине. Для несчастного лавочника сейчас годилось любое общество, и он бросился к продавцу, словно утопающий к обломку мачты. Сбитое дыхание позволяло ему издавать только панические вопли: «А-а-а! А-а! О-о!»
– Да что б тебя! – грубо прикрикнул на него продавец собы. – Что ты орешь? Тебя ранили?
– Нет, – едва смог выговорить, задыхаясь, лавочник. – Я не ранен. А-а! Ааа!
– Кто ж тебя так напугал? – ворчливо спросил продавец собы. – Что, грабители на дороге?
– Да никакие не грабители! – ловя ртом воздух, отвечал испуганный лавочник. – Я видел… там, у рва… женщину… и она… она… я даже сказать тебе не могу, что она мне показала…
– Что она такое могла тебе показать? – ухмыльнулся продавец собы, знакомым жестом проводя по лицу.
Из-под руки явился совершенно гладкий, лишенный всяких черт овал, больше всего похожий на яйцо. И в это миг стало совсем темно.
Рокуро-Куби
Почти пять столетий назад жил на свете самурай по имени Исогай Хэйдадзаэмон Такэцура. Его господином был Кикудзи из Кюсю. От многих предков-воинов Исогай унаследовал недюжинную силу и способности к воинским искусствам. Уже в юном возрасте он мастерски владел мечом, прекрасно стрелял из лука, а с копьем обращался не хуже своих учителей. Короче, это был отважный и умелый воин. Неудивительно, что во время войны Эикё Исогай заслужил немало высоких почестей. Однако позже на дом Кикудзи обрушились всяческие беды и в конце концов он пал, а Исогай оказался без хозяина. Он мог бы легко поступить на службу к другому даймё, однако благородный воин никогда не искал выгоды для себя и предпочел сохранить верность господину и оставить мирские заботы. Исогай обрил голову и стал странствующим монахом. Теперь у него было новое имя – Кувайрё. Да только под коромо монаха продолжало биться отважное сердце воина. Как и прежде он презирал опасности и путешествовал в любое время года по самым неблагополучным землям, проповедуя буддизм. А время-то было лихое. Много бесчинств творилось на дорогах. Для одинокого путника они были вдвойне опасны, будь он хоть трижды монахом.
Вот как-то раз случилось Кувайрё бродить на землях провинции Кай . Однажды темнота застала его в горах вдали от всякого жилья. Пришлось ему заночевать под звездами. Монах улегся на травку и приготовился отойти ко сну. Дорожные неудобства никогда не тяготили Кувайрё, он и голый камень считал подходящей постелью, если ничего лучшего не попадалось, а корень сосны легко заменял ему подушку. Тренированное тело бывшего воина было словно из железа. На погоду – росу, дождь, холод или снег – он просто не обращал внимания.
Едва Кувайрё устроился, как на дорогу вышел человек с топором и большой вязанкой дров за плечами. Он увидел монаха и замер от удивления. Некоторое время они разглядывали друг друга. Потом дровосек сказал:
– Господин, должно быть, вы – человек не робкого десятка, коли устроились спать в таком месте. Здесь вокруг полно призраков. Вы что же, совсем не боитесь мохнатой нечисти?
– Видишь ли, любезный, я всего лишь странствующий монах. Унсуй но рёкаку , как в народе говорят, – «друг воде и облакам». А нечисти я не боюсь, если ты имеешь в виду всяких лис-оборотней и барсуков-мудзина. Зато люблю тихие безлюдные места, подходящие для медитации. Я привык спать под открытым небом. А насчет прочего… Сам понимаешь, монаху нечего беспокоиться за свою жизнь.