– Мало ли, куда зашла по пути…
– Она отсутствует уже полтора часа. Телефон остался дома. Но страшно не это… – Матвей провела по лицу руками, будто возвращая себе образ Ренаты. – На коврике возле квартиры Катя нашла фигурку олимпийского мишки!
Часть вторая
Прошлое
Элиза ненавидела музыку! А все потому, что ее заставляли ею заниматься.
Семья решила, что девочка с абсолютным слухом и прекрасными генами обязана освоить хотя бы один инструмент. Дед играл на пяти, отец на трех, даже мама, танцовщица, бренчала на гитаре. Элиза тоже делала это в детстве, чтобы угодить ей. И на дедушкином рояле уже в четыре года могла наигрывать мелодии. Она родилась одаренной. Если б захотела, освоила бы все клавишные, струнные и даже ударные, к которым в семье Райских относились с предубеждением.
Вообще-то они были Райшманы. Немецкие евреи. Но дедушка вовремя поменял фамилию в свое имя, был Изикилом, стал Ильей. Сына назвал Леонидом. Получился Леонид Ильич, но не Брежнев, а Райский. Оба были внешне похожи скорее на немцев, нежели на иудеев. Дед в молодости смахивал на истинного арийца с агитационных плакатов Третьего рейха. Это и подтолкнуло его к смене фамилии.
Элиза, русская по матери, родилась точной копией своей прабабушки Эсфирь. Рыжая, кудрявая, горбоносая, она сильно отличалась ото всех членов своей красивой семьи. И чтоб еще больше подчеркнуть ее непохожесть, Господь «наградил» девочку гетерохромией. Кто-то считал ее особенность изюминкой, а Элиза уродством. Она стеснялась своих разноцветных глаз и мечтала о том, как купит себе коричневые линзы, когда вырастет. А еще сделает ринопластику и выбелит веснушки. Природный цвет волос, медный, ее устраивал, ведь в такой красилась мама.
Та бросила семью, когда Элиза училась в первом классе. Но ее роман с художником начался еще до замужества. Паскаль тогда был еще никому не известным, бедным, попивающим пареньком с манией величия. Связывать судьбу с таким рискованно. Шансов на то, что выстрелит, ничтожно мало. А ей уже двадцать четыре, на пятки наступают более молодые танцовщицы. До пенсии рукой подать. И тут подворачивается барышне Леня Райский, не гений, но не без способностей. А главное, со связями и квартирой в центре. И он без ума от нее!
Поженились. Родили дочку. Но душа новоиспеченной гражданки Райской рвалась к Паскалю. И она, наплевав на приличия, стала встречаться с ним. Официально, как Муза. Но все понимали, каким образом та художника вдохновляет… Все, кроме Леонида. Он считал супругу святой. И любил ее с каждым годом все сильнее. Чем холоднее она с ним, тем жарче пожар в сердце рогоносца.
Леонид готов был простить измену. И ждал, что жена вернется. Не к нему, так к дочери. Но Музе было плевать и на нее, и на бывшего. Она осела с любимым в Париже, не писала, не звонила, а послания, переданные через знакомых, бывающих во Франции, игнорировала.
Отец, поняв, что потерял любимую навсегда, впервые запил. В семье Райских алкоголь употребляли умеренно и лишь по праздникам, поэтому дедушка не сразу поверил тому, что его сын потерял работу из-за систематических срывов репетиций и одного позорного падения на концерте. Думал, Леню подсиживают. Ходил ругаться с руководством театра. Не помогло. Но дед Леню приструнил – закодировал. Тот сразу пошел по бабам. Вытряхивал, можно сказать, из себя боль, коль залить ее не получилось.
Элиза тогда уже формировалась как женщина. Ранней оказалась, как и прабабушка Эсфирь, в пятнадцать родившая первенца. Ее психика ломалась, менялось тело, возникали новые ощущения, страхи, комплексы, но переживать это приходилось в одиночестве. Она была бы рада мачехе. Надеялась, что отец приведет какую-нибудь добрую женщину в дом, коль бабушки давно в живых нет. Она ее и не знала – та ушла до внучкиного рождения. Но Леонид не заводил серьезных отношений. Хватит их с него! Он гулял, работал уже в заштатном театре, много себя жалел, ругался с отцом из-за Элизы.
Дед не хотел, чтобы Леня принуждал ее к занятиям музыкой. Видел, девочка не хочет этого. И сын вставал на дыбы:
– Ты меня муштровал с юных лет! Заставлял просиживать у рояля часами…
– Если бы я этого не делал, чем бы ты занимался?
– Мало ли… В футбол играл, например!
– Не играл бы. Ты попросил сделать тебе освобождение от физкультуры.
– Зато я хорошо решал задачи. Могли бы развивать меня как математика. Или физика.
– И кем бы ты стал? Ученым? На это у тебя не хватило бы таланта. А я ничем бы тебе не помог. Но как музыканту – да. Я сделал все возможное. Элизе же ни я, ни ты не поспособствуем. Она одаренная девочка, но не гений. Пусть выбирает сама, чем хочет заниматься.
Но Леонид к доводам отца не прислушивался. Он муштровал Элизу, как когда-то его отец. Он как будто мстил ей за то, что жена не осталась в семье даже ради дочери. Мужей бросают постоянно, детей в редких случаях.
Дед начал сильно хворать, больше жил по больницам, чем дома. Некому было за Элизу заступиться. Она могла бы взбунтоваться, но воздерживалась от этого. Боялась лишиться и отцовского внимания. О любви уже не мечтала. Рада была тому, что ее замечают, жаль, редко хвалят. А ведь она старается!
Элиза думала, что отец отстанет от нее, когда она закончит музыкальную школу. Но нет. Он снова начал попивать и любил под хмельком сажать дочку за рояль, давать ей исполнять сложнейшие произведения и указывать на все огрехи. Сегодня она не справилась с Рахманиновым. Его концерт для фортепиано с оркестром свел с ума одного матерого исполнителя из Австралии (Элиза смотрела фильм, снятый по его биографии), а отец хотел, чтобы его сыграла дочь, выпускница обычной музыкалки. Девушка психанула, послала Леонида на те три буквы, потом вырезала их на рояле и убежала из дома.
Она делала это все чаще. В отсутствие деда отец с дочкой в основном ругались. Это расстраивало только Элизу, она шла на примирение первой, некоторое время была паинькой, пока ее не доводили упреками до очередного эмоционального взрыва.
Злая, несчастная, она неслась по улице, сама не ведая, куда. Увидела курящего мужика, стрельнула сигаретку. Несколько затяжек умиротворили Элизу. Она плюхнулась на лавочку, стала думать, как жить дальше. Есть возможность поступить в музыкальное училище. И без связей деда она сможет пройти конкурс. Но музыка последнее, чем Элиза хочет заниматься. Лучше стать первоклассной швеей, чем посредственной пианисткой. Маляр тоже отличная профессия. Всегда при деле будешь. Но разве ей позволят получить рабочую специальность? В этом даже дед не поддержит. Его отец обувь чинил, а дед мусорщиком был. Изикиль первым из Райшманов в люди выбился и надеялся, что потомки если не превзойдут его, то хотя бы не скатятся.
Элиза захотела есть. В отличие от бабушки Эсфирь, она была худой, но это ее тоже не радовало. На узком лице нос казался еще больше. Как многие тощие, Элиза любила покушать. Предпочитала мучное. С ума сходила по пончикам с сахарной пудрой. Возможно, потому, что их ей покупала мама, когда они отправлялись на прогулку. Точнее, гуляла Элиза, а родительница вдохновляла своего Паскаля. У девочки своя скамейка была в сквере, неподалеку от палатки с пончиками. Продавщицы в ней ее знали, приглядывали. Думали, что мама Элизы навещает свою умом поехавшую бабку, а ребенка оставляет в сквере, чтобы не травмировать его психику.
На той же лавке Элиза сейчас и сидела. И ощущала аромат пончиков. Деньги у нее были. Немного, но на перекус хватило бы. Она хотела уже купить себе три пончика и стакан чая, как услышала музыку. То был Рахманинов. Концерт для скрипки и фортепиано с оркестром. Тот самый, с которым Элиза не справилась, как и пианист, сошедший с ума. Но тот, кто сейчас исполнял партию струнных, был настоящим гением. Ни единой помарки, никакого напряга. Скрипка издавала такие чистые звуки, что Элиза пошла на них.
Она знала место, где обычно выступают уличные музыканты. На Тверской были и они, хотя в численности проигрывали проституткам. Девочку, что играла Рахманинова, Элиза видела впервые. Хотя она могла ее просто не запомнить. Невзрачная, плохо одетая, она выделялась только своим талантом. И если до этого играла современные хиты, то Элиза проходила мимо, не обращая на нее внимания. Много тут разных тусуется, все хотят заработать копеечку.
Когда скрипачка закончила играть, Элиза ей похлопала. Чем удивила исполнительницу.
– Спасибо, – смущенно поблагодарила она Райскую.
– У тебя талант.
– Знаю, – вздохнула она и с тоской глянула в свой футляр, в котором не прибавилось мелочи. – Но далеко на нем не уедешь.
Элиза достала из кармана деньги, что намеревалась потратить на пончики, и положила в футляр.
– Больше нет, прости.
– Благодарю и за это. Что сыграть для тебя?
– «Хава нагилу».
Скрипачка тут же заиграла незатейливый, но приятный уху мотивчик. А Элиза, хорошо знающая слова этой еврейской песни, начала ее исполнять. Она еще и приплясывала, чтобы привлечь больше внимания. Она решила помочь талантливой девочке заработать.
Вдвоем им удалось привлечь внимание толпы. Мало-помалу футляр начал наполняться. За полчаса девушки нормально заработали. Решили вместе поесть пончиков, но тут откуда ни возьмись появился пацан с фингалом под глазом. Маленький, худой, но жилистый. Он подлетел к скрипачке и начал орать:
– Пила, ты мне должна, забыла?
– Матвей, я отдам вечером.
– Сейчас!
– Но я не набрала нужной суммы.
– Ты половину собираешься прожрать. Еще и овцу рыжую накормить!
– Она помогала мне…
– Гони бабки!
Элиза решила вмешаться:
– Мальчик, сколько тебе должны и за что?
– Как ты меня назвала, сука?
– А ты меня? – не сробела перед ним Элиза. – Я не овца, а девушка.
– Я тоже.
Только тут Райская поняла, что перед ней представительница ее же пола. У Матвея оказались приятные черты лица (их портил сломанный нос), трогательные ключицы, ступни Золушки, но короткая стрижка, пацанская одежда, сбитые в кровь кулаки и грубый голос.