– Кстати, о Нео, – выпалила Мара, всю дорогу игнорирующая Дашку. – Не хочешь узнать, как он?
– Думаю, с ним все в порядке, – пролепетала Тюля. Теперешнюю Одессу, агрессивную, накачанную, сидевшую, а главное, больше остальных на нее разгневанную, она боялась больше, чем когда-то Матвея.
– С кем ты его оставила? – обернувшись, спросила Ленка.
– С Том-Ям, это моя помощница. Нео сам ее выбрал изо всех.
– Они у тебя на фабрике?
– Да. Пацану там очень понравилось. Насобирал обрезков, что-то из них творит. – Мара ткнула Дашку в бок. Когда-то локоть проваливался в складках жира, а теперь уперся в ребра. – От кого ты его родила, Тюля? Или не помнишь?
– Почему же? Был парень, в которого я влюбилась. Он был солдатиком, мы встречались. Мне обещали свадьбу. Но он отслужил и уехал к себе на родину…
– Эту сказочку ты рассказала Эльвире Синявской?
– Кому?
– Даже не помнит, кому ребенка продала, – закатила глаза Ленка. – Эльвира Синявская, в девичестве Жукова, мать Нео. По документам, по крайней мере.
– Я родила сына от солдатика, в которого была влюблена, – стояла на своем Тюля.
– Как его звали?
– Илья, – ответила та, но через паузу.
– Муромец? А до него были Алеша и Добрыня? – сонно пробормотала Элиза. Оказывается, она все слышала.
– Перестаньте напоминать мне о моем шлюшьем прошлом! – не выдержала-таки Дашка. – Да, когда-то я торговала собой. А вы разве чистенькие? Правильные очень, да? Безгрешные? Так вот я вам напомню, мы все убийцы! А еще воровки, лгуньи, мошенницы…
– Ладно, извини, – примирительно проговорила Ленка. Но Тюлю понесло:
– Вы меня и тогда гнобили, и сейчас не можете без этого! Жирная шлюха, сосальщица! А что я большую часть денег в общую копилку вносила, все забыли? Я ублажала тех, кто мог изгнать Пилу с Тверской!
– Прекрати истерику! – гаркнула на нее Матвей.
– Иначе что, как в старые недобрые втащишь мне? Давай! А я твой нос верну в прежнее состояние.
– Мара, уйми ее.
– Не, пусть орет, – ответила Одесса. – Она мне такой даже нравится. Взбунтовалась, наконец! Может, теперь правду выложит. Так от кого ты родила Нео?
– От солдатика, сказала же! – И уже спокойнее: – Но имени не помню. Ему меня на дембель подарили товарищи. Он девственником был. И у него не получалось в презервативе. Я дала без него. Раз, два, три. Он любил меня всю ночь. Именно любил. Я хотела в это верить… – Тюля попросила у Ленки воды, та дала. – Я же пришла его провожать, – попив, продолжила Дашка. – А он сделал вид, что меня не знает. Кроме меня были еще две полковые шлюхи. С ними болтали, обнимались. А к жирной Дашке никто не подошел!
– Теперь ты худая. И что, стала счастливее?
– Конечно! Я встретила Масика.
– Может, он полюбил бы тебя и толстой?
– Ни за что на свете! Как и я его, если б он был худым. Мы две половинки, которым посчастливилось встретить друг друга.
– Ща блевану, – пробормотала Мара и отвернулась к окну. Для наглядности еще стекло опустила.
– Удивительно то, что сбылась только Тюлина мечта, – заметила Ленка, она же Пила, она же та, на кого рассчитывала вся банда лифчиков. Именно она должна была достичь цели, чтобы доказать всем, что невозможное возможно. – Хотела любить – любит!
– Нашла кого! – вспенилась Мара. – Никчемного, психованного, обидчивого мужика? Жирного – ладно, это ее вкус.
– Но она его любит, понимаешь? Искренне. А сердцу не прикажешь.
Вчера к Аллочке домой поехали Матвей с Ленкой. Дарья отмазалась. Плела что-то про давление Масика и кучу других болезней, включая эпилепсию, называла себя не только его женой, но и сиделкой, уверяла, что не может оставить мужа одного. Рената не выдержала, пнула ее под зад, уже тощий, а не такой огромный, как раньше, и процедила: «Вали!» Та тут же ускакала. Пьяную Элизу отправили домой на такси. Мара с Нео тоже уехали. Мальчишку начало рвать. Причем землей или чем-то похожим.
– Остались мы с тобой, Пила, – сказала Матвей.
– Это символично, не находишь? С нас двоих все и началось…
– Ты со мной?
– До конца. – И они впервые после разлуки крепко обнялись.
Матвей подвела Ленку к своей машине. Та, увидев ее, присвистнула.
– Не моя, – сказала Матвей, нажав на брелок, чтобы разблокировать двери. – Собственности до недавнего времени я вообще не имела. Что не брала в аренду, записывала на других людей. К примеру, эта тачка оформлена на тетку мужа.
– В нашей стране почти все богачи так делают.
– Я не могу назвать себя богачкой. Но живу красиво! И имею заначку на всякий пожарный.
Они забрались в салон. В нем приятно пахло кожей и мужским одеколоном.
– «Дель Мар»? – узнала его Ленка. Матвей обожала этот классический аромат от Балдессарини, когда была подростком. Воровала пробники и наносила одеколон на одежду, но не кожу. Соприкасаясь с ней, он терял свою мужественность и, как ни странно, легкость. Не с лазурью моря и бескрайними просторами неба он начинал ассоциироваться, а с подвалом или теплотрассой. Этого никто, кроме Матвея, не чувствовал. Только она!
– Покупаю флаконами этот одеколон и разбрызгиваю. В машине, квартире. На одежду не наношу. Я же теперь девочка-девочка. – Рената тронула машину с места. – Кстати, это единственная вещь из прошлого, от которой я не смогла отказаться.
– А еще и от одного человечка, так?
– С Алкой мы общались, да. Редко, но все же связь не потеряли. Она, как этот аромат, не отпускала меня.
– Ты любила ее? – Ленка имела в виду не то чувство, что подруги или родственники испытывают друг к другу.
– Нет.
– Матвей, давай по-честному.
– Ты не дослушала. Я до сих пор ее люблю.
– После стольких лет?
– Если чувство проходит с годами, значит, оно не такое сильное, как тебе казалось когда-то. Это не только любви касается. Ненависти тоже. Я вновь и вновь убиваю Балу в своем воображении. И не хочу забывать этого. Я ненавидела ее тогда и сейчас испытываю то же чувство. Я ни разу не пожалела о том, что сделала. – Она сняла руку с руля, чтобы взять в нее кисть Ленки, некогда изящную, а сейчас корявую, в шрамах, послеоперационных и оставшихся после боев. – Долго заживали? – спросила она.
– Кости срастались неправильно, их ломали снова и снова. Прошла через несколько операций. Выписалась из больницы через пять месяцев. Потом ходила в гипсе на физиотерапию. Зажили меньше, чем за год. Чувствительности нет только в двух пальцах. Один не разгибается. Ерунда для обычного человека. Но не для скрипача. Или хирурга. Ювелира. Даже мастера по наращиванию ресниц.
– Ты пробовала играть?
– Конечно. И не только на скрипке. Я же музыкально одаренная. Посредственно я и сейчас могу напиликать мотивчик. Сыграть на фортепиано, гитаре, ударных. Особенно на ударных, что так презирались семьей Райских. Да и на басах запилю будь здоров! Меня в рок-группу брали. Но я отказалась.
– Ты не хотела играть посредственно?
– Мне было легче уйти из музыки вообще, – кивнула головой Ленка. – Я хотела повелевать мелодиями, как и прежде. Я брала инструмент, оживляла его и, едва он начинал сносно звучать, пыталась вдохнуть в него то волшебство, которым владела когда-то. Я знала, как это сделать… Но пальцы… Они не слушались меня. И получалась такая мерзость, что мне хотелось вырвать не только барабанные перепонки, но и сердце!
– И чем ты занялась?
– Пошла учиться на маляра и штукатура.
– Дааа, – удивленно протянула Матвей. – Ушла из музыки так ушла. С вещами. Заварив за собой дверь.
– Именно. Хотя меня на дирижерский брали в музучилище без экзаменов.
– Закончила свое ПТУ?
– Колледж, – поправила ее Ленка с усмешкой. Но они сами свое учебное заведение иначе чем шарагой не называли. – Я дипломированный маляр-штукатур. Кстати, навыки пригодились, я ремонт в квартире сама делала. И, в принципе, профессия неплохая. Даже творческая. А какая денежная! Помнишь, Богема хотела стать или швеей, или маляром? – Матвей кивнула. – Мы считали, что она бредит. Но теперь я думаю, она могла бы развиться из маляра и швеи в дизайнера. У нее отличный вкус, чувство стиля… Было когда-то! – со вздохом добавила Ленка. – Я же в душе музыкант. Исполнитель. Увы, не композитор. Умей я сочинять, все было бы иначе. Это я тоже пробовала. Ничего не вышло.
– Ты работала на стройке?
– Да, год. Но во мне столько злости было, что как-то я не выдержала и расхреначила стену, которую только что зашпаклевала. Не только свою работу обнулила, но повредила кладку. Меня не уволили, но оштрафовали. Бригадиром у нас была хорошая тетка со сложной судьбой. Одна тянула троих детей. Вышла замуж за вдовца с прицепом (о мужиках же тоже можно так, не только о нас, бабах?), родила общих. Он бросил их и ушел к молодой. Точнее, уехал к ней в Краснодарский край.
– Про нее не интересно. Про себя рассказывай.
– Бригадирша меня в спортзал привела. Я до этого не занималась. Больше скажу, на физкультуру в школе и училище не ходила. В школе, потому что руки берегла, но ты помнишь, наверное, а в училище получила освобождение из-за травм своих. Такие, как я, с медотводом, мячи убирали да маты. Чтобы получить зачет, приносили преподу коньяк.
– Бригадирша боксом занималась?
– Просто колотила грушу. Выплескивала из себя негатив. Велела мне следовать ее примеру. Я послушалась. И, знаешь, помогло сначала. Причем я не грушу била. А руки свои корявые об нее.
– Разве можно было тебе?..
– Нет, конечно. Поэтому вскоре выбила сустав, правая кисть стала еще больше болеть. И я поняла, что надо уходить в кикбоксинг. Там еще и ноги можно задействовать, а они у меня здоровые.
– Ты сейчас в прекрасной физической форме. А была хоть худенькая, но рыхловатая, – припомнила Матвей. Пила еще и сутулилась. Теперь же спину прямо держала.
– Сейчас я просто спортивная, а еще пять лет назад была настоящим терминатором. В боях участвовала. Крушила соперниц до тех пор, пока не поняла, что не выходит из меня дурь. Помнишь, я играла часами и не могла остановиться? Не важно, получалось у меня или нет. Получается, хочу еще испытать этот триумф. Нет, так довести до совершенства партию. В драках у меня было так же. Спасибо Прудникову, помог разобраться в себе. Я тогда уже инструктором по кикбоксингу работала в сетевом фитнес-центре. Записалась на йогу, чтобы умиротвориться.