ее?
Ей тридцать, вся жизнь впереди. И есть Иван, от которого как раз такая и родится, голубоглазая. А щечки и ляшечки ей от мамы достанутся. Маришка когда-то очень упитанной была.
Зазвонил телефон.
– Алло.
– Доброго ранку, Одесса.
– Салам, Джабраилова, – хмыкнула та.
– Ты где сейчас?
– На работе.
– А твой кореш компьютерщик там же?
– Проходила мимо его офиса, там свет не горел. А что?
– Подозрительный тип твой Ивашка.
– Почему это?
– Он вчера очень важный факт от нас скрыл. У Балу, оказывается, сын был. И мои компьютерщики сразу наткнулись на эту информацию. А твой гений нет?
– Мало ли…
– Сколько ему лет?
– Точно не знаю. Примерно, как нам.
– А офис он снял по соседству с твоим производством когда?
– Три месяца назад.
– Он может быть сыном Балу. Она родила ребенка в 1981-м. В промежутке между Олимпиадой и своим заключением. Может, у нее послеродовая депрессия началась, вот она и пошла мстить своей сопернице по команде, Лавровой. Балу отказалась от сына. Даже имени дать ему не успела. Но его усыновили совсем скоро. Кто, узнать невозможно.
– Нет, это не Иван, ты что?
– Почему не он?
– Во-первых, он красивый.
– Аргумент, – насмешливо проговорила Матвей.
– Добрый, милый.
– Но Нео почему-то от него шарахнулся. Этот ребенок людей чувствует. Но это, естественно, тоже не аргумент. Какая у Ивана тачка?
– Старая какая-то. Черная вроде. Или темно-серая. Ты же знаешь, я не разбираюсь в машинах.
– Узнай его паспортные данные. Пробьем.
– Как?
– Придумай что-нибудь. У вас офисы по соседству.
– Взломать дверь?
– Лучше за денежку узнать у охраны. У них должны быть данные.
– Хорошо.
– Кстати, Тюле вчера тоже медвежонка передали. Через ее Масика.
– Всех охватили, значит?
– Да, поиграл наш аноним со всеми. Боюсь, что скоро он перейдет к решительным действиям.
– Пошла к посту охраны.
– Отлично. Я на связи.
И Матвей отключилась. А Мара побежала к лифту.
Глава 2
Живот болел все сильнее. Аллочка уже еле терпела.
Она сначала лежала, потом ходила. Она пела и занималась аутотренингом. Каратист в ее чреве пинался, но вяло. Алла подошла к двери и стала долбить в нее кулаками. Она орала, плакала. И все смотрела, не отошли ли воды. Если она начнет рожать, Сашеньке хана. Семимесячные и в больнице не все выживают. А она в каком-то странном загоне три на два, за железной дверью, которую не пробить…
– Откройте! – орала она. – Я рожаю!
Измученная, она повалилась на пол. Тело пронзила острая боль. Схватка? Она уже не понимала…
– Эй, вы там живы? – донесся из-за дверь далекий голос.
– Да! – каркнула Алла. – Откройте, умоляю.
– Разобраться бы, как.
Окошко, в которое подавалась еда, отворилось. В отверстии показалась мужская физиономия, но Алка не могла ее рассмотреть. Слезы застилали глаза.
– Вы чего тут лежите?
– Меня заперли.
– Кто?
– Не знаю. Похитили и заперли.
– Сейчас, потерпите, я открою. Надеюсь, что открою… Черт!
– Вы кто?
– Вот честно если сказать, я вообще не положительный герой. Залез в этот гараж, чтобы чего-нибудь украсть. Только у него замок смазанный, не ржавый, значит, есть чем поживиться. – Послышался лязг. Это воришка смог найти задвижку. – Я вас выпущу. «Скорую» вызову. Но сам уйду. Ладно? Чтоб вы меня потом не опознали.
– Я смогу сама по лестнице подняться?
– Часть гаража отгорожена железной дверью – и все.
– Пожалуйста, останьтесь, я не сдам вас.
– Ну уж нет, я не могу рисковать….
Алка с трудом поднялась. На шатающихся ногах вышла из своей… камеры? Пожалуй, так.
Ворота гаража были приоткрыты. Она выскользнула на улицу и сразу осела. Силы кончились. Находилась Алка в гаражном кооперативе, который был полузаброшен. Многие ворота поржавели, некоторые были покорежены. Не Москва – область. Какой-то небольшой городок. В столице давно бы выкупили эту землю у собственников и возвели на месте гаражей квартал с таунхаусами.
Почему-то не верилось, что воришка вызвал «Скорую». Да и куда она поедет? Но тут она увидела на воротах номер. То есть ориентир есть. Значит, надо сидеть у гаража.
Закрыв глаза, Алла стала напевать песенку. Каратист на нее уже не реагировал. Язык начал заплетаться. Алка замолчала. И стала проваливаться в бездну беспамятства…
Сквозь дурман она услышала сирену. Хотела закричать, но не смогла. Повалилась на щебенку, а по ее ногам начала струиться жидкость. Отошли воды!
Глава 3
Эта фотография…
Она так и не выкинула ее. Банда лифчиков в полном сборе. У всех проколоты глаза и сердца. Не пора ли ее сжечь?
Элиза взяла зажигалку (она осталась с тех времен, когда она могла себе позволить сразу две пагубные страсти), щелкнула ею и, когда появилось пламя, подставила под него угол снимка. Бумага вспыхнула. Богема бросила ее в миску и стала смотреть, как фотография скукоживается и превращается в пепел.
Она не уничтожила свой экземпляр пятнадцать лет назад. Сунула в карман, а никто не пересчитывал количество снимков.
Элиза хранила фото все эти годы. Иногда доставала, смотрела на него. Вспоминалось хорошее, и только. По прошествии лет ей уже и их плен не казался мучительным. Они были вместе, их кормили и позволяли наслаждаться скрипичной музыкой… До поры… Если бы Балу не отбила Ленке руки, Элиза ее не возненавидела бы. Но та лишила Пилу дара, а мир – возможностью им наслаждаться.
Найдя в почтовом ящике это фото, она чуть сознание не потеряла. Элиза думала, что избавилась от него зимой. Порвала, сожгла, сожрала в конце концов, закусывая «Баккарди» или «Ред лейбл». Она могла это сделать именно тогда, в январе. Семь месяцев назад Элиза нарушила клятву и поделилась их общей тайной. С кем? Она не помнила. Тогда она тратила шальные деньги, вырученные от продажи кольца с желтым бриллиантом. Шиковала за счет обманутой старухи, можно сказать. Уже не так оголтело, как в самом начале. Но по каким-то особым дням позволяла себе безумства. И восьмого января, для всей страны это новогодние каникулы, в день, когда они убили Балу, она рассказала об этом постороннему. Точно мужчине. И симпатичному. Но где, при каких обстоятельствах… Богема так и не вспомнила. Она проснулась у себя дома с головной болью и угрызениями совести. Стала искать фото, его нет. Значит, избавилась, поняв, что нагрешила.
Проболталась спустя пятнадцать лет. Решила, что уже можно. И рассказала постороннему. Эффект попутчика, кажется, так это называется?
Элиза терзалась пару недель. Заливала угрызения совести вином. А потом простила себя. Подумаешь, проболталась случайному человеку. Он, скорее всего, ей не поверил. Богема была в дрова.
Но когда в ящике она нашла сначала истыканное фото, потом ТОТ САМЫЙ кулон… Его не спутаешь с другим! Она поняла: расплата за нарушение клятвы последует. Богема, естественно, первым делом напилась, но вскоре начала действовать: искать членов банды лифчиков.
В дверь комнаты постучали.
Опять Бобковы? Она же убралась в ванной и уборной. Что еще им надо? Или это дядя Паша? Она ему должна бутылку водки.
Решила не отвечать. Но стук повторился.
– Элиза, тебя просят к телефону! – прокричала через дверь старшая Бобкова.
– Кто?
– Понятия не имею. Женщина вроде. Но голос грубоватый.
Богема подскочила на кровати. У ее матери был такой. Сама вся из себя изящная, тонкая, грациозная, а голос как у прокуренного мужика с похмелья. Однако она умудрялась его так понижать, что он звучал сексуально. Отец от него млел. И не только он, судя по всему.
Элиза вскочила с кровати и бросилась в прихожую. Схватив трубку, выпалила:
– Слушаю!
– Здравствуй, Элиза.
– Мама?
– Это я.
По щекам Богемы покатились слезы.
– Я думала, ты уже никогда не позвонишь…
– Тебе разве отец не говорил, что я пыталась с тобой связаться?
– Нет.
– А про письма? Я же их писала. Телеграммы поздравительные. И отправляла тебе подарки на дни рождения.
– Я ничего не получала.
– А я думала, что ты не хочешь со мной общаться, поэтому игнорируешь. Твоего отца очень обидело то, что я от него ушла. И он мстил мне. Но ужасно то, что страдала ты.
– Но он записки отправлял в Париж через знакомых. Просил их связаться с тобой. Как-то я аппликацию сделала, роскошную, с бусинками. На ней грациозная танцовщица. Ты то есть. Ее сам замминистра культуры пообещал передать тебе. Но ты не пожелала с ним встречаться.
– Это отец говорил тебе такое? Что ж, я не удивлена. – И драматично замолчала.
– Мама, ты где сейчас? В Париже?
– Мы оттуда давно переехали. В Бордо. Купили дом, виноградники. Паскаль умер в прошлом году. Я одна осталась. Но звоню я из Москвы. Прилетела по делам. Тебе позвонила без всякой надежды.
– Как здорово, что ты сделала это!
– Доченька, давай встретимся? Я так хочу тебя увидеть.
– Я тоже этого хочу, – выпалила Элиза. И тут вспомнила, как выглядит. Волосы не крашены и не стрижены. Маникюра нет. Одежда – заношенная. – Давай завтра?
– Я улечу утром. У нас есть только сегодняшний вечер, девочка моя. Потом мы сможем еще увидеться. Надеюсь, ты прилетишь ко мне в Бордо. У меня шикарный винный погреб. Не знаю, пьешь ли ты вино, но от моего точно не откажешься. Это напиток богов.
– Где встретимся?
– Приезжай на Красногвардейскую к пяти. Это твоя ветка. Я пошлю человека тебя встретить.
– Телефон оставишь?
– У меня французский номер. Он почему-то тут не работает. Оставь свой мобильный. Я передам его водителю.
Элиза продиктовала.
– Хорошо, записала. В пять. Не опаздывай, пожалуйста.
Положив трубку, Элиза запрыгала. Как девочка, получившая лучший подарок на свете. Она побежала к себе и стала вытряхивать из шкафов вещи. Купить новое ей не на что. На переделку старого нет времени. Надо найти что-то классическое и фирменное. Взгляд наткнулся на платье «Валентино». Ему лет восемь, не меньше. Изумрудно-зеленое, с вычурной вышивкой на плечах, простого кроя, оно когда-то стало мало Элизе. Но она поместила его в чехол и убрала до лучших времен.