Я послушно внимала наставлениям.
— Вот еще. — Леди Шерези достала из ящика стола небольшой сверток. — Денег у тебя немного, в столице разыщи доманского купца по имени Пучелло, он с удовольствием купит у тебя несколько картин.
— Хорошо. — Я взглянула в зеркало, из которого на меня посмотрел молодцеватый граф Шерези. — Спасибо, матушка, я запомню все ваши слова.
— Ступай, я хочу побыть в одиночестве и помолиться.
Я еще раз ее обняла, а перед тем, как удалиться, прихватила с собой свою новую нижнюю юбку. Матушка не возражала, заверив, что шелковое платье дождется свою владелицу. А вот на нижнюю юбку у меня были другие планы.
Станислас меня ждал с нетерпением, поэтому без лишних слов я велела выдвигаться.
Клиш, уже под седлом, стоял на конюшне. Франц, наш садовник и конюх в одном лице, отдал нам благородное животное без возражений.
— Доброй дороги, милорд, — сказал он, передавая мне поводья.
Старый слуга о наших внутрисемейных маскарадах осведомлен не был. Ему просто велели подготовить лошадь для графа. Я поблагодарила его кивком, затем попросила:
— Передай Магде мои пожелания здоровья.
Слуга поклонился и зычно проорал:
— Наш лорд велит тебе быть поздоровее, кошелка ты старая!
Вышеозначенная кошелка выскочила из-за угла с молодецким задором:
— Будет исполнено, ваша милость!
Женщина наскоро осенила меня знамением поддержки небесных богинь, затем, покосившись на Станисласа, быстро поцеловала в щеку:
— Покажи там всем, чего стоят Шерези.
В моих руках оказался теплый полотняный сверток.
— Пирог в дорогу, — пояснила кухарка громко. — Уж не побрезгуйте, милорд.
Я взгромоздилась на Клиша, мой спутник устроился сзади, обхватив меня за талию, и мы покинули мой отчий дом.
Путь наш лежал сначала в деревню, где на постоялом дворе дожидалось наследника Доремара его сопровождение.
— Мне кажется, сейчас надо было повернуть направо, — пробормотал мне на ухо Станислас, когда мы поравнялись с мельницей.
— Ваши познания в топографии вызывают восхищение, — согласилась я и спрыгнула на землю. — Подождите, мне нужно кое-что сделать.
За мельницей протекал ручей, через который я перешла по перекинутым мосткам. В окошке мельничного домика горел свет.
— Мари, — негромко позвала я, бросив в окно горсть мелких камешков.
Подруга выглянула, охнула, исчезла из виду, чтобы через несколько мгновений выбежать ко мне во двор.
— Какая честь, милорд, — пробормотала она, запахивая на груди шаль и стремительно краснея.
— Держи. — Я протянула ей сверток с нижней юбкой.
— Милорд! — Она быстро развернула его, потерлась щекой о нежный шелк. — Чем я могу выразить свою благодарность?
Я покачала головой, а когда девица отбросила шаль и принялась стаскивать с плеч платье, даже немного испугалась. Благодарность такого рода мне уж точно не требовалась.
Издали донесся звук мандолины, это мой вежливый спутник намекал, что пора в дорогу.
— Прощай, милая.
Я быстро удалилась, подавив неуместное хихиканье. Ай да Мари, а она всегда казалась мне такой тихоней.
Через десять минут мы со Станисласом встретились с его сопровождением, а еще через полчаса покинули Шерези в составе небольшого вооруженного отряда.
Мармадюк сидел в замковом саду на скамейке, наслаждаясь вечерней прохладой и пением пташек над своей головой. Шут был по обычаю благостен и расслаблен, лишь время от времени бросая быстрые взгляды из-под опущенных век. Он кого-то ждал. Вскоре на гравийной дорожке появился мужчина — седовласый вельможа в строгом черном одеянии. Мармадюк приветливо помахал ему рукой, но подниматься со своего места не стал.
— Вечер, — проговорил мужчина, присаживаясь на скамейку.
— Какое тонкое наблюдение, — улыбнулся шут. — Не буду с вами спорить, канцлер.
Канцлеру ван Хорну было уже крепко за сорок, двигался он с расчетливым величием, говорил едва размыкая губы, будто каждое сказанное слово требует усилий, а смотрел на собеседника с явным выражением брезгливости. Мармадюку ван Хорн не нравился, впрочем, это было взаимно. Они терпели друг друга только потому, что другого выхода не было. Если канцлер формально являлся вторым лицом в Ардере, то шут им был неформально, поэтому им приходилось уживаться, даже проворачивая совместно некоторые стратегические комбинации, ведущие чаще всего к процветанию королевства.
Они немного помолчали. Встречу назначил канцлер, и Мармадюк оставлял за ним право первого хода.
— Как поживает ее величество?
— Неплохо, в чем вы, наверное, успели убедиться во время недавнего совета.
Они опять замолчали. Мармадюк никуда не торопился, он вытянул перед собой длинные ноги, скрестил руки на груди и, кажется, задремал. По крайней мере, мелодично захрапел и опустил голову на плечо собеседника. Издали их вполне можно было принять за парочку.
— Шут, — пробормотал канцлер.
— И снова в точку.
Ван Хорн поморщился и отодвинулся на край сиденья.
— Что за блажь пришла в головку нашей повелительнице? Турень намекал, что вскорости нам сообщат об организации некоего института?
— Она вам не говорила?
— Что имеется в виду?
— Ее величество желает завести при своем дворе миньонов, — ответил Мармадюк. — Видимо, она не сочла эту новость достойной быть озвученной во время совета. Она уже призвала ко двору наследников нескольких десятков дворянских фамилий. Молодые люди, свежая кровь, новые лица.
— Оборванцы. И где же она возьмет денег на свои причуды?
— Думаю, у вас, — расхохотался шут. — Всей Ардере известно, у кого здесь самая плотная кубышка.
Ван Хорн задумчиво потер бритый подбородок:
— А если я не дам?
— Тогда даст кто-нибудь другой — лорд Вальденс или Турень. Им ведь не придется объяснять, что участие в образовании нового ближнего королевского круга — дело выгодное. У каждого из этих достойных лордов есть сыновья, которые в случае, если они войдут в этот круг, смогут без особых усилий блюсти интересы родителей. Провинциальные дворянчики — это, конечно, мило, но им трудно будет тягаться со столичной молодежью.
— У меня тоже есть сын.
— Юный Гэбриел, кажется, вернулся ко двору из вашего родового замка?
Отвечать не требовалось, лорд ван Хорн не любил лишних слов.
— Я участвую, — твердо проговорил он, поднимаясь. — В казначейство будет доставлена требуемая сумма уже к завтрашнему вечеру.
Канцлер удалился не прощаясь, а Мармадюк остался на скамейке, у него здесь было назначено еще две встречи — с Вальденсом и Туренем, которым он сделает то же самое предложение. Аврора будет довольна, деньги на ее миньонов нашлись.
Глава 3ЧЕТЫРЕ ПРОТИВ ТРЕХ
В дверь стучали. Гэбриел ругнулся, накрыв голову подушкой:
— Пошли вон, канальи!
— Любовь моя… — Моник провела тонким пальчиком по его спине. — Просыпайся, тебя ждут великие дела.
— Подождут. — Гэбриел сгреб девушку в охапку, дернул тонкое кружево пеньюара, обнажая полные белоснежные груди.
Она засмеялась как серебряный колокольчик, выгнулась на постели, отвечая на ласку.
Моник была шлюхой, высокопробной и очень дорогой, но сын канцлера ван Хорна мог себе ее позволить. Ее чуть рыхловатое тело, ее пепельные локоны, пухлый ротик, большие кукольные глаза — чтобы получить весь этот набор, дополненный вполне искренней страстью и избирательностью, которую демонстрировала кокотка, одних только денег было недостаточно, ну, по крайней мере, она его в этом уверяла.
— Малыш Гэбри опять готов к бою? — Шаловливые пальчики уже начали путешествие по его телу, Моник не возражала против быстрых утренних ласк.
Они приступили к делу, и все бы довольно скоро завершилось, но дверь вылетела от удара снаружи.
— Креспен, каналья!
Креспен, капитан личной гвардии канцлера ван Хорна, обвел спальню орлиным взглядом:
— Ваш родитель ждет вас во дворце, милорд.
Перед словом «милорд» вояка сделал небольшую, но вполне читаемую паузу. «Щенок, повеса, транжира, — было в ней, — недостойный великих свершений твоего отца!»
Гэбриел поднялся с постели, оставив простыню Моник. Та не спешила прикрываться, дразня Креспена своей наготой. Капитан дернул кадыком, раздул ноздри длинного носа и отвел взгляд. Он не был богат, не был хорош собой, не был знатен. Возлечь на ложе страсти с такой женщиной он мог разве что в мечтах.
— Поторопитесь, милорд, — твердо сказал он, зная, что щенок может разве что тявкать, кусать ему было не позволено.
Щенок между тем побрел на нетвердых, видимо вследствие вчерашних возлияний, ногах к столу, отщипнул от грозди виноградинку, налил из графина вина в раззолоченный бокал.
— Моник, дорогая, прикажи подготовить для меня ванну.
— Как пожелаешь, любовь моя, — хихикнула кокотка и, накинув на плечи простыню, выскользнула из комнаты.
— От меня воняет, — доверительно сообщил Гэбриел капитану. — Мы же не хотим, чтоб ее величество морщила носик при имени ван Хорн?
Креспену не оставалось ничего другого, как ждать.
Две статные горничные принесли горячую воду в ведрах, щенок, нисколько не стесняясь своей наготы, прошел за ними в умывальню, его каштановые с рыжиной волосы падали на плечи. Если бы не шрам на левой щеке, Гэбриела можно было назвать красавцем, он был хорош той слегка порочной красотой, которая присуща сынкам богатых родителей. Его зеленовато-серые глаза излучали лишь два оттенка чувств — равнодушное презрение и презрительное равнодушие, что, видимо, являлось результатом пресыщенности, — а довольно большой рот чаще всего кривила полуулыбка.
«У такого родителя такой сын, — думал капитан, присаживаясь к разоренному столу, — воистину — гора родила мышь. Мальчишка глуп и развратен. Он не умеет фехтовать, избегает драк и мужского застолья, зато азартен в играх и делах любовных». У самого капитана детей не было, но он был уверен, что воспитал бы их в строгости и уважении к старшим. Ван Хорн, не этот щенок, а лорд-канцлер, с сыном дал слабину, потакает его привычкам, оплачивает причуды. Нет, Креспен конечно же был свидетелем пары-тройки, а если честно — пары-тройки десятков наказаний, но что такое порка, когда…