— Мы же в королевском дворце, — я зачерпнула мазь кончиками пальцев и осторожно стала обрабатывать кровоподтеки, — здесь просто не продохнуть от сплетен. А шрам на щеке тоже его работа?
Ван Хорн следил за моими руками как завороженный, поэтому ответил не сразу:
— Нет, его я получил гораздо раньше, чем познакомился с родителем.
Он слегка развернулся, подставляя спину, там багровые полосы шли до самых лопаток.
— Расскажи как, — попросила я, вновь зачерпнув мази. — И где.
— В деревеньке Кардень, что находится на окраине Дювали. Когда мне было пять лет, я жил там с матушкой. На деревню напали лесные разбойники. Они вырезали половину жителей, в том числе…
— Твою маму? — Я, видимо, слишком сильно надавила на кожу, потому что он вскрикнул.
— Да. Леди Альма погибла во время того набега.
— Твой отец покарал преступников?
— Не отец, дядя. Он велел войскам прочесывать лес, и шайку настигли на следующую ночь, всех разбойников казнили, но мать, как ты понимаешь, мне это не вернуло. Лорд ван Хорн в письме поведал нам о терзающей его скорби, но на похороны не приехал.
— И потом ты жил с дядей?
— До восемнадцати лет.
— А потом отец призвал тебя в столицу.
— И я стал тем, кем стал.
Я закончила смазывать раны и вернула ван Хорну склянку.
— Кажется, надо немного подождать, прежде чем одеваться, пусть мазь подсохнет.
Он кивнул, поднялся с лавки и, подойдя к столу, принялся складывать монеты в большой кожаный кошель.
У меня глаза были на мокром месте. Мне было жалко мальчика, у которого отняли мать, и юношу, которого избивает отец, в сердце плескалось сочувствие пополам с нежностью.
— Ты ему сопротивляешься?
— Кому? Отцу? — Гэбриел фыркнул. — Цветочек, ты хоть раз пробовал ударить своего папашу?
— Граф Шерези почил еще до моего рождения. Но я тебя понимаю, не подними руки на отца своего и прочие религиозные запреты.
— Это не запрет, а заклятие. Я задал тебе вопрос вовсе не риторики ради. Ты не можешь ударить отца. Просто не можешь. Даже мысли об этом скручивают твои внутренности болью. Наши предки умели колдовать, особенно те самые — пропозиты. Спящий лорд был великим чародеем, и именно своим волшебством он создал наше королевство, и изгнал на Авалон всех фей, и создал первозапреты, которые мы не можем нарушить. Поэтому, Цветочек, если бы ты хоть раз в жизни попробовал поднять руку на отца своего, ты бы это знал.
На дворе раздался какой-то шум, ван Хорн приник к щели в ставне.
— Там много людей с факелами. Потуши свет.
Я быстро задула свечи и тоже припала к окну.
Группа стражников и пажей двигалась в сторону колодца, работники несли ведра, судя по всему тяжелые, а еще двое — носилки с кирпичами, за ними шел Мармадюк, тоже с факелом.
— Не жалейте раствора. Все лазейки должны быть сегодня же запечатаны! Даже мышь не должна проскочить во дворец без моего ведома!
Кажется, ее величество ответила на вопрос шута отрицательно и приказала усилить охрану.
— Цветочек, ты понимаешь, что происходит?
Ответить честно я не могла.
— Я понимаю только, что выйти из купальни сейчас мы не сможем, а также знаю, что за полчаса кирпичи не кладутся. — Ван Хорн был рядом в темноте, он был по пояс голым и пах лечебной мазью. Я ощутила, что мое лицо заливает жаркая волна. — Спящий знает сколько нам предстоит ждать.
— Значит, будем спать здесь. — Гэбриел, видимо, стал на ощупь одеваться. — Не соблаговолит ли благородный граф Шерези предложить край своего плаща одинокому путнику?
Граф соизволил, лавка была широкой, но твердой, подушкой нам послужила стопка чистых полотенец, а одеялом — плащ Мармадюка. Я спала с мужчинами и раньше, ну со Станисласом, к примеру, или с Патриком, так что ожидала, что провалюсь в сон, как только приму горизонтальное положение. Не тут-то было. Меня отвлекал запах мази и неподвижное тело Гэбриела по правую руку, а еще нахлынули мысли о мертвой фее и о том, чем грозит королевству существование еще одного представителя золотой кости. Поняв, что сон бежит от меня, я тихонько спросила:
— Гэбриел, ты не спишь?
— Нет, — ответил он спокойно. — Раньше мне не приходилось делить ложе с мужчинами, я чувствую себя…
— Неуютно?
— Смущенным.
— Не стоит. — Я развернулась к нему лицом. — На привалах спутники часто делят один плащ, чтоб согреться. Просто представь, что ночь застала нас в дороге.
— Попытаюсь. — Он чуть придвинулся, видимо, чтобы не свалиться с лавки, я почти вжалась в стену, освобождая ему место.
Гэбриелу, наверное, больно, когда что-то касается его ран. Жестокий канцлер! Ненавижу!
— Кстати, — спросила я, хотя мое «кстати» относилось к моим мыслям, а не к беседе, — на матерей это заклятие распространяется? Мы можем поднять руку на родительницу?
— Не глупи, Цветочек, какому чудовищу придет в голову мысль ударить мать?
— Ты прав. Моя частенько отвешивала мне оплеух, она у меня доманка, с южной горячей кровью, но ни разу в жизни мне не хотелось дать сдачи.
— Мужчины не сражаются с женщинами, разве что в любви. — Он говорил все тише, видимо засыпая, и, чтобы не упасть, обхватил меня за талию. — Сладких снов, дружище.
Сны у меня действительно были сладкими, даже чересчур, поэтому еще до рассвета я проснулась первой и выскользнула из купальни, оставив Гэбриела досыпать в одиночестве.
Когда я прокралась в спальню, первое, что увидела, — изумрудные глаза Патрика, полные укоризны.
— Где ты был?
— Ты ждал меня всю ночь?
— Басти, мы договаривались не ходить поодиночке.
— У меня было сопровождение. — Я улеглась в свою постель, ощутив блаженство от мягкого матраса, и накрылась покрывалом.
— Гэбриел ван Хорн?
— С чего ты взял?
Мы переговаривались поверх неподвижного Оливера.
— С того, что он тоже отсутствовал в казарме! Только не нужно лгать.
Я разозлилась, припомнив, что если кто-то из нас и лгал, то точно не я.
— Да что ты прицепился к этому ван Хорну? Чуть что — ван Хорн!
— Действительно, Уолес, почему? — Гэбриел шел по проходу между кроватями, неся в руке свернутый плащ. — Неужели… О нет! Мы можем вообразить, что ты ревнуешь!
Ван Хорн подошел к моему изножью и опустил на него плащ.
— Возвращаю его тебе, Цветочек. Ты хорошо спал?
— Хорошо спал я, — раздраженно сказал лорд Виклунд, не открывая глаз. — Ровно до того момента, как над моей головой стали скандалить громким шепотом. Еще и воркований я не перенесу. У меня от этого дядя умер, если что.
— Прости. — Я накрылась с головой покрывалом, пресекая дальнейшие разборки.
Патрик дулся почти до обеда, мы занимались у Джесарда с белыми, потом с ними же отправились бегать. И все это время лорд Уолес меня игнорировал. Лорд ван Хорн, в отличие от моего друга, был мил и предупредителен. Он озаботился сесть рядом со мной на арифметике и слушал лекцию со вниманием, лишь время от времени бросая на меня косые взгляды. Джесард обратился к нему с вопросом лишь однажды. На него Гэбриел не ответил, покачав головой. К удивлению, на вопрос не ответил также и Патрик. Я даже развернулась на стуле, чтобы на него посмотреть. Лорд Уолес был бледен и грустен. Фахан его знает, неужели действительно ревность? То есть не любовная ревность, а дружеская. Патрик уже ощущал, что его все оставили, и только клятва на фамильных кристаллах помогла мне вернуть ему веру в дружбу.
Мы с Гэбриелом оказались в одной десятке, он честно пробежал все положенные круги, но делал это с такой явной неохотой и так медленно, что нам всем пришлось его ждать.
Патрик, стоявший с Эженом Лятре, отпустил по этому поводу неприличную остроту, я, чтобы его порадовать, даже хихикнула, но запнулась, встретив его взгляд.
Нас помирили Станислас с Оливером. Они ждали во дворе, держа одно на двоих льняное полотенце, которым и принялись вытирать наши потные лица.
— Выдохнули и пожали друг другу руки! — строго велел менестрель. — Ваша ссоры все более стали напоминать супружеские. Это, в конце концов, недостойно мужчин и дворян, господа.
— Ну или поцелуетесь. — Оливер как раз растирал Уолесу плечи. — Вражда меркнет от магии дружеского поцелуя. Скажи, наследник Доремара?
Наследник сказал и даже клюнул великана в щечку.
— А от этого у тебя дядя не умирал? — Я рассмеялась, поняв, что этим представлением друзья хотят перевести размолвку в комичное русло.
— У меня, Цветочек, была дюжина дядей и еще один, и все они померли от разного.
Мне не показалось, что Виклунд шутит. Тринадцать покойных дядей?
Я тряхнула волосами, отодвинула Виклунда и крепко обняла Патрика.
— Лорд Уолес, ты мой самый близкий друг. Ближе тебя и этих двух шутов гороховых у меня нет никого во всем мире.
Ленстерец сомкнул руки за моей спиной.
— Прости, Басти, я действительно боюсь вас потерять, ведь и у меня, кроме вас троих, нет людей ближе.
Уж не знаю, что он наговорил Пападелю, но обедали мы вместе на лавке.
Подливая в мой бокал белое молодое вино, Патрик сказал:
— Прости.
— Ну сколько можно извиняться? Я знаю, что это не ты поил меня ночью отваром.
— Я солгал тебе.
— Видимо, тогда это казалось тебе правильным. — Я пожала плечами, с которых в этот момент как будто свалился тяжелый груз, между мной и Патриком больше не осталось недомолвок.
— Меня ослепляет злоба, когда дело касается ван Хорна. И дело даже не в том, что он крадет у нас твое внимание, я не доверяю ему.
— Почему? Потому что он — столичный аристократ, наследник королей долины, а мы — всего лишь мы?
— Мне знаком такой тип людей. Он хитер и расчетлив, Басти, но пытается произвести на окружающих впечатление, что является безобидным простачком. Ты знаешь о том, что он играет в карты?
— Да. Это в обычае у ардерских аристократов.
— Он играет в баккара, там важен подсчет, тщательный и сложный. Турень говорит, что более сильного соперника ему видеть не приходилось. И этот ван Хорн, способный держать в голове десятки карточных комбинаций, не может освоить простейшую арифметику?