VII
Вадим поселился в княжеском дворце, стал жить в тех же горницах, где недавно пребывал Гостомысл. К этому было трудно привыкнуть, казалось, что тень старца следует за ним по пятам, присутствует при его разговорах с людьми. А к нему валом валил народ, чтобы поговорить по душам, рассказать о своих бедах, дать какой-нибудь совет. Он никому не отказывал. В государственные дела втягивался постепенно. Купцы и бояре не приходили, он жил так, как хотел, в свое удовольствие. Ему даже казалось, что ничего особенного в его жизни не произошло, что он остался тем же сыном кузнеца, как и был, только поменял место жительства, да влияния в народе приобрел поболе.
В один из вечеров пошел к Уладе. Она встретила его восторженно, говорила с придыханием:
– Каким ты стал, Вадим! Как вознесся высоко! У меня даже голова кружится, когда подумаю, что за мной сам посадник ухаживает!
Его неприятно поразили и слова, и отношение к нему девушки; было бы лучше, если бы она вела себя как прежде, а не заискивала перед ним. Выходит, прав был он, когда подумал, что судит она о нем и ценит его по богатству: останься он простым кузнецом, давно бы бросила. Он не выдержал и сказал ей об этом.
Она возмутилась:
– Как ты мог такое подумать? Я люблю тебя таким, какой ты есть!
– Чего же тогда расспрашивала, какие ценности я привез из леса?
– Как же не поинтересоваться, коли ты так долго промышлял? Просто из любопытства.
– И разочаровалась, что я не стану лавочником…
– Да любой человек станет переживать, коли ты половину добытого спустил за бесценок на пьянки-гулянки!
– Ого! Еще замуж не вышла, а уже отчитываешь. Какой же ты будешь, когда станешь моей женой?
– Ничего я тебя не отчитываю! Слова нельзя сказать, какой привередливый!
Они поругались. В сердцах Вадим ушел на луга, где водили хороводы, познакомился с какой-то молодушкой, которая недавно потеряла мужа, и проворковал с ней до самых петухов. Тоже мне, какая-то Улада будет указывать, как жить! Без нее обойдемся! Тут же похвалил себя, что не позволил девушке овладеть его сердцем, как это удалось сделать Олиславе. Никакой тоски, никакого страстного влечения к Уладе он уже не испытывал; так, легкая тяга еще оставалась, но она не ложилась камнем на сердце и не заставляла выть от гнетущей тоски и безысходной страсти, как к Олиславе во время пребывания в лесах; повторения этих дней и ночей он мучительно боялся и не хотел.
Наутро явились купцы. Всем составом, от Перунова и Велесова объединений. Расселись в просторной гриднице, сразу завели деловой разговор.
– Залежалась у покойного Гостомысла пушнина, полученная от населения страны дани, – начал Азар. – Многие сараи забиты, лежит без движения. Слышали мы, что начинает уже портиться. Так вот пришли мы просить тебя, посадник, чтобы продал ты ее нам, а мы развезем по заграничным рынкам. И казне выгода, и нам всем прибыль. Что ты на это скажешь, Вадим?
Вадим впервые решал крупное государственное дело, чувствовал себя неуютно, как вроде бы чужое место занял. Однако виду не подал, решил держать себя подобающим образом. Кашлянул, ответил солидно:
– Запасами пушнины пока не интересовался, сколько там хранится ее, не знаю. Сейчас прикажу позвать чашника, он нам доложит.
Чашник в те времена распоряжался не только организацией пиров и веселий при князьях, но и всем их имуществом. При Гостомысле этим ведал Скарбомир. Вызванный Вадимом, стоял он перед всеми, невысокий, худощавый, с живыми юркими глазами, хитровато поглядывал на всех, на вопросы отвечал, сперва подумав, а не с маху.
– Так много ли пушнины скопилось на складах? – спросил его Вадим.
– Много, господин посадник. В последние годы Гостомысл стал очень прижимистым, велел придержать товар на всякий непредвиденный случай. Чего-то ожидал, чего-то боялся.
– А какие беды ему виделись, тебе не ведомо?
– Не делился князь со мной такими мыслями. Ничего не могу сказать.
– Умом стал трогаться старик, – высказал предположение Боеслав. – У многих людей под старость жадность проявляется. Сущими скупидомами становятся.
– А в каком состоянии пушнина? – снова задал вопрос Вадим.
– Есть немного побитой молью и разными червячками. Но такой мало. Слежу я со своими людьми, перебираем, сушим. Так что товар хоть сейчас на рынок можно везти.
– Хорошо. Приготовь к продаже. Торговцы вот явились, хотят скупить разом.
Когда чашник удалился, Вадим задал вопрос:
– По какой цене решили приобрести, честные купцы? Пушнина ныне дорогая. Говорят, мор охватил промысловые районы, немного вывезли охотники из лесов драгоценного товара. Ну так что, кто первым предложит цену? Давайте торговаться.
Бояре и купцы переглянулись. После неловкого молчания заговорил Азар, видно, ему было поручено вести торг с посадником.
– Мы тут подумали и решили, что надо выручать казну, раз пушнина пропадает из-за длительности хранения. Да и какую цену можно дать за побитый молью и червем товар?
– Господа, о чем вы? – удивился Вадим. – Вы только что слышали от моего чашника, что шкурки в отличном состоянии. Порченые выбросим, оставим только добротный товар. Разве можно своих людей обманывать?
– Так-то оно так, но все-таки у нас сложилось мнение, что больших денег выкладывать нельзя. В убытке останемся…
– В каком убытке? На новгородском рынке за бесценок отдают пушнину. А в заморских странах золотом и серебром платят. Сам я был в Околобжеге. Недалеко от нас расположен этот торговый город, а цены взлетают во много раз! Что говорить о Царьграде или арабских городах? Нет, господа хорошие, дешевле новгородских цен свой товар я не отдам.
– Ну, товар-то не твой. Не ты его приобретал, – раздался осторожный голос Волобуя. – Насколько мы знаем…
– Подождите, подождите, а сколько вы решили платить? – перебил его Вадим. – Называйте вашу цену!
Азар показал ее на пальцах. Вадим ошарашенно глядел на него.
– Но ведь это впятеро ниже новгородских! – наконец выдохнул он.
– А как ты думал? Неужто ради казны мы разориться должны?
– Какое разорение? – не успокаивался Вадим. – Да, да, вы разорите, но только не себя, а казну пустите по ветру!
– Государство ничем никогда не разоришь! – наставительным голосом начал говорить Сварун. – Богатство в нем можно брать ведрами, бочками, мешками, телегами, и оно все равно не обедняет! Государство на то и существует, чтобы его обирать, грабить, наживаться! Оно сходно с колодцем: сколько ни черпай, содержимое не убавляется. Потому-то и рвутся к власти, потому-то и режут, убивают, травят друг друга! Из любопытства, что ли, или от нечего делать крутится смертельная карусель вокруг каждого трона и престола? Нет, господин посадник, все хотят захватить кормушку! Такую кормушку, которая никогда не иссякает, которая каждого и накормит, и сделает богатым! И ты здесь сидишь не по воле народа, а по нашему желанию, потому что через тебя добрались мы до желанного корыта! А ты вдруг хочешь лишить нас завоеванного. Сам-то понимаешь, чем это может кончиться для тебя?
Сварун откинулся на спинку кресла. Желтое лицо его обострилось, во рту обозначился волчий оскал.
В гриднице повисла мертвая тишина. Вадим сидел на престоле и так вцепился в подлокотники, что побелели костяшки пальцев. Лицо его застыло, взгляд сверлил лица купцов и бояр. В его голове шла мучительная борьба. Он мог сейчас, вызвав стражу, прогнать их всех, а потом обратиться к народу. Мог засадить в поруб – специальный подвал с железной дверью и крепким замком. Но он тут же представил себе, что последует следом за таким шагом: он будет убит или во дворце, или при выходе из него, ему не дадут дойти до площади, чтобы обратиться к народу. Вся охрана дворца были людьми богатеев, они окружили его со всех сторон своими людьми.
Это он уловил чутьем загнанного в ловушку зверя. Надо было решать быстро, не теряя времени, и он не стал медлить.
Расслабился, слегка улыбнулся, потом сказал примирительно:
– Ну что вы, господа. Стоит ли ссориться из-за пустяка? Ну конечно, казну надо выручать, и я благодарен вам, что вы пошли на такой благородный шаг. Забирайте товар по предложенной вами цене. Да помогут вам боги в удачной торговле! Надеюсь, и в дальнейшем мы будем так же едины в отстаивании государственных интересов!
В этот день он впервые напился. Наверно, все случилось нечаянно. Сразу после совещания к нему подошел купец Валомир, взялся за пуговицу на кафтане, стал говорить с ласковой сердечностью в голосе:
– Экий день тяжелый выдался, выглядишь ты просто вымотанным. Пойдем ко мне в терем. Устрою угощение для небольшого числа лиц, с музыкой, певцами. Ах, какие голоса среди моей дворни водятся! Не поверишь, но порой слушаешь и будто в небесах паришь! Не отказывайся, отдохнешь душой и телом.
Вадим согласился.
Горница для гостей – сени – и впрямь оказалась небольшой, но уютной. Столы и скамейки не подавляли громоздкостью, как у других, а привлекали легкостью и изысканностью отделки. Челядь безмолвными тенями скользила по помещению, незаметно для глаз расставляя еду в небольших глиняных чашках, между которыми помещали кувшины с вином и пивом; делали они это проворно и быстро. Вадим прошелся по чисто выскобленному полу, ступил на небольшой коврик. Ему очень понравилось у купца.
– Дорогому гостю и место в красном углу! – провозгласил Валомир.
– Только рядом с хозяином! – ответствовал Вадим.
Сперва выпили здравицу в честь бога Перуна, потом за хозяина и хозяйку. Затем Валомир встал, высоко поднял бокал, произнес торжественно:
– Я рад, что мой терем посетил любимец новгородского народа. Волей жителей города вознесен он на вершину власти. Будь здоров, посадник Вадим, пусть боги дадут тебе сил и ума, чтобы мудро и честно править страной!
«С вами поправишь честно и справедливо!» – усмехнулся про себя Вадим. Он поблагодарил за теплые слова, а сам искоса – дело молодое! – уже поглядывал на девушек, среди которых выделил красавицу, сидевшую недалеко от него. Кто она такая, с кем пришла на пир?