Демобилизовали из армии Ксению Ивановну Чуркину. Но в клинику она не вернулась. Устроилась на работу в хирургический кабинет поликлиники Метростроя. У нее прибавилось хлопот по дому: надо было пристроить на учебу своих воспитанниц — медицинских сестер, создать им необходимые условия. О себе, как всегда, некогда было думать. Так в труде и заботах незаметно шли годы, пока не пришлось уйти на пенсию.
Году в 1969-м у меня раздался звонок, я узнал знакомый тихий голос Ксении Ивановны. Она просила заехать к ней домой. Понял, что случилось что-то неладное. Поехал сразу же. Чуркина сидела в кресле с опухшими ногами, одутловатым бледным лицом. Страдальчески улыбаясь, она рассказала, что вот уже несколько месяцев, как болит грудь. Никому не показывалась, думала, все так пройдет. По моему совету Ксения Ивановна согласилась лечь в хирургическую клинику.
Утром следующего дня профессор В. И. Стручков сообщил мне, что у К. И. Чуркиной рак груди… Ксения Ивановна чутьем поняла, что обратилась за помощью слишком поздно. Силы покидали ее. Но виду не подавала, вела себя мужественно: ухаживала за соседями по палате, подбадривала больных, томившихся в ожидании операции.
Как-то она рассказала такую историю.
«Дело было с год назад, — говорила Ксения Ивановна. — По утрам я ходила в магазин за продуктами. Магазин расположен напротив моего дома, и, чтобы не делать крюка, я часто переходила улицу прямо, не доходя до перекрестка. Молодой сержант милиции каждый раз останавливал меня на середине улицы свистком. Важно, не торопясь, он подходил и долго читал мне мораль — учил, как переходить улицу. А сам в это время поправлял портупею, франтовато выпячивал грудь со сверкающими значками — отличника строевой подготовки. Сделав мне соответствующее внушение, милиционер милостиво разрешал «в последний раз» перейти улицу в неположенном месте. Так продолжалось до тех пор, пока я не задумала кое-что… Вынула из комода свою выглаженную гимнастерку с тремя кубиками, прикрепила к ней ордена и медали. И, надев портупею, направилась, как всегда, в магазин прямиком через дорогу. Сержант, увидев меня, обомлел, выронил свисток и, щелкнув каблуками, отдал честь, замерев по стойке «смирно». Когда я поравнялась с ним, он восторженно воскликнул: «Да вы, бабка, оказывается, настоящий герой! Ходите теперь всегда прямо в свой магазин!» И правда, после этого, когда я направлялась в магазин, сержант поднимал кверху свой жезл и останавливал транспорт, пока я переходила улицу».
Удивительны были мужество, стойкость и жизнелюбие нашей Ксении Ивановны.
Студентов — участников войны узнавали по военной выправке и дисциплине. Им было во многом труднее, чем другим, но они показывали пример сознательного отношения к занятиям и общественным поручениям.
Бывший начальник штаба авиационного полка, студент II курса лечебного факультета Юрий Копаев усердно штудировал анатомию и гистологию. Вместе с тем он, как заместитель секретаря парткома института, вел большую общественную работу.
По праву был избран вожаком комсомольской организации института студент Игорь Сычеников, кавалер боевого ордена Красной Звезды.
Активно участвовал в общественной жизни института студент Михаил Кузьмин. Он был тяжело ранен, за несколько дней до окончания войны потерял руку, но это не помешало ему упорно и настойчиво учиться, быть в числе отлично успевающих по всем предметам, Лишь его близкие товарищи знали, сколько сил, выдержки и воли стоило Михаилу переносить острые приступы болей после утомительных занятий, всегда и при всех обстоятельствах оставаться спокойным и бодрым.
Студенты — бывшие солдаты — благотворно влияли на обстановку в группах и лечебных учреждениях. Они не давали возможности некоторым из вчерашних школьников «филонить», пренебрегать занятиями.
Девчата, а их в институте было больше половины, тоже — я говорю о старших из них — побывали на фронте, а кое-кто и в партизанских отрядах. Ну, а те, что оставались в тылу, заменяли мужчин на заводах и полях. Все они привыкли к трудностям и не боялись их.
Жизнь молодежи первых послевоенных лет чем-то напоминала мою студенческую пору. Комсомольцы выезжали на уборочные работы в подмосковные колхозы, ходили на разгрузку вагонов с овощами, перебирали картошку на продовольственных складах. Никто не жаловался на нездоровье, не ссылался на домашние дела. Каждый сознавал, что обстановка трудная, восстановительных работ непочатый край и надо помогать стране чем только можешь.
За время войны клиники и кафедры института не ремонтировались, имели запущенный вид. Студенты по своей инициативе чистили, мыли палаты, делали мелкий ремонт, красили окна, двери, мебель. В институте царила атмосфера дружбы, деловитости, порядка. На лекциях стояла образцовая тишина. Студенты внимательно слушали преподавателей. А рассказывать им было что: большинство побывали на войне, многое пережили, многому научились.
Во время войны на кафедре работали в основном женщины. Сейчас, когда вернулись с фронта мужчины, они, как в каждом доме, взяли на себя наиболее тяжелые и хлопотливые дела.
Конечно, не все поначалу шло гладко. Сказались годы эвакуации в Уфу. Было трудно восстановить лабораторное оборудование и оснащение кафедр: многое побили в дороге, часть оставили вновь организованному в Уфе медицинскому институту, а часть привезенного назад имущества попросту устарела или пришла в негодность. Приходилось обивать пороги министерств, ходить на заводы, «беспокоить» партийные и советские органы. Постепенно заботами многих энтузиастов восстанавливалась материальная база института.
Многие кафедры института по-прежнему возглавляли видные ученые: А. И. Абрикосов, И. П. Разенков, Б. И. Збарский, Е. К. Сепп и др. Госпитальной хирургической клиникой руководил М. Н. Ахутин. Талантливый военно-полевой хирург и прекрасный лектор, он, как и в довоенное время, пользовался огромным уважением и любовью студентов. Тяжелые годы войны подорвали его здоровье. Михаил Никифорович, как прозорливый, наблюдательный врач, сам поставил диагноз своего заболевания и даже определил срок своей жизни. Впрочем, о близкой смерти он говорил просто и естественно. Его беспокоило одно: сможет ли вовремя завершить начатые труды в клинике? И он с головой уходил в работу, отказывался отдыхать и лечиться.
На 51-м году Михаила Никифоровича Ахутина не стало. Все, кто знал его, тяжело переживали утрату талантливого ученого, мужественного человека, прошедшего через горнило войны.
Госпитальной терапевтической клиникой стал заведовать приглашенный из Ленинграда профессор А. Л. Мясников.
Пожалуй, никто в институте не умел так красочно и образно читать лекции, выступать с научными докладами, как Александр Леонидович. Студенты любили присутствовать на его обходах больных, на занятиях студенческого кружка.
При нем клиника буквально преобразилась и стала центром диагностики и лечения сердечно-сосудистых заболеваний, а также центром подготовки научно-преподавательских и врачебных кадров. Став впоследствии директором Научно-исследовательского института терапии Академии меднаук СССР, А. Л. Мясников не оставил кафедры и продолжал вести курс терапии. Как бы ни был он занят в институте, назначенная лекция или клинический разбор больных для учащихся никогда не отменялись. Обучение студентов он ставил превыше всех других дел, хотя и исследовательской работой занимался с воодушевлением и интересом.
Почти каждый год профессор выпускал монографии по актуальным вопросам сердечно-сосудистых заболеваний. Он был признанным авторитетом в лечении атеросклероза; часто выступал не только перед научной аудиторией, но и по радио, телевидению. Очень велик его вклад в профилактику сердечно-сосудистых заболеваний, и его рекомендациям многие обязаны жизнью.
А. Л. Мясников достойно представлял советскую науку на международных съездах, конференциях, симпозиумах. И не случайно он единственный из советских ученых удостоился высокой чести: Всемирное общество кардиологов в знак признания его заслуг перед мировой наукой вручило ему «Золотой стетоскоп».
Выступления Александра Леонидовича на Ученом совете всегда отличались эрудицией и широтой взглядов. Он умел видеть дальше других. Его суждения порой казались резкими, но он не умел льстить, не хотел прощать бескрылую ограниченность и ремесленничество. Его, например, никто не мог убедить голосовать за диссертацию, если, по его мнению, она ничего нового не вносила в науку. Александр Леонидович никогда не отдавал голоса при выборе профессора, доцента, если у кандидата, по его мнению, не было достаточных для этого данных. Вместе с тем он был чрезвычайно человечным по самому своему существу, добрым и отзывчивым, и больные чуяли в нем не только крупного специалиста, но и сердечного, внимательного человека.
А. Л. Мясников был нетерпим к срывам и нарушениям дисциплины, этики. Недисциплинированность, грубость, леность он не прощал никому, в том числе и своим близким. Однажды он узнал, что его младший сын, студент-медик, в чем-то провинился. Александр Леонидович тут же явился ко мне (я в 1956 году был назначен ректором института) и, нервно расхаживая взад и вперед по кабинету, раздраженно говорил:
— Нечего держать таких в институте! Гоните вон! Вон!
Стоило больших трудов успокоить его. Логика моих рассуждений была примерно такова: проштрафившихся студентов у нас не так уж мало, и если их всех гнать, то кто же останется?
— Дело ваше! Вы ректор, вам и решать, а я свое мнение высказал! — совсем рассердился Мясников.
К великому сожалению, Александр Леонидович не дожил до 50-летия Советского государства, гражданином и строителем которого он был до последнего дня своей жизни. Его именем назван Институт кардиологии Академии медицинских наук СССР в Москве.
Кафедру факультетской хирургии, где некогда работал Н. Н. Бурденко, в послевоенные годы возглавил его достойный преемник — генерал-лейтенант медицинской службы Н. Н. Еланский. Воспитанник Военно-медицинской академии имени Кирова, Николай Николаевич долго работал под руководством выдающегося хирурга С. П. Федорова.