Сейчас В. А. Иванов — известный хирург, профессор, возглавляет кафедру на медицинском факультете Университета имени Патриса Лумумбы.
Замечу, что некоторые из выдающихся наших педагогов, например, такие, как В. Э. Салищев, ушли с кафедры значительно раньше, чем можно было ожидать. Всеволод Эрастович противился уговорам остаться еще хотя бы на несколько лет заведующим кафедрой, не будучи в состоянии работать в полную силу. Он говорил мне:
— Сейчас один я вижу и сознаю, что возможности мои уже не те, а пройдет некоторое время, и все вы будете замечать мои слабости и недостатки, а я, к сожалению, уже осознать и правильно оценить их не смогу… Нет, оставаться дальше на кафедре нельзя. Пора пригласить перспективного хирурга, у которого бы все было впереди, а не в прошлом, как у меня. Мои возможности в хирургии на исходе, и я честно об этом говорю. Но если нужно использовать мой преподавательский опыт — пожалуйста.
Оставив кафедру, Всеволод Эрастович Салищев в течение многих лет был незаменимым консультантом и советником по организации учебной и методической работы в институте.
II. В НАУКЕ НЕТ МАЛЫХ ОТКРЫТИЙ
Весь смысл жизни заключается в бесконечном завоевании неизвестного, в вечном усилии познать больше…
НОВЫЕ ЗАДАЧИ
Кафедра оперативной хирургии находится под одной крышей с кафедрой патологической анатомии. Успехи соседей в научной и учебной работе подхлестывали, и я постоянно думал, как бы сделать так, чтобы не отставать от них.
Мы хорошо понимали, что залог успеха кроется в подборе коллектива и объединении его одной научной идеей. Здесь, на кафедре, мне стала особенно ясна глубина ленинского положения о необходимости сочетания старых, опытных кадров с молодыми. Я всеми силами стремился объединить усилия людей, направить их на решение актуальных вопросов теории и практики хирургии.
Поначалу, без достаточных знаний и опыта, было трудно браться за большое дело. Приходилось серьезно учиться самому и в то же время помогать расти молодым научным работникам.
Мой предшественник по кафедре И. С. Жоров разрабатывал проблему, связанную с перевязкой крупных артерий верхних и нижних конечностей в военно-полевых условиях. Он, как и я, столкнулся на войне с трудно объяснимыми случаями, когда перевязка поврежденного крупного сосуда нередко приводила к омертвлению конечности. Вернувшись с фронта, мы продолжили начатые ранее исследования.
Стали искать ответ на вопрос: почему в одних случаях перевязка подколенной артерии приводит к омертвлению конечности, а в других — нет? Один эксперимент следовал за другим. Тщательно изучали уже обобщенный к тому времени опыт военных хирургов.
Наши мысли и результаты экспериментов нашли подтверждение: у раненых с повреждением подколенной артерии, которым перевязывали кровеносные сосуды в верхнем углу подколенной ямки, омертвление голени, как правило, не наступало. Если же подколенная артерия перевязывалась в нижнем углу, результат был другим.
Аспирант В. М. Вольская, поставив ряд экспериментов, показала, что в восстановлении кровообращения конечности большую роль играет количество кровеносных сосудов, которые включаются в работу выше и ниже места перевязки артерии. Оказалось, что кровеносных сосудов выявляется больше, если артерия перевязывается в верхнем углу подколенной ямки, и, наоборот, их функционирует гораздо меньше при перевязке артерии в нижнем углу подколенной ямки. Так была внесена существенная поправка в методику операции.
Шаг за шагом вырабатывались рациональные методы перевязки сосудов бедра, голени, плеча, шеи. Наконец, встал вопрос о расширении показаний к применению шва на поврежденный сосуд, а также пластического замещения поврежденного участка сосуда биологическими или синтетическими материалами.
Каждый сотрудник кафедры экспериментировал самостоятельно. Один занимался перевязкой ягодичной артерии, другой — подключичной, третий — шейной. По вечерам, собираясь вместе, делились успехами, разбирали итоги, вместе думали. Искали и — находили. Эти работы становились основой будущих кандидатских диссертаций. Доцент А. А. Травин, который изучал проекцию кровеносных сосудов и нервов, конечностей человека на кожу, кости и суставы, работал одновременно над докторской диссертацией. Это были первые самостоятельные шаги молодых в науке.
И вот наступило время, когда стало ясно: одни анатомические исследования не могут в полной мере раскрыть всех сторон патологии сосудов. Выяснилось, например, что и при анатомической достаточности сосудов после перевязки магистрального ствола они могут не раскрываться, а находиться в состоянии резкого сужения; в результате наступает омертвление конечности. Этим в значительной мере и объяснялись малоутешительные результаты, получаемые при перевязке крупных артериальных стволов.
Вот тогда Н. Б. Доброва и В. И. Шумаков (до операции — перевязки сосуда в эксперименте) стали вводить в фасциальное влагалище сосудов[18] несколько кубических сантиметров 2-процентного раствора новокаина. При этом эффект получался разительный: боковые сосуды, или, как их иначе называют, коллятерали, раскрывались и функционировали после перевязки или пересечения магистрального ствола. Омертвления конечности не наступало!
Оказалось, что введение в сосудистое ложе обезболивающего вещества сразу же парализует на время нервный аппарат сосудистой стенки. Это способствует широкому раскрытию просвета кровеносных сосудов, по которым кровь беспрепятственно поступает к нижележащим тканям. Полученные в эксперименте на животных результаты позволили нам рекомендовать этот метод в хирургическую практику.
Вскоре профессор И. В. Шмелев проверил наши экспериментальные данные в клинике. Результаты оказались хорошими. Так был сделан первый шаг к установлению тесных контактов с клиникой.
Как-то после лекции об операциях на кровеносных сосудах с применением сосудосшивающего аппарата ко мне подошел студент (звали его Глеб Соловьев) и попросил совета: стоит ли заниматься совершенствованием ручного шва на кровеносных сосудах? Может быть, эта проблема уже не актуальна, поскольку изобретен соответствующий аппарат?
Я ответил, что и хороший ручной шов — вещь нужная. Для наложения механического шва на сосуды могут быть одни показания, а для ручного другие. Важно, однако, чтобы ручной шов был простым при наложении, не приводил к образованию тромба (закупорки) сосуда на месте шва и т. д.
Тогда не думал, что эта беседа поможет нашей кафедре обрести новый талант. Спустя два года Соловьев стал аспирантом кафедры. Здесь он и разработал оригинальный метод соединения кровеносных сосудов, в основе которого лежит полная изоляция просвета сосуда от поврежденных участков сосудистой стенки и шовного материала.
Но главное достоинство нового метода заключается в том, что он не требует много времени, прост в исполнении, а вместе с тем надежен и гарантирует от образования тромба на месте шва.
Поясню, что кровеносные сосуды состоят из трех слоев: внутреннего — гладкого, по которому «скользит» кровь, среднего — мышечного, обусловливающего сокращение сосуда, и, наконец, наружного слоя, который является как бы футляром сосуда. При операциях на артериях и венах важно, чтобы внутренняя поверхность сосуда на месте соединения оставалась гладкой, без всяких изъянов.
Кандидатская диссертация Соловьева послужила основой для монографии и утвержденной Ученым советом Министерства здравоохранения СССР инструкции по внедрению нового шва в хирургическую практику.
Впоследствии Глеб Соловьев перешел на работу в клинику академика Б. В. Петровского и взялся за решение новой проблемы — искусственного кровообращения при операциях на «сухом», выключенном сердце. Вскоре его труды, оригинальные операции вызвали интерес со стороны медицинской общественности. Имя Г. М. Соловьева стало все чаще появляться в печати, на съездах и международных конгрессах. Он, бесспорно, выдвигался в ряды крупных специалистов в области хирургического лечения врожденных и приобретенных пороков сердца.
В 1967 году профессор, доктор медицинских наук Г. М. Соловьев избран членом-корреспондентом Академии медицинских наук СССР.
Вместе с Глебом Соловьевым пришел на кафедру со студенческой скамьи Валерий Шумаков. Его также интересовал новый раздел хирургии сердца и кровеносных сосудов. По характеру Шумаков резко отличался от горячего, беспокойного Глеба. На первый взгляд он казался медлительным, даже неповоротливым. Но тех, кто хорошо знал Валерия, поражали его внутренняя сила и энергия; он мог ночи напролет вести сложные эксперименты, создавая новые модели операций, изучая подходы к такому важному органу, как сердце.
Валерия Шумакова заинтересовал вопрос о хирургическом лечении последствий ревматической болезни, когда клапанный аппарат сердца разрушен и больной становится тяжелым инвалидом. Существуют разные теории и методы воссоздания клапанов. Сейчас эта проблема более или менее прочно опирается на успехи, достигнутые в эксперименте и клинике, а лет десять назад, когда мы начинали заниматься этим вопросом, у нас не было достаточного опыта и знаний. За рубежом и упомянутой области было также сделано не очень много.
Сердце человека — это своего рода насос. Его клапаны играют такую же роль, что и в технике: обеспечивают одностороннее движение жидкости. Сердце сокращается, расслабляется сердечная мышца, открываются и закрываются клапаны. Если клапаны изуродованы развивающейся в них инфекцией, то функция сердца как насоса нарушается. Для того чтобы восстановить ее и разрабатываются различные виды искусственных клапанов.
Вот этому-то вопросу и посвятил годы напряженного труда В. И. Шумаков. Ему удалось разработать оригинальный метод сужения отверстия между желудочком и предсердием. Сейчас этот метод известен в хирургической практике под названием метода Шумакова.
По окончании аспирантуры мы рекомендовали Валерия Шумакова, так же как и Глеба Соловьева, в институт экспериментальной и клинической хирургии. Там он стал профессором и ныне заведует лабораторией, которая конструирует искусственное механическое сердце. Идея эта весьма перспективна.
Одновременно с Соловьевым на кафедре учился в аспирантуре молодой врач, выпускник Каунасского медицинского института Ю. Бредикис.
Высокий, сильный, он обладал великолепными физическими данными. (Кстати говоря, Бредикис долгие годы успешно занимался штангой.) Бредикиса также увлекала идея хирургического лечения заболеваний сердца. Но шел он своим путем. Разработав проекцию на грудную клетку важнейших отделов сердца, он стал изучать ответную реакцию сердца на различные механические воздействия, начиная с уколов и кончая разрезами, наносимыми при операции. В свое время я также изучал реакцию тканей сердца при введении иглы в стенку левого желудочка. В основу методики Ю. Бредикис положил уже разработанный мною метод введения в полость сердца — желудочек — лекарственных веществ.
Но Бредикис пошел дальше. Он доказал, что сердце переносит травмы не только иглой, но и скальпелем. Эти данные, полученные в эксперименте на животных, позволили более смело ставить вопрос о расширении круга оперативных вмешательств на сердце, вплоть до вскрытия его полостей.
Позднее, когда Бредикис уедет к себе на родину в Каунас и возглавит кафедру хирургии, он станет успешно развивать новую область хирургии — реконструктивные операции на сердце. А пока он аспирант и всецело поглощен своей диссертацией. Кроме того, учится вести занятия по топографической анатомии и оперативной хирургии со студентами…
Приятно слышать, что сейчас Бредикис не только хороший специалист-хирург, но и общественный деятель. В 1969 году его избрали членом-корреспондентом Академии медицинских наук СССР.
Хирургия сердца и кровеносных сосудов, которой занималась кафедра, все больше привлекала внимание молодежи. В эту область устремлялись на редкость одаренные студенты. Дни и ночи проводили они в лаборатории.
Вокруг молодого ассистента Натальи Борисовны Добровой группировались энтузиасты, разрабатывавшие операции на крупных и мелких кровеносных сосудах. Студенты Константинов, Хилькин, Фальковский не давали покоя Наташе: едва заканчивались занятия, как они уже собирались в ее кабинете. А у Добровой был маленький ребенок и много забот по дому. Но, видя, как горят глаза у Константинова, который успел уже все приготовить к эксперименту, Наталья Борисовна вместе со своими помощниками спускалась в операционную и становилась за операционный стол. Подключался аппарат искусственного кровообращения, животное обкладывали льдом, чтобы понизить температуру тела, включались аппараты для наблюдения за жизнедеятельностью отдельных важнейших систем (артериального и венозного давления, функции головного мозга и др.). Собака переводилась на искусственное дыхание.
Несколько часов длилась сложнейшая операция на самом крупном артериальном стволе — на дуге аорты — сосуде, который отходит прямо от сердца. Вместе со своими учениками Доброва разрабатывала модель новой операции — удаления участка крупного ствола и замещения его гофрированной трубкой из синтетического материала. Собака в дальнейшем должна была жить с протезом.
Не обходилось и без курьезов. Как-то Борис Константинов вывел на прогулку собаку с искусственной дугой аорты. Его сразу же окружили товарищи, среди которых была, видимо, небезразличная для него студентка. Константинов стал оживленно рассказывать об удачно прошедшей операции.
— Вот видите, — говорил он, — собака себя отлично чувствует! А как она ко мне привязалась! — И… отпустил поводок.
В то же мгновение пес рванулся вперед и скрылся из виду. Товарищи начали было смеяться над происшествием, но, видя, как сокрушается Борис, вместе с ним бросились искать собаку. Но ее и след простыл… Константинову здорово досталось тогда от Натальи Борисовны. Она коршуном налетела на него, упрекая в никчемном хвастовстве. Борис долго переживал свою оплошность.
Вначале у Добровой и ее помощников не все шло гладко. Гофрированный протез оказался чрезвычайно пористым и пропускал через свои стенки кровь. Пришлось ломать голову над созданием другой ткани.
Очень сложным делом было соединить искусственный протез с концами сосуда. Десятки, сотни раз отрабатывалась на собаках техника наложения сосудистого шва, то с помощью аппарата, то ручным методом. От беспрерывных упражнений в технике наложения шва студенты ходили с мозолями на пальцах.
Наконец операция, которая вначале занимала шесть-семь часов, стала выполняться за полтора-два часа. Швы, наложенные на месте соединения протеза с сосудами, держались теперь прочно, гофрированная трубка хорошо проходила, и животное сравнительно легко переносило тяжелую операцию. Таких операций было сделано уж около полусотни. И большинство из них прошло с хорошим результатом. Это давало основание для рекомендации операции в клинику.
Такого рода операций на больных, за исключением американца Ди-Бэйки, в 50-х годах еще никто не делал. Да и тот прибегал к ней в одном-двух случаях.
Вскоре идея замещения отдельных участков кровеносных сосудов настолько поглотила Н. Б. Доброву, что она оставила педагогическую работу на кафедре и перешла в научно-исследовательский институт, где стала заведовать лабораторией по изучению пластмасс в хирургии. Она приняла деятельное участие в создании новых протезов как для кровеносных сосудов, так и клапанов сердца. Ее доклады и сообщения на съездах и конференциях, научные статьи в печати привлекли внимание специалистов.
Доброва стала как бы связующим звеном между химическими предприятиями и больничными учреждениями. Пройдет несколько лет, и, когда перед Министерством здравоохранения встанет задача создания специального института по полимерам в медицине, Наталью Борисовну пригласят на ответственный пост заместителя директора по науке.
А ближайший помощник и ученик Добровой Борис Константинов успешно закончил аспирантуру и был рекомендован в Институт сердечно-сосудистой хирургии имени А. Н. Бакулева. Вскоре он стал одним из крупнейших специалистов в области операций на сердце у новорожденных. Здесь проявились его способности не только как хирурга-оператора, но и как блестящего организатора, умеющего великолепно наладить систему диагностики, хирургического лечения и выхаживания детей. Этому во многом способствует то, что Борис на редкость чутко и заботливо вникает во все детали ухода за прооперированными малышами.
Одной из ведущих проблем на нашей кафедре была проблема хирургического лечения кровеносных сосудов. Ассистент кафедры М. В. Биленко взяла на себя разработку операций на сосудах мелкого диаметра.
Биленко обладала качествами, необходимыми для исследователя, — упорством, тщательностью, целеустремленностью. Она могла копаться в литературных источниках, сверяя одни данные с другими до тех пор, пока не находила нужное, касалось ли это большого теоретического вопроса или менее важного, имеющего чисто практическое значение. Именно Биленко обратила внимание на очень существенный момент: на частоту осложнений при операциях на кровеносных сосудах влияет выбор материала для пластики и диаметр сосуда, на котором производится операция, — чем больше диаметр, тем лучше результаты операции.
Марина стала подбирать материалы, которые могли быть использованы в хирургии кровеносных сосудов. Она проверила большое число биологических и синтетических материалов и доказала, что наилучший результат при пластике сосуда мелкого диаметра получается тогда, когда используются собственные вены животного, взятые по соседству от артерии. Кроме того, Биленко доказала, что при операциях несомненное преимущество следует отдать механическому шву, а не ручному, ибо, как бы ни было высоко мастерство хирурга, он не может обращаться с мелкими сосудами так тонко и деликатно, как это делает сосудосшивающий аппарат.
Однако, отдавая предпочтение механическому шву при операциях на кровеносных сосудах в обычных условиях, когда рана чистая, не заражена инфекцией, мы встали перед другой проблемой: как быть в случае нагноения раны? Можно ли при этом накладывать на кровеносные сосуды швы? Ведь до сих пор существовало мнение, что, если в ране появилась инфекция, она неизбежно расплавит стенку сосуда на месте шва. Поэтому в таких случаях старались швы не накладывать, ограничиваясь перевязкой сосудов лигатурой.
Ассистент И. А. Сычеников, проведя ряд интересных экспериментов на животных, доказал, что и при нагноившейся ране швы на сосуды можно накладывать безбоязненно, если использовать при этом антибиотики. Затем он продолжил свои эксперименты по пластике кровеносных сосудов, применив для этих целей полубиологические протезы, пропитанные гепарином, препятствующим свертыванию крови, и антибиотиками, направленными против инфекции в ране. Этой теме была посвящена его докторская диссертация, которую он блестяще защитил в конце 1972 года.
ВЕРНЫЕ ПОМОЩНИКИ
Далеко не последнюю роль в научной работе на кафедре играет обслуживающий персонал: операционные сестры, наркотизаторы, работники вивария.
От того, насколько слаженно работает операционный блок, как готовится и стерилизуется материал, дается наркоз, подчас зависит и исход операции, и конечный результат опыта. Даже когда операция выполнена при строгом соблюдении всех правил асептики, это еще не значит, что все благополучно, что животное непременно будет жить. Наступает самый трудный период — выхаживание.
После серьезной операции, например пересадки животному кишки, задней конечности, желудка, легких или почки, хирургу и его помощникам долго не придется спать. Сутками они будут выхаживать свою собаку — поить с ложечки молоком, кормить бульоном и т. д. А потом, когда четвероногая пациентка начнет вставать и ходить, ее будут выводить на прогулку. Операционная сестра или няня сошьет для нее теплый жилет. Им всем одинаково дорог успех эксперимента. Такая общность интересов сближает людей, идет на пользу делу.
В то время, когда И. А. Сычеников работал над применением антибиотиков при наложении швов на сосуды, его избрали секретарем партийного комитета института. Это обязывало его много времени отдавать заседаниям парткома, подготовке собраний. Бывало так, что во время заседания он вдруг вспоминал: ему необходимо сейчас, сию же минуту быть в лаборатории для какого-нибудь неотложного дела. Он просил кого-нибудь из товарищей подменить его, а сам пулей мчался в лабораторию, где его уже ждали операционные сестры и обслуживающий персонал. Чувствуя себя виноватым, он безропотно переносил едкие замечания старшей медицинской сестры Галины Волковой.
Галя давно работала на кафедре, и не один диссертант при защите выражал ей искреннюю благодарность за помощь в работе, особенно когда он впервые самостоятельно ставил эксперимент. Перед операцией они вместе отбирали необходимые хирургические инструменты, шовный и перевязочный материал и совместно решали, какой лучше дать собаке наркоз. У операционной сестры глаз наметан, и она безошибочно определяет — стоит брать в опыт собаку или лучше сначала ее подкормить, подправить.
Внешне суровая, застенчивая, Волкова не терпит многословия. Ее трудно «расшевелить», вызвать на откровенный разговор. Может быть, это от того, что девушка рано осталась без отца и матери. В доме она за старшую. Надо накормить, обуть, одеть братишку и сестренку, отправить в школу. А потом она и сама мечтает поступить на вечерний факультет. У нас в коллективе ее любят, уважают, ставят в пример многим, кто «спотыкается», в том числе и студентам.
Был на нашей кафедре и еще один надежный, незаменимый помощник — тетя Поля. Когда-то она жила в деревне, имела семью, небольшое хозяйство. Но пришла война, фашисты сожгли дом, угнали детей, а муж пропал без вести. Так и осталась одна-одинешенька на белом свете. Погоревала, поплакала на пепелище и решила ехать куда глаза глядят. Попутной машиной доехала до Москвы и здесь устроилась уборщицей. Вскоре тетя Поля перешла к нам на кафедру. С ее приходом виварий преобразился. В нем стало чисто, как в палате, собаки сытые, ухоженные. Они нетерпеливо ждут, когда своей неторопливой походкой, пошатываясь под тяжестью ведер с едой, появится их кормилица тетя Поля. Любую, самую злую собаку она легко и свободно выводит из клетки и отправляется с ней в операционную. При ней они позволят экспериментатору сделать все необходимые исследования, даже болезненные уколы.
Вместе с хирургом она неотлучно дежурит у оперированной собаки, ожидая, когда та оправится. Если «больной» плохо, тетя Поля завернет ее в теплое одеяло, сядет рядом с клеткой, разговаривает, как с малышом. А потом подробно расскажет врачу о своих наблюдениях, и тот занесет их в протокол как важнейший материал. Когда случалось, что собака после операции погибала, тетя Поля долго ходила расстроенная. Честный труд и доброе сердце этой женщины очень помогали экспериментаторам. Трудно было бы работать хирургам без таких скромных и самоотверженных людей.
ВАЖНАЯ ПРОБЛЕМА
Применение синтетических материалов для пластики сосудов, которое мы начали осуществлять с конца 50-х годов, вскоре показало, что вставки из синтетического материала — лавсановые, капроновые, тефлоновые, дакроновые — изменяются в организме, становятся хрупкими. Материал как бы стареет, и сосуд на месте операции подвергается значительным изменениям. Он становится трудно проходимым для крови и, следовательно, теряет свои физиологические свойства. Это заставило делать повторные операции уже по поводу патологии вставленного участка сосуда. Возник жизненно важный вопрос: как сделать сосуд таким, чтобы он вжился в организм, не был инородным телом и не приводил к тяжелым последствиям? От успешного решения вопроса зависело многое.
На кафедре над этой проблемой стал работать аспирант Анатолий Хилькин — живой, энергичный парень, большой спорщик, но хороший товарищ и помощник в работе. Вместе с группой студентов он стал искать такой биологический материал, который в соединении с синтетическим мог быть использован для полубиологического протеза.
Настойчивые поиски и эксперименты увенчались успехом. Было обнаружено: если сетку из синтетического материала — лавсана или тефлона — пропитать коллагеном, полученным после вываривания сухожилий животных, а из сетки сделать трубку, она в дальнейшем становится непроницаемой для тока крови. Пропитанная коллагеном трубка вставляется на место повреждения кровеносного сосуда, вживается в организм и становится как бы его составной частью. Чтобы на месте шва или на протяжении вставленной трубки не образовался тромб, последнюю пропитывают гепарином — веществом, препятствующим свертыванию крови.
Так в результате упорных поисков был найден подходящий пластический материал для операций не только на артериях, но и на венах, то есть на кровеносных сосудах, где ток крови обычно замедлен, что, как известно, способствует быстрому формированию тромба.
Полубиологическими протезами заинтересовались не только экспериментаторы, но и клиницисты. Вскоре встал вопрос об организации промышленного изготовления полубиологических протезов различного диаметра и размера, чтобы обеспечить ими лечебные учреждения в достаточном количестве.
Так теоретическая кафедра — кафедра топографической анатомии и оперативной хирургии — помогла клиницистам в важнейшем деле хирургии сердца и кровеносных сосудов.
Мы оценивали свои успехи весьма скромно, понимая, что главные узловые вопросы этой проблемы будут решаться в клинике. Вместе с тем наше участие в обосновании некоторых операций, в разработке новых моделей, апробации материалов, новых технических приемов в какой-то мере способствовало решению насущных проблем хирургии. Не случайно некоторые питомцы кафедры, получив у нас подготовку, пошли в большую хирургию.
Кафедра топографической анатомии и оперативной хирургии все больше и больше сближалась с клиникой. И не только в разработке хирургии сердца и сосудов, но и в решении других, сугубо теоретических вопросов. Мы стремились и стремимся строить свою работу так, чтобы исследования помогали практическим врачам лучше диагностировать и лечить хирургические заболевания. Даже в такой области, как изучение фасций и клетчаточных пространств человека, иначе говоря оболочек мышц, футляров кровеносных сосудов, нервных стволов, мы преследуем цель анатомически изучить развитие и распространение гнойно-воспалительных процессов, обосновать наиболее рациональные методы лечения их.
Эта проблема долгое время оставалась в тени, пока хирурги, особенно во время войны, не убедились, что развитие и распространение гнойных осложнений нередко зависит от особенностей строения и расположения фасциальных футляров в области ранения, наличия здесь клетчаточных щелей, по которым обычно «продвигается» воспалительный процесс.
Наши предшественники, в частности И. П. Матюшенков, не без основания рассматривали фасции как продолжение костного остова человека и придавали им значительную роль в функции органа, особенно в местах соединения футляров друг с другом. Если нарушить целостность мест соединения футляров, то не только резко понижается сократительная функция мышц, но широко раскрываются межмышечные щели, что способствует гнойным осложнениям ран.
В течение многих лет изучение фасций и клетчаточных пространств стало такой же важной темой в работе кафедры, как и экспериментальные исследования по хирургии сердца и кровеносных сосудов. Необходимость изучения соединительнотканых межмышечных перегородок, мышечных футляров, клетчатки, которые находятся обычно между мышцами в щелях, где проходят сосуды и нервы, вытекает из огромного опыта лечения осложнений после огнестрельных ранений. Опыт военно-полевой хирургии натолкнул топографов и анатомов на более тщательное изучение, этих важных анатомических образований, которые во многом обусловливают развитие и распространение гнойно-воспалительных процессов.
КИМ ЦОН СИК ЗАЩИЩАЕТ ДИССЕРТАЦИЮ
Изучить фасции и клетчаточные пространства человека, установить существующие анатомические связи между ними, выяснить их роль в патологии, дать анатомо-физиологическое обоснование хирургическим доступам при лечении гнойных процессов — все эти вопросы легли в основу многолетней работы коллектива кафедры.
Но мы «легли на курс» не сразу. В те годы еще не была разработана методика исследования, не выяснено, как нужно документировать полученные результаты и, наконец, на каком материале целесообразнее проводить работу. Шли горячие споры о том, как лучше подойти к разрешению этих вопросов, кого привлечь к анатомическим исследованиям.
Дело в том, что проводить эксперименты на трупах много сложнее, чем экспериментировать на животных. Надо сидеть и препарировать ночами, уметь не только хорошо владеть скальпелем, но и заполнять полости и щели контрастными массами, производить рентгеновские снимки, делать безупречно тонкие пластинчатые срезы, раскрашивать их, терпеливо протоколировать полученные данные, производить необходимые зарисовки и фотографии.
Люди нетерпеливые, непоседливые не в состоянии долго заниматься столь кропотливым трудом; для этого надо обладать особыми качествами. Такими качествами в полной мере был наделен ассистент кафедры Игорь Кирпатовский. Еще будучи студентом, он занимался исследованием фасций стопы человека. Забывая о времени, сидел и препарировал одну стопу за другой. Не раз, бывало, я подходил к его столу, а он, поглощенный работой, даже не замечал меня. Фасциальные образования на стопе — мелкие, похожие на тонкие листочки — образуют футляры мышц и перегородки между ними. Выявить их не просто — надо часами сидеть и осторожно выщипывать мышечные волокна, постоянно промывая ткани в растворе формалина. Необходимо, далее, так же тщательно обработать все имеющиеся фасциальные образования, систематизировать их, описать, а затем сравнить данные нескольких стоп, выявить общие закономерности в их строении.
Разобраться в соединительных футлярах мышц стопы невероятно трудно, но Игорь настойчиво шел к поставленной цели. Ему удалось не только описать все эти сложные образования, но и подметить важную особенность, имеющую большое теоретическое и практическое значение. Кирпатовский установил, что все футляры мышц фиксируются — прямо или косвенно — к определенным соединительнотканым пластинкам, делящим стопу на ряд отсеков. Стоит рассечь пластинку, и группы мышц, собранных как бы в пучок, сразу же рассыпаются.
На первый взгляд это не имеет большого практического значения. В действительности же при флегмонах стопы, то есть гнойном заболевании ее, хирург, зная своеобразное строение футляров и перегородок, не будет теперь без крайней нужды пересекать их, ибо это может создать дополнительные условия для развития и распространения воспалительного процесса.
Так решение одной проблемы повлекло за собой другое — выяснение роли подобных фасциальных узлов (так мы назвали место соединения футляров друг с другом).
Интересную работу в этом отношении выполнил аспирант Ким Цон Сик, приехавший к нам из КНДР. Вначале мы испытывали некоторые сомнения в том, что Ким Цон Сик сможет справиться с такой серьезной темой диссертации, как изучение фасций и клетчаточных пространств стенки живота. Кореец совсем не знал русского языка. Единственное слово, которое он употреблял во всех случаях жизни, — это «здравствуйте»…
А срок аспирантуры у него тот же, что и у других, — три года. За это время он должен был не только выполнить ряд работ, но и защитить кандидатскую диссертацию. Ясно было, что нужно помочь юноше из братской страны.
Доцент кафедры Ф. Д. Николаев, старый член партии, опытный, вдумчивый и рассудительный педагог, решил взять аспиранта к себе. Я охотно согласился на это, попросил Федора Дмитриевича сообщать, как пойдут дела и чем необходимо еще помочь Ким Цон Сику. На том и порешили.
Вначале наши контакты ограничивались тем, что Ким Цон Сик приходил ко мне с анатомическими препаратами брюшной стенки, показывал важнейшие фасциальные образования и клетчаточные щели и схематические зарисовки отдельных анатомических деталей. Он показывал, а я кивком головы соглашался или не соглашался с его данными.
Постепенно у Кима начал «прорезываться голос». Через три месяца он мог уже кое-как изъясняться и даже попытался сделать на конференции небольшой реферативный доклад. Правда, слушатели не все поняли, сказалось недостаточное знание Кимом русского языка. Ким Цон Сик очень расстроился. И — с еще большим рвением взялся изучать русский язык. За год он сделал такие успехи, что я был поражен. Теперь Ким мог свободно и довольно правильно говорить по-русски.
Успешно продвигалась и его работа над диссертацией. Все вечера он просиживал на кафедре. Сделанные им препараты были настолько красиво и тщательно оформлены, что мы сочли возможным использовать их для атласа по хирургической анатомии конечностей человека.
На второй год пребывания в аспирантуре Ким Цон Сик получил группу студентов. К их чести, надо сказать, что группа приходила на занятия отлично подготовленной и всячески помогала молодому преподавателю вести занятия. А когда наступили экзамены, почти все студенты сдали теоретический и практический курс на «отлично». Ким смущенно благодарил их и говорил: «Я никогда не забуду вашу дружескую помощь».
Сейчас кандидат медицинских наук Ким Цон Сик успешно трудится у себя на родине.
ЛЕПТА КАЖДОГО
Среди аспирантов кафедры был И. П. Новиков. В первые месяцы войны он получил тяжелое ранение и на всю жизнь остался инвалидом. Я по себе знаю, как трудно, когда поражена нога, поэтому упорство и мужество Новикова вызывали у меня особое уважение. А ведь с него спрашивали, как и со всех аспирантов, без всякой скидки. Он сам настаивал на этом, и, если кто-нибудь предлагал ему помочь, скажем принести препараты в лабораторию, развесить таблицы, очень сердился. Илья Павлович не терпел сочувствия и жалости. Поднимаясь по лестнице вприпрыжку, он тащил из подвала препараты, а потом как ни в чем не бывало садился за стол и улыбался, хотя человеку внимательному видно было, как ему тяжело: лицо покрывалось потом, руки дрожали. Во время дежурства в зале он демонстративно ходил, не присаживаясь, от одного стола к другому, помогал развешивать таблицы, расставлять банки с анатомическими препаратами, приносил инструменты.
Новикова занимал вопрос, почему при ампутации конечности часто не удается купировать боль и избежать тяжелых последствий, например шока. Зная его повышенный интерес к области бедра, предложил ему исследовать строение футляров мышц бедра. Эта проблема в свое время волновала выдающегося нашего хирурга Пирогова.
Илья Павлович должен был изучать строение футляров мышц бедра и выявить, какое значение они имеют в распространении гнойных заболеваний, а также в применяемом обезболивании при ампутации конечности. Ему удалось установить, что футляры мышц имеют дефекты (отверстия), неодинаково хорошо выраженные у основания бедра и на его периферии. Через эти дефекты футляр одной мышцы сообщается с футляром другой. Более того, он нашел ответ на вопрос, почему, несмотря на хорошо сделанное местное обезболивание, больной иногда остро реагирует на пересечение мышц бедра. Крупные нервные стволы бедра, такие, как седалищный нерв, имеют самостоятельный, хорошо выраженный соединительнотканый футляр. Если анестезирующий раствор не попадает в этот футляр, то обезболивание нерва не наступает. Своим исследованием И. П. Новиков доказал необходимость введения раствора не только в мышцы, клетчатку, но и в футляры крупных нервных стволов — это позволит избежать срывов на операциях и тяжелых исходов.
— Если бы оперировавший меня хирург знал о футлярах и о том, как нужно вводить обезболивающие средства, — сказал мне однажды Илья Павлович, — я избежал бы многих тяжелых минут…
Соединительнотканые футляры изучало несколько аспирантов. Участник Отечественной войны В. А. Клепиков выполнил интересную работу по фасциальным образованиям кисти; И. Котельникова собрала материалы по строению фасциальных футляров мышц голени; Т. М. Кариев — по фасциям и клетчаточным пространствам плеча. А. И. Емельяшенков изучил клетчаточные пространства плечевого пояса. И. Г. Гурбаналиев получил полезные данные по топографической анатомии плечевого сустава. Л. Б. Симонова исследовала фасции и клетчаточные пространства ягодичной области.
Каждый вносил свою лепту в решение общей научной проблемы, вложил много сил и терпения, пережил немало трудных минут. Помню, как болезненно переживала Ирина Котельникова неудачи при освоении методики изготовления анатомических препаратов. Ира пришла на кафедру прямо со студенческой скамьи — худенькая, хрупкая, с милым, приятным лицом. Товарищи по кружку, где они вместе работали два года, заверяли меня в том, что на Ирину можно смело положиться, справится с любой работой.
И хотя мы обычно при отборе в аспирантуру отдаем предпочтение врачам с опытом и практическим стажем по хирургии, Котельникову в аспирантуру все-таки взяли. Вскоре я предложил ей тему кандидатской диссертации: изучить соединительнотканые футляры мышц голени, где часто возникают осложнения как после огнестрельных ранений, так и при производственных травмах.
Ирина увлеклась этой работой. Но видимо, по молодости лет, желая доказать всем, что она «сама большая» и может выполнить тему самостоятельно, Котельникова стала избегать помощи товарищей. И конечно, переоценила свои возможности, знание предмета. Ее доклад на конференции подвергся резкой критике за ряд погрешностей в документации анатомического материала. Пришлось все начинать сначала. Досталось и мне, как руководителю. «Ну можно ли молодую аспирантку оставлять без должного внимания и руководства?!» — справедливо критиковала меня наш парторг Тамара Ивановна Аникина.
Мне ничего не оставалось, как согласиться с ее доводами и сделать для себя выводы на будущее.
После конференции мы долго сидели с Ириной и обсуждали наши дела. Сквозь слезы она говорила:
— Все равно, вот увидите, докажу, что умею работать не хуже других…
После того, что случилось, другие аспиранты стали чаще теребить своих руководителей.
Профессор А. А. Травин, мой заместитель по кафедре, так же как и я, засел за проверку протоколов и изготовленных аспирантами препаратов. Мы более систематически проверяли работы молодых, заставляли переделывать уже написанные главы, проводить дополнительные исследования. Делалось все, чтобы каждая работа при защите могла получить высокую оценку Ученого совета института.
Успехи и неудачи в учебной и научной работе горячо обсуждались на заседаниях партийной группы. Здесь откровенно высказывались различные точки зрения, подвергались критике недостатки. Не спасало ни положение на кафедре, ни заслуги перед институтом. Если профессор или доцент плохо прочитали лекцию, им об этом говорили прямо в лицо, без стеснения. Так было заведено на кафедре давно, и мы оберегали добрые традиции.
Доцент Т. И. Аникина взяла на себя разработку наиболее трудного и сложного раздела — фасциальных образований области лица. Здесь на сравнительно небольшой площади находится ряд жизненно важных органов и анатомических образований, тесно связанных друг с другом посредством фасций и клетчаточных щелей. Изучить их строение, дать правильное объяснение течению и развитию воспалительных процессов на лице, разработать наиболее рациональные доступы к гнойно-воспалительным очагам в глубоких отделах лица, методы обезболивания — все эти задачи нашли свое разрешение в большой работе, которую представила Тамара Ивановна к защите на степень доктора медицинских наук.
Аникина — талантливый преподаватель и на редкость упорный, организованный научный исследователь. Несмотря на болезнь, Тамара Ивановна не покладая рук трудится в лаборатории, осваивает сложнейшие методики, поднимает ворох литературы, постоянно консультирует в клинике. Вместе с тем она как парторг неустанно помогает товарищам, не дает пощады ни себе, ни другим.
Вместе с Т. И. Аникиной мы обобщили материалы кафедры по изучению фасций человека и написали совместный труд, который в 1972 году был удостоен Президиумом АМН СССР премии имени В. Н. Шевкуненко.
Сама отличающаяся исключительной научной добросовестностью, Тамара Ивановна заставляла и других по многу раз переделывать опыты и уже написанные главы диссертаций. Она не уставала напоминать всем, кто работал с нею: диссертация, вышедшая с нашим грифом, должна отвечать самым высоким требованиям.
А требования на кафедре действительно строгие. Диссертация, представленная к защите, непременно должна содержать новые теоретические выводы, солидно обоснованные фактами, таблицами, рисунками, рентгенограммами. Кроме того, диссертант должен уметь доложить ее Ученому совету. Если же он плохо владеет материалом, запинается, заглядывает в текст — защита откладывается.
Мы руководствуемся принципом: диссертация не личное дело соискателя, в ней заинтересован весь коллектив.
Экзамен перед Ученым советом, считаем мы, держит не только диссертант, но и вся кафедра. Поэтому каждая защита — большое событие в жизни коллектива, которое затрагивает всех, от профессора до служителя. Сотрудники кафедры твердо знают, что без творческой научной работы всего коллектива жизнь кафедры не будет полноценной, от нее отвернутся и студенты. Вот потому-то мы и отстаиваем свободное посещение лекций. Это заставит каждую кафедру настойчиво искать пути, чтобы заинтересовать студентов, привлечь их к научной деятельности. Пока же по этому вопросу идут бесплодные дискуссии…
Придавая важное значение лекции в обучении и воспитании студентов, всячески стремимся поднять их уровень. Добиваемся того, чтобы каждая лекция не только хорошо читалась, но и иллюстрировалась отличными фотографиями и кинофильмами, сопровождалась показом типичных операций. Для лучшего усвоения излагаемого материала, особенно, когда речь идет о сложной операции, нами подготовлено несколько цветных короткометражных фильмов.
Параллельно с читаемым курсом на кафедре ведутся практические занятия. Их проводят ассистенты и аспиранты второго года обучения. За то время, которое отводится по плану на изучение оперативной хирургии, студент успевает изучить наиболее важные области человеческого тела и выполнить типичные операции применительно к его будущей практической деятельности. Каждое занятие насыщено до предела. Студенту приходится много работать не только на кафедре, но и дома — по учебнику, атласу, руководству. Те, кто хотят глубже изучить нашу дисциплину, обычно работают в научном кружке, помогают ассистентам ставить опыты, затем некоторые из них получают темы и ведут научные исследования самостоятельно.
Необходима активная педагогическая работа с группой, и вестись она должна не формально, от случая к случаю, а каждодневно. Ассистент должен уметь не только дать знания, а разбудить интерес к ним, привить любовь к предмету, к хирургии. Студенческая группа — маленький коллектив, «сплав молодости, опыта и способностей». Студенты в группе непохожи друг на друга, и надо понимать каждого из них, вникать в их дела и заботы. Разные пути привели людей в медицинский институт. Одни оказались на студенческой скамье сразу же после окончания десятилетки, другие отслужили в армии, третьи смогли учиться, отработав несколько лет на производстве или в больнице. Следовательно, уровень их знаний да и возраст неодинаковы. Поэтому важное значение имеет дифференцированный подход преподавателя к каждому студенту, с учетом его подготовки и возможностей, дружеская помощь в овладении знаниями и практическими навыками (подробно разговор об этом пойдет дальше).
Случилось так, что мои научные интересы совпали с желанием ассистентов обобщить многолетний опыт преподавания двуединой дисциплины — топографической анатомии и оперативной хирургии.
Мы задумали создать такое практическое руководство по топографической анатомии, которое дало бы возможность студентам и врачам самостоятельно, без посторонней помощи, изучить хирургическую анатомию важнейших областей человеческого тела. Причем особое внимание уделялось изучению анатомических образований, определяющих хирургическое значение области (крупные сосуды, нервы, суставы).
Предстояла долгая, кропотливая работа. Сложность задуманной книги заключалась в том, что ни у нас, ни за рубежом ничего подобного еще не было. Имелись учебники, руководства, атласы по топографической анатомии. Но практического руководства до сих пор создано не было, хотя потребность в нем чувствовалась огромная, ибо коренным образом изменились методы преподавания в высшей школе. На всех кафедрах, в том числе и на нашей, требовали от студентов умения самостоятельно работать. Для этого их надлежало вооружить методическим руководством. В отличие от существовавших учебников по топографической анатомии, мы хотели дать здесь подробное описание методики препарирования по областям, то есть прежде всего того, как находить и выделять нужные анатомические образования.
Материал в пособии нужно было расположить так, чтобы для пользования им вовсе не требовалось изучать целый раздел или главу. Студент или хирург мог выбрать по подзаголовку то, что ему практически требуется в данный момент. Или то, что необходимо по программе. Это может помочь ему и при оперативных вмешательствах на жизненно важных органах и тканях. Так мы шли к осуществлению задуманного плана создания практического руководства по топографической анатомии.
Коллектив кафедры разработал макет учебного пособия, определил отдельные разделы, главы; был отобран иллюстративный материал, облегчающий восприятие текста. Особенно настойчиво искали форму изложения анатомического материала, чтобы сделать руководство доступным для каждого, кто будет им пользоваться.
В муках творчества родились первые главы. Критиковали друг друга беспощадно, но никто не обижался, когда ему говорили, что глава написана сухо, нет должной последовательности, мало иллюстраций и т. д. Вместе со мной и доцентом Ю. М. Бомаш авторы по нескольку раз переделывали своя главы. Затем их выносили на суд студентов и аспирантов, практических врачей, работавших на нашей кафедре. Так в поиске, труде, волнениях, незаметно день за днем прошло десять лет. За это время каждый из тех, кто принимал активное участие в составлении учебного пособия, вырос, приобрел опыт, знания; многие стали незаурядными специалистами, некоторые перешли на самостоятельную работу. Наконец практическое руководство по топографической анатомии было готово. Оно отражало многолетний опыт преподавания нашей дисциплины в институте.
Уже вскоре после выхода (в 1964 году) руководства в свет стали получать десятки отзывов. Это принесло чувство удовлетворения. Никто уже не сетовал, что столько времени и сил ушло на подготовку и выпуск этого труда.
Профессор Б. М. Хромов в рецензии на наше пособие писал:
«…авторам удалось написать оригинальное, именно практическое руководство по топографической анатомии, подобного которому в нашей литературе еще не было». И далее: «Очень многое из описанного в книге имеет непосредственное отношение к практической работе хирурга, в частности для операционных доступов».
Рецензенты сходились на том, что руководство будет полезно не только студентам и преподавателям кафедр топографической анатомии, но и врачам многих специальностей.
Замечу, что многолетняя наша работа не только не выбила из «научного седла» коллектив кафедры, но, наоборот, заставила всех ассистентов и аспирантов еще упорнее вести исследования по экспериментальной хирургии и топографической анатомии. Особенно оживились исследования по фасциям, кровеносным сосудам, нервам, а также хирургическим подходам к этим образованиям, играющим большую роль при ряде заболеваний.
В это же время вместе с профессором А. А. Травиным мы вели кропотливую работу по созданию еще одного капитального руководства — по хирургической анатомии верхних и нижних конечностей человека. Оперативные вмешательства на верхней и нижней конечностях производятся очень часто, и необходимость таких операций очевидна. Но любая операция нуждается в обосновании не только клинически и с точки зрения хирургической техники, но и анатомически. Анатомическое обоснование операции — это важнейший фактор, нередко определяющий характер оперативного вмешательства и его исход.
Цель новой книги сводилась к тому, чтобы дать практическому врачу-хирургу отправные топографо-анатомические сведения для диагностики и оперативного лечения заболеваний верхних и нижних конечностей человека.
Под этим углом зрения и строилась вся работа по анализу, подбору и подготовке необходимых материалов. Трудность состояла в том, что мы задумали создать хирургическое руководство, которое бы содержало новейшие данные по хирургической анатомии конечностей и основывалось бы на собственных анатомических исследованиях.
В нашей работе помимо врачей участвовали десятки художников. Они с натуры зарисовывали сделанные препараты. И в этом были свои трудности. Оказалось, что не каждый художник мог работать вместе с нами в морге, делать там эти зарисовки. Нередко художник на полпути бросал работу, потому что не выдерживал обстановки морга и вида широко раскрытой раны. Он бледнел, покрывался холодным потом, и, конечно, ему было уже не до рисования.
Сколько было сделано препаратов А. А. Травиным и его помощниками, учесть трудно. Я всегда восхищался упорством и настойчивостью Анатолия Афанасьевича, который вынужден был по многу раз делать один и тот же препарат, пока художник не изучит досконально все нужные анатомические образования области и не воспроизведет их с абсолютной точностью на таблице. А художник вдруг начинал капризничать, жаловаться на плохое освещение, плохую бумагу и т. д. Словом, требовал к себе «врачебного» подхода, внимания и заботы. Вообще, что претерпевали авторы руководства, одному богу известно! Трудно было получить в ночное время материал, доставить его в секционный зал, сидеть всю ночь за приготовлением препарата. А на следующий день, как обычно, читать лекцию или проводить практические занятия со студентами. (И кому какое дело до того, спал ты или нет! Разве только Анна Степановна, старый препаратор кафедры, заметит круги под глазами и серый цвет лица и принесет в кабинет стакан крепкого, горячего чая.)
Так прошло два года. Однажды к нам на кафедру зашел тогдашний директор Медгиза В. М. Банщиков. Он всегда горячо нас поддерживал и теперь решил посмотреть уже подготовленный иллюстративный материал. Но какой удар нас ждал! Просмотрев целую кипу рисунков, Банщиков неожиданно заявил:
— Нет, все это положительно никуда не годится; рисунки надо делать заново!
Когда он ушел, мы долго не могли прийти в себя. Из огромного числа рисунков не забраковано было всего несколько. Это значило, что двухлетний труд, бессонные ночи, проведенные с художниками в морге за препарированием, — все пошло прахом!
Трудно было примириться с мыслью, что надо заново садиться за препаровку и подолгу растолковывать художникам особенности препарата, подолгу спорить с ними по поводу той или иной детали на рисунке, которую непременно следует подчеркнуть, выделить или, наоборот, притушить. Словом, предстояла гигантская работа, а наши возможности ограничивались двумя художниками, чьи рисунки понравились Банщикову. Впрочем, надо отдать им должное. Эти художники — Ю. Р. Гржешкевич и Т. В. Беляева совсем вжились в будущие книги, заразились нашим энтузиазмом и работали отлично. Благодаря этому ими были созданы подлинно художественные иллюстрации, которые впоследствии получили высокую оценку на различных выставках, где они демонстрировали свои оригинальные рисунки, сделанные с натуры.
Поскольку наша работа в первую очередь предназначалась для врачей-хирургов, особенно травматологов и ортопедов, мы постоянно показывали им законченные разделы. Доложили о своей работе и в прославленном коллективе врачей-хирургов Научно-исследовательского института имени А. В. Вишневского. Вывесили там для обозрения цветные таблицы и рисунки. Обмен мнениями был откровенным и оживленным. Хирурги похвалили нас, но и упрекнули за слишком растянутые сроки подготовки труда к печати. Упрек был, разумеется, вполне справедливым.
В институте имени Склифосовского врачи-травматологи просили дать побольше анатомического материала в плане их операций по скорой помощи. А тут в 1962 году подоспел Всесоюзный съезд хирургов, и мы уже демонстрировали макет руководства по хирургической анатомии конечностей в 2 томах.
Так постепенно, шаг за шагом рождалось руководство, созданное на большом анатомическом материале с учетом последних достижений отечественной и мировой науки. Первый том — «Хирургическая анатомия нижних конечностей» — вышел в свет в 1963 году, а второй — «Хирургическая анатомия верхних конечностей» — в 1965-м.
Мы с нетерпением и некоторой опаской ждали, как оценят их специалисты анатомы и хирурги-травматологи. Наконец 1 ноября 1963 года появилась первая рецензия в «Медицинской газете», написанная видным ученым-анатомом Д. А. Ждановым. Он одобрительно оценил труд и отметил его научное и практическое значение. После такого отзыва ведущего анатома страны, имя которого хорошо известно и за границей, на душе стало как-то легче.
Затем в журнале «Хирургия» (№ 9 за 1965 год) появилась рецензия известного хирурга-ортопеда М. В. Волкова, руководителя Центрального научно-исследовательского института травматологии и ортопедии. Он тоже весьма положительно отозвался о наших работах.
Главный хирург института имени Склифосовского профессор Б. А. Петров писал о книге «Хирургическая анатомия нижних конечностей» следующее:
«Монография представляет фундаментальное научное руководство, основанное на многолетних исследованиях авторов и изучении большого литературного материала, в частности по развитию прикладного направления в анатомии. В нем выдвигаются новые теоретические положения…»
Позднее, на Всемирной выставке книг в Лейпциге второй том — «Хирургическая анатомия верхних конечностей» — был признан одной из лучших книг мира за 1966 год. В том же году Министерство здравоохранения СССР наградило дипломом 1-й степени первый том нашего труда — «Хирургическая анатомия нижних конечностей».
Но «почивать на лаврах» авторы не собирались и принялись с удвоенной энергией за работу по подготовке третьего тома — «Хирургической анатомии живота». Как сложится этот том и когда он появится в свет, сказать трудно. Работы предстоит еще много, и она далека от своего завершения.
Работа над руководством и атласом по хирургической анатомии конечностей, в которой принимал участие почти весь коллектив кафедры, теснее связала нас с клиникой, медицинской практикой. Теперь взялись за комплексное изучение вопросов, относящихся к разработке различных диагностических методик и приемов, с обоснованием методов лечения и операции. Клиницисты, и в первую очередь хирурги, проявили особенную заинтересованность в разработке подходов к труднодоступным органам и отделам. Мои коллеги А. А. Травин и Л. К. Богуш анатомически обосновали новый хирургический подход к культе бронха после удаления легкого. Эта методика значительно улучшила результаты лечения осложнений после обширных операций на легких.
Актуальным представляется для клиницистов и дальнейшее развитие метода внутриартериального введения лекарственных веществ. Еще задолго до Великой Отечественной войны этот метод разрабатывался В. А. Ивановым и мною и получил тогда апробацию в клинике при лечении гнойных заболеваний. Во время войны его применяли для предупреждения развития тяжелых осложнений после огнестрельных повреждений черепа и конечностей. Сейчас к этому методу часто прибегают при лечении злокачественных опухолей.
Весьма перспективным и актуальным делом представляется для клиницистов и дальнейшее развитие метода внутриартериального введения лекарственных веществ (инфузии). И мне и моим коллегам довелось немало заниматься этим. Сейчас к нашему методу часто прибегают и при лечении злокачественных новообразований, а также тяжелых форм хирургических инфекций. Причем в ряде клиник разработан и широко используется метод длительной внутриартериальной инфузии лекарственных веществ.
Исследования, проведенные в хирургических клиниках Красноярского медицинского института (профессор Ю. М. Лубенский, доктор медицинских наук В. К. Сологуб), показали преимущества длительной внутриартериальной инфузии перед другими методами введения лекарств. Главное преимущество этой терапии состоит в том, что введение катетера в аорту или другой крупный сосуд позволяет создавать высокую концентрацию препарата в тканях пораженного органа и поддерживать ее в течение многих часов и дней. Это особенно важно при лечении гнойных заболеваний мозга, печени, легких, поджелудочной железы, конечностей и т. д. Профессор Лубенский, делясь своими впечатлениями о методе, который он развил на основе наших ранних работ, вспоминает о таком случае. Мальчика 11 лет доставили в клинику с тяжелым заболеванием мозга. Лицо больного было отечно, огромные темно-багровые веки закрыли глаза. На лбу и висках пальпировались плотные тромбированные вены. Мальчик метался в жару, бредил. На спасение не оставалось никакой надежды. Что делать? Решено было применить внутрикаротидную инфузию с антибиотиками, гепарином и фибринолизином. И вскоре стало выясняться со всей очевидностью — успех! Спустя три недели мальчик в хорошем состоянии был выписан из клиники.
Практика свидетельствует, что внутриартериальная инфузия лекарственных веществ оказывает благоприятное влияние на коррекцию нарушений ионного равновесия, на обменный процесс в тканях, что особенно важно при острых гнойных заболеваниях.
Опаснейшее заболевание — разлитой гнойный перитонит. Статистики говорят, что смертность при этом заболевании составляет 50—60 процентов. Комплексное лечение разлитых гнойных перитонитов с применением длительной внутриаортальной инфузии, проведенное доктором В. К. Сологубом, позволило снизить процент смертности до 21. Такого результата не добивался еще ни один исследователь!
Четко выраженный клинический эффект наблюдается при длительной аортальной инфузии лекарственных препаратов при панкреатитах, двусторонних пиэлонефритах[19]. В этих случаях большое значение придается сочетанию антибиотиков с новокаином, витаминами, гормонами и другими лекарственными препаратами.
Вот уже в течение ряда лет профессор Лубенский применяет длительную инфузию при нагноительных процессах в легких как у детей, так и у взрослых. Нередко после этого отпадала необходимость оперативного вмешательства, и больные выписывались из клиники здоровыми. У другой группы больных стихали перифокальные явления, вследствие чего значительно уменьшался объем предполагаемой операции.
Весьма ободряющие результаты получены при лечении длительной внутриартериальной инфузией бронхиальной астмы, воспалительного генеза, тромбооблитерующих заболеваний. С успехом применяется длительная инфузия с целью профилактики хирургической инфекции при тяжелых травматических поражениях мягких тканей и органов.
Но пожалуй, наиболее важным направлением в деятельности нашей кафедры за все эти годы следует считать дальнейшее развитие экспериментальной хирургии и трансплантации органов и тканей. Это большая и серьезная проблема.
Трудно сейчас найти человека, который не следил бы с волнением за достижениями нашей и зарубежной медицины в этой области. Человеку, обреченному на гибель, снова даруется жизнь. Кожа, кости, роговица, почка, кровеносные сосуды, наконец, сердце, пересаженное от другого человека, теперь продолжают служить. Это ли не фантастика?! Как же пришла медицина к таким победам, какие проблемы решают и над чем работают ученые и хирурги сейчас? Об этом и пойдет речь в следующей главе.
У каждой науки свой язык. Математика, физика, химия немыслимы без сложнейших формул и вычислений, военная наука употребляет свои термины. И нам избежать некоторой специфики в изложении, известной сухости и профессиональности языка, особенно в следующей главе, невозможно.