Плешивый вскидывает приветственно руку.
– Как там у нас с мирной рыночной торговлей? Слыхал, ты уже в склад внедрился.
– Работаем в указанном направлении, – солидно отвечаем мы. – В данной связи возникла настоятельная потребность ознакомиться с некоторыми материалами местного краеведческого музея.
– Эва, ты вспомнил, – опешивает он. – Они-то с какого боку прилепились?
– Сложная комбинация, не хочется пока вдаваться.
– Сглазить боишься?
– Вроде того.
Плешивый задумывается.
– Наследные сундуки должны находиться у старшего представителя линии. Значит, экспонаты музея хранит ведьма.
– В смысле характера?
– Мм, больше в смысле занятий. Хотя характер у нее тоже… ээ… неуживчивый.
– Не с заимки ли у Кабаньей дубравы?
– Нет, та из библиотечной ветви и просто по натуре своей нелюдима. Музейная же директорша еще при жизни отца со всеми рассорилась и перебралась в хозяйство бывшего заповедника возле обсерватории.
– Обсерватории?
– Народное название многофункциональной радиолокационной системы. И странное дело, вроде всегда одна жила, но откуда-то у нее внучка взялась. Аналогичная история потом приключилась и с той. Так что сейчас там обитает внучка внучки, не знаю, сколько раз пра положено вставлять.
– И как туда добираться?
– Можно по основной дороге на север, через пару километров на ней поворот налево. Местные же предпочитают пользоваться лесной тропинкой за подстанцией. Считается, что так быстрее.
– А полигоны тоже в тех краях?
– Пусковые установки подалее расположены.
– Радиация там есть?
– Не должно быть. Ракеты в шахтах законсервированы. Разве что заряд на какой подтекает слегка. На всякий случай, того, что растет, не ешь, из родников и ручьев не пей.
– Дышать-то там можно?
Плешивый смеется.
– Давай мы тебя сразу в скафандр обрядим. Я народ созову, скажу, Гагарин к нам по грибы пожаловал. Только ты уж крикни, когда будешь махать рукой на прощание, это самое: «Поехали!», чтоб никто не сомневался.
Представив сцену, тоже улыбаемся.
– Ладно, пошли.
– Мне еще тут надо кое-какие разногласия по поводу портупей уладить. Хочешь, подожди.
– Да нет, путь неблизкий, время дорого.
Направляемся обратным порядком в городок. Проходим его без остановок. За аркой к баракам не сворачиваем. Может, через подстанцию и быстрее, но, наверное, только если той тропинкой уже хаживал. Так что продолжаем движение по бетонной дороге, поросшей квадратами лебеды, упорно прущей из зазоров плит.
С обеих сторон лес подступает к обочинам почти вплотную, утвердившись даже в профильных рвах. Еще немного и взломает корнями полотно. Многие плиты и так уже на стыках не совпадают по уровню, и форсировать густые лебедовые полосы следует с осторожностью, чтобы не запнуться. Посему ровного маршевого хода, способствующего отрешенности от ближнего окружения, не получается.
Вообще, толком подумать в последние дни не удается. Преобладающие балаганные перебивы не дают сосредоточиться, ухватить ситуацию целиком, вникнуть в глубины. Чересчур много фрагментов, на первый взгляд, не связанных друг с другом. Но это, скорее всего, ровно наоборот, от их недостаточности. Как в разбросанном пазле. Видимо, время для общей картины еще не наступило. И для единого ритма, организующего движение. Пока на его роль претендует лишь дурачковая плясовая с притопами.
А давай-ка, Брайан, спляшем на ходу. Дабы какой эвентуальный враг, затаившийся в дремучих лесах, не только сам зарекся переступать нам путь, но и потомкам своим паче чаяния заповедал. Как там у нас?
Драку – фу!
Драку – на!
Драку – бить, бить, бить!
Ишь как действует, не только певчие, но и жужекрылые притихли. Однако даже в закольцованном виде на марш не тянет, вперед не ведет, потому что изначально настроена на поступательно-возвратное движение, проще говоря, топтание на месте.
Через пару километров дорога утыкается в поперечную, такую же бетонную. В самом основании примыкания из кустов на противоположной обочине выглядывает нечто вроде дота, оборудованного вместо окон узкой горизонтальной бойницей. Темно-серые грифельные ящерки с черным узором на спине, гревшиеся на солнышке, юркают по своим расщелинам, не интересуясь, зачем мы пожаловали и имеем ли на то дозволение в развернутом виде.
Вправо дорога просматривается лишь метров на триста, поскольку изгибается по длинной дуге почему-то к югу, хотя именно тем концом ей вроде положено выводить на север. Слева же тянется по идеальной прямой километров на пять, далее то ли заканчиваясь, то ли круто сворачивая.
Нам в ту сторону, по крайней мере, пока.
Почти сразу натыкаемся на квадрат в центре полотна, поросший уже не по периметру, а сплошняком, и не столько лебедой, сколько репьем пополам с бурьяном. Плита, покрывавшая когда-то это место, валяется шагах в двадцати дальше по дороге, словно выдранная и отброшенная. Метров через двести попадается еще одно пустое гнездо. Перевернутая плита лежит, правда, рядом.
Неожиданно осознаем, что вернулось ощущение опасности. Как в самом начале, на выходе из глиняного карьера. Левая ладонь инстинктивно приподнимается и выдвигается чуть вперед, правая неподвижно обвисает, сохраняя минимальное расстояние до рукоятки ножа в голенище.
Что-то резко ударяет между лопаток. Тело само исполняет разворот на опорной ноге, одновременно выбрасывая левую руку в трофирующем блоке. Правый кулак застывает на бедре. Но цуки наносить некуда. То, что ударило, уже валяется у наших ног. Зеленая саранча сантиметров пятнадцати длиной, можно сказать, маленькая. А где остальные? Им же положено тучей перемещаться.
Но в притихшей округе совершенно пусто. Видимо, отбилась от своих где-то в Такла-Макане, потом летела-летела-летела и уткнулась головой прямо в спину Брайана, идущего по заброшенному шоссе к дальним полигонам на свидание к ведьме. Что ж, бывает. Если кто считает по-другому, пусть попробует первым бросить в нас камень. На всякий случай вытягиваем именное оружие из ножен. Желающих посоревноваться, однако, не находится. Как хотите. Засовываем нож на место и двигаем дальше.
В конце дорога вовсе не обрывается, а даже разветвляется. Во-первых, в самом деле резко сворачивает вправо, выписывая затем зигзаг и переставая просматриваться, а во-вторых, пройдя сквозь прикрытые ажурные ворота, продолжается уже по огороженной территории чего-то, возможно, искомого хозяйства бывшего заповедника.
Проржавевшие ворота толкать не рискуем. Завалятся – объясняй потом, что Брайан не вредитель, а лишь в гости заглянул. Просто просачиваемся в заборную прореху.
Видимо, попадаем по адресу, потому как нас тут же встречают. Из кустов слева выметывается оголтелая стая шавок и пытается взять в кольцо, всячески понося на своем визгливом языке. Отступаем спиной к забору, не давая зайти сзади. Вцепится еще какая сдуру в штанину. Обслюнявит, а то и порвет.
Ждем предводительницу.
После пяти минут хоровой поносной из тех же кустов появляется сгорбленная старуха с суковатой палкой и крючковатым носом. Ведьма – это, пожалуй, эвфемизм, карга – куда точнее.
– Цыц! – произносит старуха негромко, и шавки смолкают. – Зачем пожаловал?
– По делу, – коротко отвечаем мы.
Ее реплика не длиннее:
– Излагай.
– Кое с какими материалами краеведческого музея надо ознакомиться.
– Вот как, – удивляется она. – И с какими же именно?
– Фенологический дневник хочу полистать.
– Спохватились, выходит, – усмехается старуха. – Раньше надо было тревогу бить. А то гром не грянет, мужик не перематерится. Ты чьих, кстати, будешь?
– Ничьих, сам по себе.
– А откуда?
– Издалека.
– Ну-ка, дай посмотреть.
Старуха приближается и заглядывает в глаза. У нее самой они вовсе не выцветшие и не слезящиеся. Темные и глубокие. Чтобы оторваться по собственному желанию, потребовалось бы приложить усилие. Но мы и не пытаемся, выдерживаем, не моргнув. Как же определишь код допуска без сканирования сетчатки? Хорошо еще, изучение узоров на ладонях пропустили.
– Ладно, – говорит она через полминуты, – пойдем в дом.
В сопровождении шавочного эскорта следуем за ней через кусты, выбираемся на поляну с длинным бревенчатым домом и поднимаемся на открытую веранду. Шавки останавливаются у подножия крыльца.
Старуха кивает на пластиковый стул по другую сторону столика. Сама опускается боком на ближний, продолжая опираться на свою суковатую палку.
– Все подряд будешь читать?
– Мне нужно то, что касается охотничьего племени.
– А изменение климата и поведения животных в предшествующие годы к делу, по-твоему, не относится?
– А что с ними?
– Укорачивающееся лето и лопающиеся трубы зимой, исчезающие местные виды и забредающие в здешние края, к примеру, песцы. И все это под несмолкающие крики про наступающее потепление.
Глубокомысленно морщим лоб и выдвигаем нижнюю губу.
Глобальные проблемы не наш профиль, нам бы только одну частную разрешить. Тщательно выверенным ударом.
– Ладно, – вздыхает старуха, – видимо, время осознания еще не настало. Но слова мои запомни, пригодятся. А пока я буду номер тебе искать, сходи за сипушонком.
– Кто таков?
– Детеныш сипухи, понятно.
– А сама она из каких?
– Из совиных, если не вдаваться в тонкости. Лучше бы его, конечно, брать ночью, когда мамаша охотится, но в темноте ты дупла не найдешь, новолуние нынче.
– И в какой стороне дупло искать?
– Пойдешь по центральной дороге, как она закончится, входи в лес и смотри под ноги. Возле нужного дерева наткнешься на погадки.
– От слова гадать?
– От слова гадить, грамотей. Совы свою добычу целиком глотают. Чего не сумеют переварить, в основном кости и шерсть, назад отрыгивают. Высунувшись из дупла. Так что у корней обязательно эти комочки увидишь. Прежде чем взбираться, шумни, пусть мамаша заранее вылезет. Особо бросаться на тебя не должна, но все ж не мешкай. Бери одного, спускайся и уходи побыстрее. Долго гнаться она не станет, других птенцов не бросит.