Он взял ее там же, на ковре рядом с кроватью.
В какой-то момент она напряглась, и он почувствовал это – и понял, что все произошло.
Ему хотелось издать победный рык, празднуя свой триумф; ему хотелось заплакать от стыда. Ему хотелось с благодарностью обнять ее; ему хотелось избить ее, потому что он почувствовал отвращение.
Потом они проделывали это регулярно, не реже двух раз в неделю весь последний год. Эм, конечно, ничего не сказал Донне, но и не запрещал Дон рассказывать обо всем матери, и предполагал, что та обо всем знает.
Несколько раз он даже подумывал о том, чтобы заниматься сексом втроем. Но оказалось, что Донна ничего не знала – до вчерашнего дня. Несмотря на дополнительное внимание, которое он уделял Дон, вещи, которые он ей покупал, его явно неродительские поцелуи – жена просто не могла их не замечать, – эта тупая сука ничего не поняла. Если бы она не вынюхивала, чего не следовало, если бы не стала читать дневник Дон, она, вероятно, так ничего бы и не узнала.
Но теперь все это уже в прошлом, и, прочитав письмо Донны, Эм знал, что его жизни пришел конец.
Вот когда он достал свой пистолет. Черт побери, он никогда не пойдет в тюрьму. Особенно учитывая то, в чем его обвинят.
Он лучше покончит с этим сейчас, пока все не зашло слишком далеко.
Но пуля в лоб – это не для него. Эм снова зашел на кухню и посмотрел на пистолет, так соблазнительно лежавший на столе. Нет, он не умрет таким способом. Он должен был умереть, время для этого в самом деле пришло, но способ его смерти не будет таким бессмысленным и тривиальным. Эм знал это. Он понимал это не рационально, а интуитивно, где-то в глубине сознания – так же, как и то, что солнце сегодня сядет, а завтра снова взойдет. Он закрыл глаза, вдруг ощутив какое-то странное давление на свой мозг и опасаясь головной боли. Но ее не было.
Вместо нее он почувствовал желание выйти из дома и пойти в пустыню, начинавшуюся за задним двором.
Эм нахмурился, засомневавшись в том, все ли в порядке с его разумом. Его взгляд снова сфокусировался на пистолете, но он поймал себя на мысли о том, что у него вообще нет причин для самоубийства. Он в безопасности: Донна, очевидно, не пошла в полицию. Давление на его мозг возобновилось. Эм так крепко закрыл глаза, что у него потекли слезы, и в этот момент он снова понял, что настало время умереть.
Он вышел из кухни через заднюю дверь, пересек двор, прошел мимо ржавой жаровни для барбекю и протиснулся через дыру в заборе из проволочной сетки. На секунду остановился, но не стал стряхивать пыль, песок и колючки со своей одежды, а направился в пустыню в направлении пика Апачей. За его спиной садилось солнце, и земля была залита оранжево-красным сиянием, на фоне которого чернели кактусы-сагуаро и колючие кусты окотилло.
Смерть. Он остановился. Давление на его мозг усилилось, но он начал ему сопротивлялся. Эм знал, что ему нужно двигаться вперед, продолжать идти, но он чувствовал, что Смерть близка, и сейчас он ее боялся.
Смерть, как он неожиданно понял, была не просто отсутствием жизни, но присутствием… чего-то иного. Это было не естественным прекращением функций разума и тела, а реальным, физическим концом. Эм обернулся, посмотрел на потемневшее небо на севере и почувствовал еще больший ужас. Нечто приближалось, двигалось через пустыню к нему. Он не мог видеть это нечто, но мог чувствовать его – чернота на горизонте, – и пока оно приближалось, он знал, что оно очень большое. И неимоверно древнее.
Давление на его мозг прекратилось, и Эм неожиданно пришел в себя, повернулся и побежал. Он бежал к дому – не потому, что дом мог стать убежищем; он убегал от этого приближающегося существа, от Смерти, бешено несся по песку, пытаясь убежать от приближающегося монстра. Что, черт возьми, завладело его разумом и побудило направиться сюда? Временное помешательство? Что вынудило его?
Эм поскользнулся, упал и кубарем покатился по мягкому песку на дно оврага, все еще пытаясь увидеть, что надвигалось сзади на него. Он ушиб голень о камень, колючий куст оцарапал его лицо; наконец он сильно ударился о дно оврага, услышав и почувствовав, как хрустнули кости его правой руки, на которую он с размаху упал. Эм на мгновение оцепенел, но потому вспомнил, что преследует его, и с трудом поднялся на ноги. Посмотрел наверх, прикидывая, есть ли у него шанс вкарабкаться вверх по откосу или нужно бежать по дну оврага.
Из-за поворота позади него послышался шум. Какое-то шипение с присвистом.
Это было похоже на шум воды, и на мгновение ему показалось, будто по оврагу несется водяной поток, хотя никакого дождя не было. Эм поковылял прочь от этого звука. Потом вдруг его разум накрыла, как одеялом, умиротворенность, и он уже больше не тревожился. Остановился, повернулся и пошел по направлению к источнику шума, становясь с каждым шагом все покорнее и безмятежнее.
Эм даже не закричал, когда повернул за поворот и увидел лицо Смерти…
Сью проснулась, чувствуя себя усталой. В ее мозгу перемешались картины из нескольких снов. Там было что-то про дыру в земляном полу какого-то здания, которая вела в туннель. Был сон про мужчину, приколоченного гвоздями к иве и неистово кричавшего. Потом была река крови, текущая вверх по холму.
Сью села в кровати и подоткнула под спину подушку. Вчера она поздно заснула. Джанин зашла после работы, чтобы поболтать, и осталась почти до полуночи, игнорируя прозрачные намеки родителей Сью, пытавшихся выставить ее в восемь, девять и десять, но в конце концов сдавшихся и отправившихся спать.
Джон уже ушел в школу в то время, когда Сью пошла в гостиную, но ее бабушка все еще была в постели. Девушка уже не в первый раз поймала себя на мысли: вдруг бабушка больна, что будет, если она умрет?
Сью заставила себя думать о чем-нибудь другом.
После завтрака она поехала с родителями в магазин.
Этим утром на парковке стояла всего лишь одна машина – старый зеленый «Торино», – и ее отец припарковался рядом с ним так близко, что они с матерью не могли полностью открыть со своей стороны двери и им с большим трудом удалось выбраться из машины. Наконец Сью протиснулась между двумя автомобилями и поднялась на тротуар у входа в магазин.
Ее отец взял тележку для покупок, и девушка придерживала дверь, пока ее родители входили.
Она немедленно заметила разницу.
Магазин изменился.
Ей нравилось приходить сюда: атмосфера всегда была приятной и дружелюбной, и ей нравились владельцы магазина, мистер и миссис Граймс. Но сегодня что-то было не так. В атмосфере витала какая-то враждебность, которую Сью почувствовала сразу, войдя в дверь. Девушка ощущала неприятный дискомфорт, и ей отчаянно захотелось выйти на свежий воздух.
Она видела, как родители шли по первому проходу к отделу полуфабрикатов в его дальнем конце. Они, очевидно, не чувствовали ничего необычного, ничего дурного, но когда Сью смотрела на них, ее мышцы напряглись, а беспокойство и тревога усилились. Девушка заметила, что мистера и миссис Граймс нигде не было видно. Обычно же они никогда не оставляли кассу без присмотра.
Над мясным прилавком не горели несколько ламп, поэтому весь мясной отдел был в сумраке. Ее родители вошли в него.
– Вот они где!
Она вздрогнула от звука голоса мистера Граймса и, быстро обернувшись, увидела, что он стоит позади нее и улыбается. В этой улыбке не было ничего фальшивого или зловещего, но тот факт, что владелец магазина сумел так тихо подобраться к ней, а она этого не заметила, напугал ее.
– Как дела у вас и ваших близких?
– Отлично, – сказала Сью, заставив себя улыбнуться.
Негативная атмосфера в магазине не изменилась, но девушка знала, что это никак не связано ни с капху гирнгси, ни с имо и вообще ни с чем сверхъестественным.
Вдруг ей захотелось, чтобы здесь оказалась ее бабушка. Родители свернули за угол, а Сью перешла в другой проход, глядя в дальний конец магазина. Родителей там не было, и она перешла в следующий ряд.
Миссис Граймс чуть не врезалась в нее, выскочив из-за полок, заставленных банками консервов.
Сью отступила назад с таким ощущением, будто ее резко толкнули. Вот где был источник враждебности, создававший неприятную атмосферу в магазине. Сью чувствовала почти материальные волны негатива, исходившие от этой женщины.
Миссис Граймс прошла мимо нее нахмурившись, ничего не сказав. Сью быстро двинулась по опустевшему проходу и нашла родителей в овощном отделе, где они выбирали капусту для ресторана. Мать посмотрела на нее с досадой.
– Что встала? Помогай. Принеси галлон молока.
У матери был список продуктов для дома, а у отца – для ресторана, и они ходили по магазину, выбирая продукты из обоих списков, прежде чем направиться к кассе. Там снова никого не было, мистера и миссис Граймс не было видно.
Отец Сью начал доставать продукты из тележки и ставить их на неподвижную черную ленту конвейера.
– Подожди, – сказала мать. – Мы забыли хлопья для завтрака, для Джона.
– Хлопья? – переспросил ее отец.
– Он не хочет каждый день есть рис.
– Ты испортишь мальчика, – сказал отец, но пошел вслед за матерью в проход, где стояла еда для завтрака.
Мистер и миссис Граймс появились из плохо освещенного мясного отдела и устроились за кассовым аппаратом.
– Вы уже готовы? – спросил мистер Граймс.
– Почти, – сказала Сью. – Родители сейчас выбирают хлопья.
Миссис Граймс откашлялась как-то слишком громко и мелодраматично и толкнула в бок своего мужа. Мистер Граймс выглядел смущенным и отвел ее руку, но все же повернулся к Сью. Улыбаясь, он попытался говорить естественным тоном.
– Почему ваша мать и отец всегда говорят на китайском?
Сью моргнула.
– Потому что они китайцы.
– Но теперь они в Америке.
Щеки девушки покраснели, и она почувствовала, что ей придется оправдываться.
– Что это означает? Они в Америке и должны говорить на американском? Что такое Америка? Какой язык родной для этой страны? Навахо? Хопи?