– Храните их до завтра, – перевела она. – До завтра.
– До завтра?
– Мы победим, – сказала Сью.
Она постаралась произнести это уверенно и с энтузиазмом, но не знала, верили ли ей собравшиеся здесь мужчины. У нее участился пульс, когда она переводила слова бабушки на английский.
– Завтра мы все узнаем. Сейчас она устала, – сказала Сью.
– Но мы победим? – настаивал Роберт.
– Так говорит бабушка, – ответила Сью.
После того как все ушли и дом заперли, Сью приняла душ.
Она ощущала дискомфорт и чувствовала себя нечистой, когда зашла в ванную, но вода приятно ласкала кожу и успокоила ее. Она вышла из-под душа, вытерлась и вложила в трусики гигиеническую прокладку, перед тем как надеть пижаму.
Господи, она ненавидела те дни, когда у нее были месячные. Она читала, что некоторые женщины в этот период могут испытывать множественный оргазм, но Сью с радостью отказалась бы от этой возможности, чтобы не страдать каждый месяц.
Она никогда не обсуждала секс со своей матерью или с отцом. Эта тема просто никогда не поднималась в ее семье. Если бы не Джанин, Сью вообще не знала бы, чего ожидать, когда у нее начались месячные. Возможно, когда они начались в первый раз, она решила бы, что у нее внутреннее кровотечение.
Пожалуй, кое-что Сью все же знала. Менструации обсуждались в седьмом классе на занятиях по личной гигиене. Однако обсуждения в школе секса и всего, с ним связанного, были техническими и научными, настолько туманными и далекими от жизни, что Сью ничего из них не усвоила. Реальные представления о сексе, о его физиологической стороне она узнала от своих подруг и позже из книг, которые тайком прочитала в библиотеке.
Сью открыла дверь ванной; оттуда вырвалось облако пара. Она посмотрела на комнату своих родителей в конце коридора и увидела мать, сидевшую на кровати и расчесывавшую волосы.
Почему ее бабушка солгала?
Это беспокоило Сью. До сегодняшнего дня она была так уверена в том, что бабушка скажет им, что именно следует делать, что так они и поступят, и капху гирнгси будет уничтожен, и все будут жить долго и счастливо… Но теперь девушка вспомнила, что ее бабушка единственный раз столкнулась с капху гирнгси, когда еще была маленькой девочкой, а все знания о злых силах и сверхъестественном, которые она приобрела с тех пор, были чисто теоретическими. Все, что знала Сью, подсказывало ей, что бабушка принимает решения по ходу событий, полагаясь исключительно на интуицию. Ди лю ган.
Она помнила, что, по словам бабушки, капху гирнгси не может пересекать проточную воду. Но монстр убил Аарона и Шери в реке.
Сью дошла до своей спальни. Дверь была закрыта. Девушка точно помнила, что оставила ее открытой, перед тем как отправиться в душ. Она нахмурилась, повернула ручку, открыла дверь и замерла.
Джон стоял на коленях у ее кровати, голый. Он сбросил с кровати подушки и одеяла на пол, и на простыне перед ним лежали четыре или пять использованных гигиенических прокладок. Ее прокладок.
Джон повернулся к ней, и Сью увидела красные следы крови на его груди, щеках, подбородке; кровь была также на его губах и ноздрях.
– Что ты делаешь? – Сью была шокирована и с испугом смотрела на брата, чувствуя унизительный стыд. Он под влиянием.
Джон ухмыльнулся, и она увидела, что его зубы и язык красные.
– Мне нравится твоя кровь, – сказал он.
Девушка скривилась, испытывая отвращение. У слюны во рту появился тошнотный привкус, и ее чуть не вырвало.
Джон взял гигиеническую прокладку, прижал ее ко рту и к носу, как маску хирурга, и глубоко вдохнул. И повернулся к ней, улыбаясь.
– Я чувствую тебя в этой крови, – сказал он. – Я чувствую запах твоей зрелой киски.
Сью попятилась.
– Я скажу все отцу. Я скажу бабушке.
– Тебя когда-нибудь трахали? Я могу сделать это с тобой, если ты меня пустишь сегодня в свою постель.
Сью обернулась и бросилась прочь по коридору.
– Отец, – позвала она. – Отец!
Позади из ее комнаты послышался звук разбитого стекла. Сью остановилась. Родители и бабушка уже вышли из своих комнат; ее отец завязывал пояс купального халата, а мама и бабушка бежали по коридору, приподняв подолы своих ночных рубашек.
Сью поспешила в свою комнату и добралась до нее одновременно с отцом.
Джон разбил оконное стекло и теперь пытался вынуть осколки, еще остававшиеся в оконной раме. Кровь потоками текла по его рукам, а оставшиеся в раме стеклянные иглы выглядели как элементы проекта поп-арта, обрызганные каплями и капельками крови.
Отец обогнал ее, вбежал в комнату, схватил Джона за плечи и повернул его спиной к окну. Послышался отвратительный влажный шлепок – это юноша ударил окровавленной ладонью отца по лицу.
А потом в комнату вошла бабушка. Она подняла вверх руки и начала петь на каком-то странном, не знакомом Сью диалекте.
Ее песнопения сразу оказали воздействие на Джона. Он опустил вниз руки, напряженные мышцы расслабилась, агрессия исчезла. Сью посмотрела на мать, которая, как и она сама, не понимала, что происходит. Ее бабушка была ведьмой? А если нет, что это было?
Джон захлопал ресницами, потом его глаза закрылись, тело обмякло. Сью прислушивалась к словам, которые тихо напевала бабушка, и ей показалось, что она расслышала китайские слова «зло» и «мать». Но вот Джон упал на руки отцу, и бабушка сразу замолчала.
– Отведите его в ванную, – сказала она. – Я обработаю его раны.
– С ним все будет хорошо? – встревоженно спросила мать.
– Все будет хорошо. Он проспит день, а потом проснется как ни в чем не бывало.
Мать поспешила к отцу, чтобы помочь ему с Джоном.
– Ты можешь сделать так же с капху гирнгси? – спросила Сью. – Поговорить с ним и усыпить его?
Бабушка улыбнулась.
– Я и хотела бы, но не смогу.
– Сью, – сказал отец, протискиваясь мимо нее с истекающим кровью Джоном на руках, – ты будешь сегодня спать в нашей комнате.
– Нет, – твердо сказала бабушка. – Она будет спать со мной.
Сью оставалась в спальне, когда родители и бабушка прошли мимо нее в коридор и внесли Джона в ванную. Она стояла у разбитого окна – холодный ветерок развевал ее волосы – и смотрела, не мигая, в ночную тьму.
Пастор Уиллер стоял на коленях в пустой церкви и молился, его локти покоились на мягком животе Билла Коуви. Старый хрен умер счастливо, добровольно; и хотя он надеялся, что будет допущен в Царствие Небесное, этого не произойдет. О нет. Уиллер теперь это точно знал.
Место на Небесах было только для сорока, и Иисус спустился на землю, чтобы лично отобрать эти четыре десятка. Он не только отделял зерна от плевел, но и хорошее зерно от плохого.
Издалека Уиллер услышал приглушенный стук молотков.
Завтра.
Второе Пришествие будет завтра.
Электрический импульс пробежал по его телу, и пенис Уиллера затвердел. Теперь уже недолго.
Пастор закрыл глаза. Ему почему-то вспомнился стишок:
Уложи меня в кровать,
С девкой, что живет напротив.
Трахать, спать и умирать —
Боже, я не буду против.
Он сильнее сжал руки, готовясь к прощанию с Коуви.
– Аминь.
Пастор открыл глаза и расцепил руки. Потом прижал пальцы к нагому телу Коуви, ощупал его холодный раздутый живот, покрытую седыми волосами грудь. У пастора пересохло во рту; он знал, чего хочет от него Иисус.
Он сделал глубокий вдох, наклонился, укусил Коуви в шею, и когда натекла лужица холодной крови, начал слизывать ее.
Мэру Тиллису было холодно. Засыпая, он, как мумия, завернулся в одеяло, чтобы каждый миллиметр его тела был закрыт, но холодный воздух проник внутрь его кокона, несмотря на все усилия, и теперь он дрожал; в темной комнате был виден пар от его дыхания.
В темной комнате?..
Когда Тиллис засыпал, он не гасил свет.
Мэр неуклюже сел в кровати – ему мешало плотно накрученное одеяло. Он высвободил руки и потянулся влево, нащупывая выключатель ночника. Нажал – ничего. Свет не загорелся.
Потом он вспомнил. Он смотрел телевизор, когда засыпал, – снова показывали сериал «Полевой госпиталь».
Отключили свет. Должно быть, отключили свет. Тиллис пошарил на ночном столике, нашел свои очки и надел их. Теперь у темноты появились оттенки; он смог разглядеть свой комод, письменный стол, тумбу для документов. В комнате не было ничего необычного, ничего, чему в ней не следовало быть, никаких непонятных теней или объектов. И все же он нервничал.
Казалось, кто-то был в комнате вместе с ним. Или что-то.
Его пальцы нащупали сквозь пижаму серебряное распятие, висевшее на цепочке у него на шее. Прикоснувшись к нему, Тиллис почувствовал себя увереннее, но ощущение, что он в комнате не один, не прошло. Он полностью выбрался из-под одеяла и опустил ноги на пол.
Холодный сквознячок дул на его босые ступни из-под кровати.
Инстинктивно, не раздумывая, он отпрыгнул от кровати и бросился к ванной, но замер, схватившись руками за дверной косяк.
Что-то двигалось в ванной, отражаясь в зеркале.
Вампир!
Монстр маячил перед ним в сумраке. Он был высок; его аристократичная внешность напоминала европейскую. При жизни он был внушительной фигурой; умерев же, стал ужасен. Его бледная кожа была голубовато-белой, как у трупа, от него исходил могильный холод. На бесстрастном лице не было никакого выражения, только красные глаза светились ненасытным голодом, да в приоткрытом рту блестели белые клыки.
Мэр хотел бежать, но не мог; хотел закричать, но и это у него не вышло.
Вампир улыбнулся. Кровь виднелась на его деснах и в промежутках между зубами.
Нет! Мэр запутался в своей пижаме, наконец распахнул ее и выставил вперед зажатое в кулаке распятие. Вампир хихикнул – это был злобный, нечеловеческий звук, выражавший скорее презрение, а не веселье – и выхватил распятие из пальцев мэра. Кожа Тиллиса горела там, где ее коснулся монстр, будто к ней приложили раскаленное железо; он видел, как бледный кулак сжался и растер серебряное распятие в порошок, сыпавшийся на пол из длинных и тонких пальцев вампира.