«Этому не учат», «Новая информация!», «Это плохо». Иногда Майя оставляла лишь одно слово, но и они не внушают оптимизма: «Что?!», «Нет!», «Странно!». Проблема в том, что мы не понимаем её заметок, потому что не можем прочитать текст! Но на этот раз всё немного иначе. В верхней части страницы было написано одно слово: FRACTURADA! Оно выделено заглавными буквами, восклицательным знаком и подчёркнуто.
— Смотри сюда. — Мой палец скользит под обрывком предложения в середине страницы: «но когда сила сосредоточена только в одном, Проводнике, это обеспечивает…». Отсюда красивая курсивная надпись снова превращается в неразборчивую смесь букв, цифр и странных символов.
— Ого! Это уже лучше! Наконец-то что-то можно прочитать, — радостно хлопает в ладоши Сэм.
— Подожди. Это ещё не всё. — Я переворачиваю страницу. Сверху Майя написала: «Этому не учат». Я указываю на серебристую мешанину букв внизу страницы. — Вчера вечером, когда я тебя ждала здесь перед ужином, я на сто процентов уверена, что где-то вот здесь я вдруг смогла прочитать слова «соединённая с девой и старейшиной».
Сэм прищуривается, глядя на нечитаемый текст.
— Но он совершенно неразборчив.
— Сейчас — да. — Я возвращаюсь к странице с испанским словом. — И вчера здесь всё было бессмыслицей, но сегодня это целые слова. Сэм, я клянусь, книга меняется каждый раз, когда я её открываю. — Я медленно перелистываю страницы, наблюдая за тем, как серебристые буквы скользят по ним, такие же прекрасные, как и загадочные. — Как бы я хотела, чтобы Майя была жива или хотя бы оставила больше заметок в этой книге.
— Я тоже, но мы разберёмся.
Я закусываю нижнюю губу. Разобраться с этой книгой кажется ещё более невозможной задачей, чем несколько недель назад.
— Ладно, книга меняется, или хотя бы наша способность её понимать. Нам нужно понять, что вызывает эти изменения и почему, — Сэм отрывает взгляд от книги и смотрит на меня. — Так что проверяй её несколько раз в день.
— Ты подпитываешь мою одержимость, — бормочу я.
— У тебя есть идея получше?
— Абсолютно нет, — вздыхаю я.
— Тогда давай начнём отмечать страницы, когда сможем прочитать слова и фразы. Будем нумеровать закладки и записывать, что именно сказано в книге. Так мы точно будем знать, что изменяется, а что нет. Может, нам просто нужно собрать все прочитанные строки, и они образуют что-то целое, — Сэм копается в рюкзаке в поисках блокнота и небольшого набора закладок.
— Это хорошая идея, — соглашаюсь я.
— Почему я не подумала об этом раньше?
ГРОХОТ! БАХ!
Мы с Сэм вздрагиваем от звуков салюта, раздающегося где-то вдалеке. Я прижимаю руку к груди.
— Не хочу показаться не патриоткой, но День независимости — мой самый нелюбимый праздник.
— Слишком громко? — наклоняет голову Сэм.
Я энергично киваю.
— Чересчур громко. И фейерверки вредят окружающей среде.
— Согласна. Подумай о бедных животных.
— Грейс Келли приходится давать успокоительные минимум на сутки, иначе она не перестаёт выть и дрожать, — я внезапно осекаюсь, чувствуя приступ тоски по дому.
Сэм берёт меня под руку.
— Знаю. Я тоже скучаю по дому.
Я собираюсь рассказать Сэм, что недавно разговаривала с дядями по старинному телефону в Аквариус-холле, что заставило меня ещё больше тосковать, но нас прерывает чей-то громкий голос:
— Попался! — Мы с Сэм оборачиваемся и видим одного из приятелей Люка Уэзерфорда, пробирающегося сквозь заросли папоротников. В руках у него коричневая сумка, из которой торчат римские свечи и ракеты. Он засовывает её в рюкзак и убегает через двор Перекрёстков к Люку и его друзьям, которые радостно хлопают его по спине и направляются к пляжу, громко смеясь.
— Мелкие хулиганы, — говорит Сэм.
— Где они вообще достали фейерверки? Почему им просто не хватает того, что приготовила школа? — Я качаю головой. — Я люблю только бенгальские огни. И всё. Серьёзно.
— А как насчёт больших фейерверков, которые скоро запустят над водой? Ты их тоже ненавидишь?
— Я их просто слегка не люблю, — признаюсь я. — Грейс Келли ненавидит их за нас обеих. Да и… — Я замолкаю, чувствуя, как сердце сжимается. Ли идёт по кампусу с одеялом на плече и направляется к пляжу, где мы должны собраться, чтобы посмотреть фейерверк. Я тяжело вздыхаю, когда он даже не смотрит в мою сторону.
— Всё, с меня хватит, — Сэм резко убирает блокнот.
— Что? — Я смотрю на неё с невинными глазами.
— Я отказываюсь продолжать наше исследование, пока ты не поговоришь с ним. Ты мучаешь себя, а делать это можно только после того, как у тебя появятся дети.
— Поговорить с кем?
Сэм фыркнула:
— Даже не притворяйся.
Мои плечи поникли.
— Я не могу ничего с этим поделать. Я скучаю по Ли.
— Пожалуйста. Ты можешь, ты просто не хочешь.
— Сэм, он не хочет говорить со мной, — я быстро моргнула, когда слёзы навернулись на глаза. Я ненавижу плакать, но с тех пор, как между мной и Ли началась эта странность, кажется, что я вечно на грани рыданий из-за любой мелочи.
— Время жёсткой правды, Рен, — Сэм повернулась ко мне лицом. Когда я не взглянула на неё, она скрестила руки на груди и ждала.
Я знаю её. Если я не скажу ничего, она просто будет сверлить меня взглядом. Вечно.
— Ладно, — сдалась я. — Время жёсткой правды. Валяй.
Я тоже скрестила руки на груди, хотя знала, что выгляжу жалко, а не строго.
— Хорошо. Слушай внимательно, потому что после того, как я это скажу, тему Ли мы больше не обсуждаем… — Я открыла рот, но она пристально на меня посмотрела, заставив замолчать, и продолжила: — До тех пор, пока ты на самом деле не поговоришь с ним. И под разговором я имею в виду больше, чем эти «привет» и «как дела», которые ты бросаешь ему последние три недели, прежде чем найти предлог и сбежать.
— Я не убегаю, — надулась я.
— Бегаешь, ходишь быстрым шагом — одно и то же. И ты знаешь, о чём я. Итак, слушай. Рен, всем очевидно…
— Люди обо мне говорят? — пискнула я.
— Это гипербола. Замолчи и слушай. Всем очевидно, что ты причинила боль Ли, когда отвергла его. А потом…
— Но я его не отвергала! — перебила я.
— Ты сказала ему, что он должен быть с кем-то другим. Рен, это и есть отказ.
Она повысила голос и продолжала говорить, даже когда я открыла рот, чтобы возразить:
— Потом ты усугубила эту боль, избегая его. Три недели. Ты обращаешься с ним, как со случайным знакомым, хотя на самом деле он был твоим лучшим другом последние пять лет.
— Ты моя лучшая подруга, — мягко сказала я.
— Да, я одна из твоих лучших подруг. У тебя было двое лучших друзей, пока три недели назад ты не отвергла Ли и не продолжила отвергать его.
Я ковыряла носком ботинка булыжники на мостовой.
— Он много времени проводит с Лили.
— Вообще-то, он много времени проводит с Люком и Лили, — поправила Сэм.
— Да, и с кучей других новых друзей, которые не я, — даже мне было слышно жалобную ноту в моём голосе.
— И что? Ты же тоже много времени проводишь со мной.
Она подняла руку, чтобы остановить меня, когда я попыталась возразить.
— А что ты ожидала? Что он будет сидеть в своей комнате в одиночестве и тосковать? Прошли недели. К тому же, он и Лили не вместе. Руби мне сказала. Лили утверждает, что он до сих пор одержим тобой.
Я подняла взгляд от булыжников, и мой живот слегка сжался.
— Правда?
Сэм закатила глаза:
— Ты знаешь, что я тебе не солгу. У тебя два варианта: либо отпусти Ли и смирись с этим, либо поговори с ним. Объясни ему, почему ты его отвергла, и дай ему возможность ответить честно.
— Ты думаешь, я ещё не всё испортила между нами? — снова сжалось в животе, но уже от страха.
— Думаю, у тебя ещё есть шанс всё исправить, но окно возможностей закрывается. Так или иначе, тебе нужно прекратить это жалкое состояние. Ты ковыряешь эту сломанную дружбу, как коросту. Либо почини её, либо оставь в покое и двигайся дальше.
— Это отвратительная аналогия.
— Спасибо, — Сэм встала. — А теперь я встречаюсь с Руби в Скорпио-холле. Мы собираемся посмотреть фейерверки. Ты пойдёшь с нами или сделаешь правильный выбор?
— Когда ты так это формулируешь, кажется, у меня есть только один вариант, — я встала, отряхнула подол жёлтого платья и провела пальцами по волосам. — Я нормально выгляжу?
Сэм изучила меня.
— Платье милое. Волосы немного растрепаны, но, мне кажется, Ли это понравится. Нанеси немного своей клубничной блеска для губ — и ты готова.
— Я нервничаю.
Сэм ухмыляется.
— Хорошо.
Она идет по мостовой в сторону Скорпио-холла, а через плечо выкрикивает свою пародию на Рупола (которая, если честно, далеко не удачная):
— Удачи и не облажайся.
Я сделаю это. Я сделаю это. Я сделаю это. Эта мантра крутится в моей голове, пока я засовываю книгу в сумку через плечо и достаю блеск для губ, щедро нанося его. Вдыхаю клубничный аромат, словно он способен успокоить мои нервы, — но он явно не помогает, раз уж приходится вытирать вспотевшие ладони о платье.
Я всё решила. Или меня заставили решиться через суровую любовь. Как бы там ни было, я поговорю с Ли. Сейчас. И действительно поговорю. Я отбрасываю волосы назад и направляюсь к пляжу.
Папоротники и сосны сменяются песчаными дюнами и пучками высокой травы, когда я приближаюсь к воде. В конце маленькой бухты, которая выходит на территорию школы, находится причал. Пляж небольшой, он прилегает к причалу. Песчаные дюны ведут к пляжу, который по форме напоминает полумесяц. Один конец полумесяца удерживает причал. Там также находится небольшая зона для купания, которая заканчивается на другом изгибе полумесяца. Это единственное место на острове Мун, где нам разрешено плавать. Дальше от пляжа идут дюны и заросли, отделяющие разрешенную зону от остального побережья. На конце пляжа большие красные таблички гласят: **ОГРАНИЧЕННАЯ ЗОНА. СТРОГО ВХОД ЗАПРЕЩЕН**. Но меня не волнует, что там, за пляжем. Я заметила Ли, и то, что крутилось у меня в груди, упало в живот и превратилось в тошноту.