— Куда прёшь?
Я стукнулся лбом о его значки. Чаплины френды захохотали.
— Ты че припёрся? — спросил меня Чапля. — Тебе мало показалось?
— Я за Аллой. Отпустите её!
Сам не знаю, как я так сказал. У меня просто вырвалось — смелость откуда-то взялась.
— Он за Аллой! Отпустите её! — передразнил меня Чапля тоненьким голоском. — Её тут никто и не держит.
— Врёшь! Отпусти, кому говорю! — У меня сами собой сжались кулаки.
И тут я представил себя Джейком из «Аватара». Вот я в джунглях Пандоры, и передо мной свирепый танатор. Я выжидаю, глядя ему в самые зрачки, потом делаю резкий выпад и бросаюсь ему в ноги. То есть в лапы. Я валю танатора и душу, душу его, душу! Нет, лучше я заношу над ним кинжал, а потом говорю хриплым голосом: «Отпусти её, каналья!» — это уже из «Трёх мушкетёров из Нахапетовки».
— Слышь, Алка, тебя тут кто-то держит? — Чапля обернулся на Тюльпанскую.
— Меня? — фыркнула Алка. — С чего ты взял?
— Ты понял, соплячок? Она тут добровольно, на общественных началах, так сказать.
Я проглотил соплячка.
— Пойдём, Ал, — просто сказал я.
Я хотел взять её за руку и увести отсюда. Не важно куда — просто попрощаться по-человечески, обменяться телефонами, все дела.
— Я фигею, дорогая редакция! — присвистнул Чапля. — Ну ты наглый! А может, тебе котелок отремонтировать?
— Отстань от него, Чаплечка. Он хороший мальчик. В меня только немножко влюблённый. Ты же влюблённый, Костечка?
Я вспыхнул. Она надо мной издевается?
Она надо мной издевается.
А как же тёмные аллеи? А как же тот поцелуй? Пускай в щеку, но всё-таки.
— Смотри, какой он стал красненький! Точно влюблённый!
Вся веранда разразилась хохотом.
— Ладно, паря, вали. Вмазать бы тебе по-хорошему, да руки марать неохота, — устало сказал Чапля.
И вдруг у него в кармане зазвонил телефон. Мой телефон — со Снуп Доггом! Алка что же, мой мобильник ему отдала?
Чапля по-хозяйски выудил его наружу и важно произнёс:
— У аппарата!
Только он «Ответить» не нажал, дубина.
Телефон продолжал звонить.
— Это меня! Дай сюда! — Я ринулся на веранду, ловко обошёл Хвостатого и вцепился в Чаплю.
Это был необдуманный поступок, рискованный. Но вдруг это Бабака звонит?
Снуп Догг рингтонил громко — на всего «Чебурашку» и окрестности. А между тем Чапле не составило труда вышвырнуть меня с веранды.
Тогда я сделал вот что: я выждал секунду, сделал резкий выпад и бросился ему в ноги.
Я повалил танатора, то есть Чаплю, на землю, и мы покатились. Кинжала у меня не было, оставалось одно — душить его и душить. Чапля тоже, наверное, подумал об этом. Он вцепился мне в шею, как майский клещ.
— Мочи его, Чапля! — орал Хвостатый.
— Бей его в бубен! — подзадоривали остальные.
И даже Алка что-то такое кричала, я не особо разобрал.
Потому что мне вдруг стало на неё все равно. На неё и на её рыжие каральки.
И на то, что она сейчас меня видит такого — побитого и в грязи. Пусть.
Даже странно, как мужчина может так быстро разлюбить женщину?
Тем временем Снуп Догг замолчал, а Чапля бил меня в бубен. То есть в голову — так привычнее. Бил больно, и я уже думал, что ещё пара таких ударов — и я не встану. Но самое страшное даже не это. А то, что тогда я опоздаю.
И вдруг Чапля перестал меня бить. Вместо этого он сказал кому-то испуганным голосом:
— Ты чего? Чего?! Ты пушку убери!
И потом ещё:
— Я больше так не буду! Только не убивайте, мамочки! — И отполз в сторону.
Интересно, кто там?
Глава 17Поза эмбриона
— Тишка, откуда у тебя оружие? — Я разглядывал чёрный пистолет у него в руках. — У отца взял?
— Пестик? Да он игрушечный, гэдээровский. Мне дядька в прошлом году подарил на день рождения.
— Реальный!
Мы сидели с ним на веранде. Чапля с Алкой и все остальные убежали — от Тишкиного пестика, только пятки у них сверкали.
Мы сидели и болтали о всякой всячине.
Я Тишке «Аватара» вкратце пересказал, а он мне «Пиратов XX века», классный фильм.
И ещё как Чапля порвал штаны, когда через забор от нас перемахивал. Я-то не успел разглядеть — у меня глаз совсем заплыл. А Хвостатый забыл свою гитару впопыхах, а потом вернулся:
— Я можно тут у вас гитарку заберу? А то меня батя заругает.
Вот умора! А Алка, как всегда, в своём репертуаре:
— Ой, Барашек, я с вами останусь, ладненько?
Мы болтали, и я чувствовал себя так, как будто мы никогда с ним не ссорились.
И вообще как будто сто лет друг друга знаем или двести. И ещё как будто Тишка совсем на меня не обижается за вчерашнее. Я даже думал, что он притворяется. Но нет.
— А здорово ты всё-таки Чапле вмазал, Костян.
— Слушай, ты это, прости меня за вчерашнее. Я не знаю, что на меня нашло.
— Забудь, старик, — сказал Тишка. — Влюблённые все какие-то ненормальные. Хотя, я смотрю, ты уже к Тюльпанской остыл?
— Остыл, — вздохнул я. — Слушай, а почему ты у меня про будущее ничего не спрашиваешь? Не интересно?
— А чего про него спрашивать? — пожал плечами Тишка. — Вырасту — сам всё узнаю.
Наверное, он прав.
— У меня родители сегодня возвращаются. Чего делать-то будем?
— Ой! — Я вскочил как ужаленный. — Сколько времени?
— Не знаю, у тебя часы.
Точно. Я посмотрел на часы с Микки-Маусом: 17:45.
— Бежим! — Я схватил Тишку и поволок к забору.
— Куда?!
— Потом объясню. Некогда. У меня всего пятнадцать минут!
И мы помчались к моему дому. То есть к дому Юли Репях. От «Чебурашки» налево, по Чкалова, мимо «Пельменной» (там сейчас суши-бар), через перекрёсток, где бровастый старик в орденах на доме, мимо телефонов-автоматов (их сейчас уже нет).
Я эту дорогу знал наизусть, с детсадовских времён.
Вот он — мой дом.
— На шестой! — рявкнул я.
Пока бежали наверх через две ступеньки (лифта у нас как не было, так и нет, вернее, как нет, так и раньше не было), я рассказал Тишке про звонок из будущего и про телепортацию в 18:00.
Тишка лишних вопросов не задавал. Он всё сразу понял.
Я нажал на дверной звонок.
Только бы кто дома был! Только бы был!
— Кто там? — спросили из-за двери детским голосом.
— Юля, это я! Открой, пожалуйста!
— Кто это — я?
— Костя!
За дверью помолчали.
— Не знаю никаких Костей.
— Мы позавчера пили с тобой чай с вареньем, радио слушали. У нас дома, помнишь? То есть у вас.
— Не помню.
— Девочка, открой, пожалуйста, — вмешался Тишка. — Мы очень спешим.
— Мне мама не разрешает чужим дядям открывать.
— Какие мы тебе дяди?
Похоже, мы тут надолго застряли. Я посмотрел на часы: оставалось пять минут.
— Открывай немедленно! — Я забарабанил кулаками в дверь.
— Уходите! — сказала Юля Репях. — Я сейчас милицию вызову!
И точно. Из-за двери послышалось нарочито громкое:
— Алё, милиция? Милиция, приезжайте сюда, а то ко мне ломятся хулиганы. Да-да, грабить и убивать.
— Мы не хулиганы! — в отчаянии крикнул я и стёк по стенке. — Это финиш!
— Всё, они уже выехали, — доложила Юля.
И вдруг меня осенило:
— А как там Масяня поживает? То есть Манюня?
— Она заболела, — тут же отозвалась Юля. — У неё гайморит. Алё, скорая? Приезжайте, у нас носик заложило.
— Что за Манюня? — шепнул Тишка.
— Кукла.
— Как жалко! — тут же громко вздохнул он. — А мы к ней поиграть пришли. Но раз такие дела, то до свидания! Мы как-нибудь в другой раз зайдём.
— Кажется, она уже выздоровела.
В дверях щёлкнул замок.
— Бегом! Манюню я беру на себя, — сказал Тишка, влетая в квартиру. — Здравствуйте, кто тут у нас больной?
Я пулей прошмыгнул в свою комнату и сиганул на кровать.
17:59.
Успел! Ура! Зачубимба!
И вдруг у меня прямо сердце остановилось. Мобильник-то у Чапли! Вот я влип!
Из коридора послышался знакомый рингтон.
— Лови! — крикнул Тишка, кидая мне телефон. — Пакеда, ещё увидимся!
Всё-таки он никакой не реальный френд, Тишка. А самый настоящий друг.
Друг.
— Алло! — гаркнул я в трубку.
— Ты на месте? — без чайных церемоний спросила Бабака.
— Да.
— Отлично. Принимай позу эмбриона. Начинаем телепортироваться!
Глава 18Тишка!
Телепортироваться мне не понравилось.
В прошлый-то раз я спал, а тут бодрствовал и всё видел.
Кровать жутко трясло. Обои сползали со стен, как гусеницы в ускоренной съёмке: зелёные, голубые, бордовые, опять зелёные, в полоску… День — ночь, ночь — день…
За сменой интерьера я вообще не успевал следить. Столы, стулья, диваны, кресла, шкафы вертелись вокруг как ненормальные.
С кроватью тоже что-то творилось, судя по тряске.
И потом эти подозрительные личности, полупрозрачные. Раз — девочка за стол усядется, потом глядишь, а она уже тётенька. Дальше парень нарисовался — небритый, в одних подштанниках. Смотрю, а он уже в гробу лежит на табуретках. Ничего себе!
В моей комнате что, кто-то когда-то умер?
Потом вообще рыцарь в доспехах в форточку влетел, но его сразу вытянуло обратно. Ошибочка вышла.
А после него я вдруг увидел маму — в халатике, с грудничком на руках. Грудничок как-то быстро пополз, а потом встал и пошёл — пешком под стол.
И я зажмурил глаза. Потому что у меня голова раскалывалась — от Чапли мне прилично досталось. А когда я их опять открыл, передо мной сидела Бабака на фоне жёлтых обоев со Спанч Бобом.
— Ну и? — спросила она ледяным тоном.
— Что — ну и?
— Ты сделал выводы?
О чём это она? Прийти в себя даже не даёт. Выводы какие-то.
Но я не успел уточнить, что там за выводы. Потому что в комнату влетели папа с мамой и обняли меня так, что у меня хрустнули косточки. А когда они наобнимались, нацеловались (а мама даже всплакнула, когда увидела мой синяк), папа повёл нас всех, кроме Ады — она у бабушки ночевала, — в «Баскин Роббинс». Отмечать возвращение блудного сына.