Но тётя Валя, погружённая, не ответила.
— Она плохо слышит.
Мы поднялись на третий этаж и остановились у кабинета биологии. Тишка заметил моё замешательство:
— Пошли-пошли. Я училке скажу, что ты мой брат из Москвы. Она нормальная, разрешит.
В классе было полно народу, просто битком, и в основном девочки. А у нас — наоборот.
Их, наверное, было штук двадцать — девчонок. А мальчишек я пятерых насчитал. Девчонки были нормальные, особенно одна, рыжая. Только все в бантиках и фартуках.
Я такие видел у мамы на школьной фотографии, в «Одноклассниках». И ещё все поголовно были в красных галстуках. Тишка тоже свой из портфеля вынул и повязал. Пионеры.
— Здорово! — поприветствовал Тишку какой-то парень и уставился на меня. У него вокруг левого глаза был жёлтый синяк, а вокруг правого — фиолетовый.
Остальные тоже молча меня разглядывали.
— Это мой двоюродный брат из Москвы, — пояснил Тишка.
— Костя, — представился я кротким голосом.
— А у вас там что, в Москве, все так ходят? — спросил парень с синяками.
Это он на мои штаны намекает.
Девчонки прыснули.
— Только некоторые, — выдавил я и покраснел.
На меня когда много незнакомого народу смотрит, я не люблю. Я тогда теряюсь и нормально говорить не могу. Даже белки — в кабинете было много чучел зайцев и белок — как-то по-хитрому на меня посматривали своими пуговицами, так мне показалось.
— Светофор, отстань, — сказал Тишка жёлто-фиолетовому парню. — Со мной сядешь. — Это он уже мне сказал.
Я юркнул за парту возле Тишки. Она была намертво приделана к скамейке, а ещё у неё ящички открывались. У нас таких в школе нет, мне понравились.
Девчонки все ещё разглядывали меня и хихикали. Не зная, куда девать глаза и руки, я вынул из кармана мобильник.
Сигнала, естественно, нет. Да и куда мне звонить? У них тут, в восемьдесят первом, и домашние телефоны, наверное, не у всех есть. Хорошо хоть батарея живая.
— Это что у тебя? — спросил Тишка, выкладывая на парту тетрадь с учебником.
— Мобильник. Чтобы звонить.
— В смысле?
— Ну, телефон мобильный. Типа рации.
— Типа рации?! — присвистнул Светофор. — Где брал?
— Там больше нет. Вот сюда жмёшь и звонишь куда надо. Ещё тут камера встроенная, калькулятор там — все дела. Игры ещё.
— Здорово! — Меня облепили со всех сторон, даже на голову навалились. И девчонки хихикать перестали. — Дай позырить!
— …Музыку тоже — качаешь из интернета и слушаешь, клипы там, — всё больше распалялся я.
— Ух ты! Чётко!
Я прямо себя каким-то Миклухо-Маклаем ощущал, человеком с луны на острове папуасов. Я прошлым летом про него читал. Приятное, надо сказать, ощущение.
— …Часы ещё, понятное дело, вай-фай, тачскрин, блютуз…
Всего этого, конечно, в моем бананофоне не было и быть не могло. Мне папа свой древний по наследству передарил. Из нашего класса айфон только у Коли Христаради был, ему с папой больше всех повезло. Он с папой на частном самолёте в Брюссель за устрицами летает и в Тоскану на мастер-классы сомелье. Но моим папуасам этого знать было не обязательно.
— И что, у вас в Москве у всех такие? — спросил кто-то из девочек.
— У некоторых есть. Смотри, сюда щёлкаешь — и фотка готова!
— А ну-ка, меня щёлкни, — сразу потребовал Светофор.
— А шнурки тебе не погладить? — ответил за меня Тишка.
— Так! Звонок для кого был?
— Атас, классная!
Я моргнуть не успел — все уже по своим местам сидели. Вернее, стояли.
В кабинет вошла Тишкина учительница.
На голове у неё был какой-то странный бублик. Но самое странное было даже не это. А то, что это была никакая не Тишкина классная, а моя.
Цецилия Артуровна.
Глава 6Глубоко в душе
Цецилия Артуровна потрогала свой бублик и громко сказала:
— Баран, это кто рядом с тобой сидит, такой подозрительный?
Она прямо так и сказала: «баран» и «подозрительный». Какая была Цецилия Артуровна, такая и осталась.
Хотя нет, теперь ей было лет двадцать — тридцать, совсем ещё молоденькая. Я её только по очкам узнал. У неё очки такие смешные — роговые, с двойными стёклами, в неподражаемом стиле «Мымра». И ещё я её по носу узнал. Нос у нашей Цецилечки (мы её ласково между собой Цецилечкой зовём)…
Нос у неё, одно слово, выдающийся. Вперёд и вширь. Такой раз увидел — век помнить будешь, даже если остальное лицо менялось в течение лет. Такому носу надо не то что поэмы посвящать — памятники ставить! Такому носу вместе с его обладателем не в средней школе города Барнаула самое место, а на каком-нибудь ледоколе «Красин», который вспарывает льды и кромсает в крошево айсберги.
— Баран, ты оглох? Я спрашиваю, что это за товарищ в иностранной рубашке? — Цецилечка сделала свою незабвенную кислую мину.
Выходит, у Тишки фамилия Баран?
Не повезло парню.
— Это не товарищ, Цецилия Артуровна, — сказал Тишка. — Это мой двоюродный брат Костя из Москвы. У него чудовищный полип в грудной клетке — с яйцо страуса. Ему доктор климат сменить рекомендовал. Вот он к нам в Сибирь и перебрался — полип вымораживать. Его к нашему классу прикрепили.
ПОЛИП?! Чего он несёт? С ума сошёл, что ли?
— Из Москвы, значит? — переспросила Цецилечка. — Надолго?
— Как получится, — уклончиво ответил я.
Со здоровьем я шутить не любил, особенно мне в Тишкином рассказе не понравился полип. Человек я суеверный, что не всегда удобно.
Помню, однажды по пути в школу я встретил чёрную кошку — она перебежала мне дорогу. Я, как положено, плюнул через левое плечо три раза, свитер шиворот-навыворот надел и то место обошёл задом наперёд. Гляжу, а она опять мне наперерез бежит, да ещё себе через плечо на ходу поплёвывает. А потом молнию на животе расстегнула, чёрную шкуру с себя сняла и в серой дальше побежала. В булочную на углу — я за ней проследил.
— Ты глухой? — Цецилечка стояла возле нашей парты. — Я спрашиваю, вы строение птиц уже проходили?
— Птиц? — с усмешкой повторил я. — Берите выше, Цецилия Артуровна. Мы на прошлом уроке строение скелета человека проходили.
По классу прошелестел шепоток.
Что я несу? Что несу? Зачем это мне ещё?
— Я обучался в школе для подрастающих вундеркиндов, по ускоренной программе Зайцева-Бронникова. — Меня несло как в тифу. Это я, видимо, подхватил от Тишки. — Нас готовили в спецагенты по борьбе с вооружённой преступностью.
— Отлично, — говорит Цецилечка. — Иди тогда отвечай. А мы с интересом послушаем.
Они и правда слушали меня с неподдельным интересом, всем классом. А мне только того и надо. Я прямо сам себя не узнавал! Обычно я скромен на публике.
Я вышел к доске и встал рядом со скелетом. Он ласково, как мне показалось, улыбнулся и сказал: «Давай, Костя, не подкачай! Мы тебя слушаем».
— Перед нами скелет человека! — как в филармонии, объявил я. — Вот тут, — я ткнул указкой скелету в темечко, — у скелетообразного человека находится череп. В двух словах — черепная коробка. Если мы с вами откроем эту коробку, то обнаружим в ней головной мозг хомо сапиенса — «человека разумного».
— Не отвлекайся от темы, — перебила Цецилечка.
— А что? Мозг — это немаловажная человеческого скелета! — поддержал меня Тишка.
Всё-таки он молоток, этот старина Тишка.
— Тишина в классе! Ну, дальше.
— Дальше по ниспадающей тянется позвоночник. Или, поэтически выражаясь, флейта, из которой самым живописным образом произрастают округлые дугообразные рёбра.
— Что делают?
— Произрастают, — уверенно повторил я.
Я почему-то решил, что раз я из будущего, то заранее знаю не меньше ихнего. Вернее, их. Вернее, уж точно не меньше Цецилиного.
Она же только-только пединститут закончила. И не факт, что с красным дипломом. Молоко на губах у неё ещё не обсохло, вот что я вам скажу.
— Рёбер сколько всего?
— Количество рёбер варьируется в зависимости от роста человека и положения его на социальной лестнице, — на голубом глазу заявил я. — Возьмём популярную певицу Шер из Соединённых Штатов Америки. Количество рёбер в её организме гораздо меньше традиционного. Однако, согласно каноническим представлениям римлян о красоте, это её абсолютно не портит.
А наоборот.
Пластическая хирургия третьего тысячелетия творит буквально чудеса науки и техники.
— Во даёт! — восхитился мне с камчатки Светофор.
— С рёбрами всё ясно, — процедила Цецилечка. — Назови мне кости нижней конечности.
И что она так завелась?
— Это просто. — Я чуть-чуть откашлялся. — Одна нога — одна выгнуто-вогнутая кость. Всего их у человека две — по количеству имеющихся в наборе конечностей. Возьмём простой пример из жизни: ногу обыкновенную куриную, типа «жареный окорочок». Сколько в ней костей?
— Одна! — поддержал меня Тишка. — Трубчатая!
— Вот именно. А следовательно, и у человека одна. Ведь все мы произошли от обезьяны, — подвёл я логический итог, — согласно эволюционной теории Чарльза Дарвина.
Цецилия Артуровна безмолвствовала. Её нижняя лицевая конечность висела гораздо ниже верхней, что, в общем-то, закономерно.
— Я закончил, спасибо за внимание. — Я вернул указку на место и прошёл к своей парте.
— Да-а-а-а, ты меня в самое сердце поразил, — наконец сказала Цецилия Артуровна. — Вернее, в сердечную выгнуто-вогнутую кость. Я твоё выступление всю оставшуюся жизнь буду помнить.
— Спасибо, Цецилия Артуровна. — Я был польщён.
— Пожалуйста, — ответила она и посмотрела на меня своим особенным, фирменным взглядом, типа «Рентген позвоночника».
Я его выдержал, этот взгляд. Хотя многие не выдерживают, но я уже привык. Цецилечке это, кажется, не понравилось.
— Скажи мне, Константин, ты глубоко в душе кто? — вдруг спросила она.
— Э-э-э… романтик? — неуверенно предположил я.
На что это она намекает?
— Он пионер, Цецилия Артуровна! — вступился за меня Тишка. — Пионер! Вы его не слушайте!