На другой день они были уже в десяти милях от русла Одура, где их ждали английские корабли.
Солдат выстроили вдоль берега.
Правый борт флагманского корабля окутался дымом и по воде покатились невидимые звуковые шары выстрелов. Это был сигнал.
С кораблей спустили большие чёрные баркасы, которые тяжело разрезая волны, пошли к берегу.
Вперёд выехал генерал Стивен Джексон на белом коне, заляпанном грязью. Некоторое время он скользил взглядом по неровному строю солдат. Выпятил челюсть и заработал желваками, как разгорячённый жеребец, челюсть его задвигалась так, точно он пережёвывал большой пучок.
— Война закончилась? — прогремел он, глядя вверх. Все молчали. — Нет, — произнёс он, выпятив челюсть вперёд. — Нет, — произнёс он. — Война закончится тогда, когда расколется земля.
Все молчали.
Начал снова моросить дождь.
Заржала генеральская лошадь и тут же захрипела, кусая железный мундштук.
Солдаты молча смотрели на приближающиеся шлюпки и зябко поводили плечами.
Офицеры не понимали, зачем сейчас говорить. Они понимали только, что генерал Стивен Джексон говорит то, что думает — не больше, не меньше.
— Мы плохо воевали, — произнёс генерал Джексон. — Да.
Он вроде не знал, что ещё сказать.
— Я знаю, что сказать, — произнёс генерал Джексон. — Каждый мужчина — солдат. Для того, чтобы быть настоящим мужчиной, нужно быть настоящим солдатом. А для того, чтобы быть хорошим мужчиной, нужно быть хорошим солдатом, а для того, чтобы быть настоящим мужчиной и настоящим солдатом, нужно быть человеком, — он посмотрел вверх — точно всё оттуда, но оттуда моросил дождь. — Война не кончилась, — повторил он, выпятив челюсть вперёд. — Не слушайте пустозвонов, для которых это была первая война. Ничего не кончено. Солдат, сам того не зная, любит армию, и не узнает, насколько сильна эта любовь, до тех пор, пока не будет демобилизован.
Шлюпки были в кабельтове от берега и блестели чёрными мокрыми боками, как сложенными крыльями жука. Солдаты смотрели мимо генерала. Теперь, когда было объявлено перемирие, никто никуда не спешил.
Генерал Джексон продолжал говорить. Генералы не могут молчать, когда война кончена. Вдруг он запнулся, как человек, который собирается чихнуть или нашёл то, что так долго искал.
— А знаете, почему война не закончена? — вкрадчиво произнёс он, выпятив вперёд челюсть. Вот вы, Мэллорд, знаете? — он повернулся в сторону ящиков, на которых лежал майор Мэллорд.
Солдатам, которым было противно слушать то, что громко говорил генерал Джексон, сразу захотелось услышать то, что генерал говорил тихо.
— Вы спрашиваете, почему, да, Мэллорд?
— Пош-ш-шел ты, — зашипел, как жир на раскалённой сковородке, раненый Мэллорд. Он уже знал, что всё им сказанное имеет значения для тех, кто собирался жить дальше.
— Потому что существует Новый Свет — загремел Джексон. — Потому что существует много Нового света, о котором мы пока не знаем, но знаем, что всегда готовы драться за то, чтобы получить от Нового Света хотя бы небольшой кусок.
На красной роже генерала Стивена Джексона читалось бешеное желание стать маршалом. Если бы кто-нибудь в этот момент додумался выразить одобрение всему тому, что было сказано Джексоном, военная карьера этого человека была бы обеспечена.
— А теперь самое главное, — прогремел генерал Джексон, выпятив челюсть вперед. — Сейчас каждый из вас отдаст офицерам всё, что вам удалось награбить на испанской земле, а так же всё, что вам удалось награбить, не взирая на строжайший запрет, на земле наших бывших союзников — на французской земле. Затем вы будете обысканы, и только после этого начнется погрузка на корабли.
По рядам солдат прошло шумное движение, точно потрясли дерево. Кое-кто был готов к этому, кое-кто — нет.
Снова начал моросить дождь, постепенно набирая силу.
— Вы должны знать, — гремел Джексон. — Всё, что принадлежит английской армии на чужой земле — это трупы английских солдат. Нам принадлежит то, что уже не нужно. Вот это и является одной из плохих сторон военной честности, — усмехнулся он.
Крупные капли холодного дождя непрерывно падали на длинный, широкий строй солдат.
— Офицерам, приступить к обыску, — прогремел Джексон.
Офицеры разбили солдат на сотни и перед каждой сотней расстелили по одной плащ-палатке, куда складывали отобранное. Офицеры подходили к солдатам и приказывали сдать драгоценности. Если они отказывались, их обыскивали, а потом отправляли на правый фланг, где строились обысканные. Солдаты смотрели вверх — «господи, скажи этой скотине, что у меня ничего нет!» — и смотрели на офицеров. Они отдавали всё, что невозможно было спрятать — серебряные столовые приборы, тончайшей работы каких-то итальянских и испанских придурков эпохи Возрождения, дорогие вазы, иконы с ликами святых, которые не слышат — «скажи этой скотине, что у меня ничего нет» — которые просто смотрят, покрытые каплями дождя. Кольца, серьги, цепочки, мелкие кулоны они забили под каблуки сапог ещё в Баньер-де — Люшоне.
Но у высокого кавалериста из подразделения майора Мэллорда нашли четыре золотых кольца с драгоценными камнями, крупные золотые серьги и серебряный браслет.
По лицу кавалериста медленно текли капли дождя, задерживаясь на изогнутых губах и скошенном подбородке. Он смотрел мимо офицера на генерала Стивена Джексона. Потом он облизнул холодные губы и сказал:
— Ладно, Джексон.
Офицер посмотрел на генерала, а затем на кавалериста.
— Ладно, Джексон, — сжимая кулаки, сказал кавалерист.
Его отправили на правый фланг к прошедшим проверку.
Он шёл, проваливаясь по щиколотку в песок, и говорил:
— Ладно, Джексон. Ладно.
Генерал Стивен Джексон, естественно, ничего не слышал, потому что, не переставая, говорил сам.
…Глаза Мэллорда закрылись, и он вновь услышал тихое дыхание с небес, и нежный женский голос вновь напоминал ему, что ждать осталось недолго и что не стоит опять и опять открывать глаза и смотреть на людей, на море, на землю, что всё это позади. А он говорил: «Возьми меня отсюда, черт подери!» Но ему было сказано: «Я готовлю тебе место». На это ему нечего было возразить, и он вспоминал, как жена не пускала его в неприбранную комнату, потому что она говорила «готовлю тебе место», а он говорил: «Ну, теперь можно?» «Нет, я не взбила подушку». «Ну а теперь?» «Нет, я не поправила занавески». «Все?» «Нет, я не вытерла стол».
— Потому что существует Новый Свет! — гремел Джексон.
«Не открывай глаза». Тихое дыхание и нежный женский
голос. «Это позади».
— Потому что… — гремел Джексон.
«Ну, а теперь?»
«Нет, я не поставила цветы на подоконник».
— …о котором мы еще не знаем, — гремел Джексон.
«Ну, а теперь?» «Нет, теперь я хочу раздеться одна».
— …знаем, что всегда готовы драться… — гремел Джексон.
«Ну, а теперь?»
Тихое дыхание и нежный женский голос. «Заходи»…
К глухому шуму прибоя едва уловимо примешивался мягкий шум мелкого дождя.
Солдаты завороженно наблюдали за тем, как далеко от берега, на самой кромке горизонта, уже давно замеченный тонкий шнур смерча начал безвучно раскручиваться, вытягиваясь в длину, словно кто настойчиво тащил его, раскачивая, как завязший в вязкой древесине гвоздь.
Баркасы были в кабельтове от суши.
Генерал Стивен Джексон, запнувшись на полуслове, обернулся и тоже стал смотреть туда, куда были повернуты головы полутора тысяч солдат.
В реальность его вернул негромкий голос помощника.
— В чём дело, Дигби?
— Майор Мэллорд, кажется, умер, генерал.
— Что значит «кажется»?
— Этого никогда не скажешь наверняка.
Генерал Стивен Джексон помолчал.
— Ну что ж… — и вдруг сказал. — Он был неисправимым дураком, из тех, кого называют героями.
— И неисправимым бабником, — пробормотал лейтенант Дигби.
— Верно, — сухо сказал Джексон и вытер мокрое лицо. — Но это вряд ли кого теперь заинтересует.
— Где прикажете его хоронить?
— Он будет похоронен в море.
— Он не был моряком.
— Это не важно.
— Простите, генерал, но хоронить кавалериста в море всё равно, что хоронить крокодила на дереве.
— Дигби, я обещаю, что первого крокодила, который попадётся мне на глаза, вы будете хоронить на дереве лично. Ступайте к солдатам.
Дождь пошёл сильнее. Шлюпки пристали к берегу.
На берег сошёл широкоплечий мужчина среднего роста. Ему было лет сорок. У него было грубое коричневое лицо, левую щёку разрезал неровный шрам, а ярко-голубые глаза смотрели холодно и жестко.
Генерал Джексон и кое-кто из старших офицеров узнали капитана первого ранга Фрэнсиса Крейга.
Джексон слез с коня и передал повод молодому лейтенанту.
— Рад встрече, капитан Крейг, — дружелюбно сказал он, не выпячивая челюсти.
— Добрый день, генерал Джексон, — сухо сказал Крейг. — Прикажите своим остолопам грузиться. У меня мало времени.
Отзыв английских войск и переброску их в Англию организовали настолько быстро, что солдатские жёны едва успели отмыться от лап любовников и постелить чистые простыни, от которых пахло девственной свежестью. Но солдаты по опыту знали, что по возвращению домой после войны часто обнаруживались довольно существенные изменения в семье, если вообще находишь саму семью, и поэтому домой не спешили. Они пили в гостиницах на отшибе, где жалование таяло быстро и где они ступили на привычные серые улицы и пошли по ним от стены к стене, приближаясь ближе и ближе к сердцу города Тоски. Беспросветная тоска.
Были и такие, которые спьяну старались срывать покровы тайны со всех дней войны и, сорвав с удовлетворением, видели дерьмо, потому что красивое нет нужды прикрывать.
В порту Лимы с предельной быстротой загружался военный испанский голион «Нуэстро сеньоре де ла Консепсьон», шедший из Мольендо. Корабль этот должен был следовать на Панаму с ценным грузом на сумму 200 тысяч английских фунтов.