Про падение пропадом — страница 54 из 58


— Что для Вас означает писать — Вы фиксируете свою жизнь, формулируете важное, пытаетесь объясниться?

— Писать — значит идти путем своих персонажей, закреплять на бумаге узоры их судеб, а фиксировать стараюсь мысль. Свою жизнь, скорее всего, описывать не буду. Как можно с помощью этого объясниться, я не знаю. Да и стоит ли объясняться?


— Что труднее писать и придумывать, роман или рассказ? Какой жанр дается труднее?

— Ценнее то, что лучше написано. Безусловно, есть рассказы, которые превосходят многие романы. Тому пример — творчество Юрия Казакова. Для меня труднее писать роман. С тех пор как начал это делать, чаще и чаще думаю, что это не мой жанр. Порой доходит до того, что кажется — занимаюсь трансплантацией внутренних органов на бумагу. Тогда на какое-то время писать прекращаю. Это при том, что замысел представляется вызревшим, достаточно ясным. Наверное, мой жанр всё-таки рассказ. А может, дело в том, что девять лет подряд я вообще ничего не писал.


— Сейчас Вы пишете роман. Как Вы понимаете момент, когда текст оказывается закончен и не требует доработки?

— Всё зависит от имеющегося у вас времени. Пишу роман главами. На мой взгляд, написав начисто главу, стоит отложить ее на два-три месяца и писать дальше, а потом к этой главе вернуться. И тогда воспринимаешь написанное во многом по-другому, как если вспоминаешь прошлые свои поступки, понимая, что теперь поступил бы иначе. В чём-то переделываешь, радуешься, что имеешь возможность переделать хотя бы это, потому что жизнь такой возможности не дает, понимаешь, что для писателя литература щедрее жизни.


— Вы пишете наобум, или у Вас есть четкий план?

— Думаю, когда собираешься что-то писать, план нужен, но имея четкие планы, художественной литературой лучше не заниматься. Есть достаточно занятий, где так не хватает необходимой четкости.


— У Вас есть любимые писатели, на творчество которых Вы ориентируетесь или же которые служат Вам примером?

— Их очень много, и они очень разные. Но как можно ориентироваться на чужое творчество, не знаю. О писателях — это Музиль и Астуриас, Бунин и Фолкнер, Томас Вулф и Юрий Казаков, Экзюпери и Маркес, Платонов и Камю, Гамсун и Меллвил. И Достоевский, как предупреждение всем нам.


Дмитрий Бавильский «Взгляд. Деловая газета», 2008 г.


Письма родным из Армии

(в сокращении)

Видите ли…

Я совершенно случайно обнаружил, что живу здесь завтраком, обедом, ужином и письмами. Мало того, возомнил, что ни у одного человека в мире не ограничено так время на вышеупомянутые удовольствия, как у меня. Поэтому пишите.

Будьте здоровы.

Сын.

* * *

Сегодня мы долго и упорно маршировали, маршировали, маршировали. Из этого тройного повторения одного слова вы всё равно не сможете представить, сколько это — много. Следовало бы повторить слово раз сто, да и то вышла бы только сотая доля эффекта. Если бы я написал книгу, в которой было бы только описание еды, подающейся здесь на завтрак, обед, ужин, если бы в ней были бы описаны, сухо, без треволнений души, разные виды муштры, если бы в ней через каждую страницу давался бы почти всегда одинаковый список проверки, состоящий из ста пятидесяти человек, то это была бы самая сильная книга об армии, но ее никто не стал бы читать, потому что от такого дикого однообразия захочешь бежать на самую тяжелую работу. Не надо только думать, что я ною, раскисаю и жалуюсь. Отнюдь нет. Я вжился и, так сказать, последовал мудрому примеру змеи, иными словами сбросил старую кожу в надежде на то, что «обтянусь» новой, и мои надежды оправдались.


* * *

Хотите я напишу вам, как маешься в ожидании отбоя и как просыпаясь без пятнадцати шесть, чувствуя себя точно так, как с похмелья, ждешь крика: «рота, подъем!» Как пахнут новые сапоги и как они скрипят у вновь прибывших ребят, как портянки слазят при беге на утренней зарядке, как после зарядки набиваешь живот на завтраке. И сплошные построения. Как сидишь на лавочке под зеленеющими уже деревьями во время перекура и смотришь в землю, на которой лежат мелкие осколки кирпича, перемешанный с глиной песок, щепки от лопат и граблей. И всё это очень отчетливо, потому что от глаз до земли меньше метра. А еще плывет дым от сигареты.


* * *

В армии всё слишком конкретно, четко, просто и неизбежно, чтобы жизнь гражданских людей, их города, их взаимная и безнадежная любовь друг к другу, не казалась абстракцией. Это я пишу для того, чтобы вы более-менее поняли моё состояние.

Моя жизнь — это жизнь отшлифованного до бензинной синевы бруска металла, тогда как моя жизнь на гражданке была покрыта, так сказать, оксидной пленкой. Там было слишком много тумана от сомнений, от переживаний по поводу того, куда себя деть, от вперемешку поглощаемой литературы, от сплошного обмана близких мне людей и, в частности, вас. Теперь же я знаю, что мне никуда не деться от армии, я знаю твердо, что никуда не уйду и не надо задумываться о будущем. Все ясно. Думаю лишь о трёх месяцах, которые причитаются мне после армии. Я до такой степени одичал, что дал зарок себе (очевидно, липовый), что в течение недели, по возвращении домой, посещу и мавзолей, и Третьяковскую галерею, и какой-нибудь театр. Затем побываю на море, побываю в горах и ещё во многих местах, где люди по сравнению с окружающим — лишь предметы, и где для себя буду единственным живым существом, законно оскверняющим собой эти горы, это море.

Примерно так.


* * *

Не могу найти друзей. Причина кроется в том, что, как вам, наверное, известно, в новых для человека местах, он сразу ищет опору. Он может искать ее в другом человеке, может искать опору в скале, может искать в профессии. Мне остаётся искать опору только в людях. И как обычно бывает, я сделал ошибку с самого начала. Ошибка заключается в том, что я начал для скорейшего сближения с отдельными людьми подстраиваться под их мировоззрение, ум, шаг, совершенно не зная их по характеру и не имея понятия об их мировоззрении. Естественно, многих я не понял и подстраивался неправильно, делая подчас как раз противоположное тому, что им нравится, что им приятно. И мы расходились. Вот всё, что касается друзей.

Хочу ещё раз сказать, что сильно недооценил книгу Джеймса Джойса «Отсюда и в вечность». В самые трудные минуты, когда ещё чуть-чуть и твой дух упадет ниже сапог, я находил успокоение и бодрость, вспоминая одну фразу из этой книги. Сразу скажу, что имя главного героя Прюитт. Вот эта фраза: «Прюитт любил армию». Не знаю, поймёте ли вы, почему я повторяю эту фразу каждый раз, когда мне особенно плохо, но лично я это пока что понимаю только на четверть, да и то где-то в подсознании.


* * *

…Мне приходится здесь трудно, потому что у меня нет идеалов, которые мне хотелось бы отстаивать, нет своего бога, в которого стоило бы верить, нет полюбившегося дела, ради которого стоило бы просыпаться, и я просыпаюсь лишь за тем, чтобы достать из кармана после отбоя ручку и календарь и зачеркнуть ещё один день, в течение которого я что-то потерял, ничего не нашёл и получил ровно на столько, насколько этого хотели сержанты.

Дни проходят очень быстро, а если взять в целом те две с половиной недели, которые я здесь нахожусь, то не могу поверить, что я сидел у подъезда нашего дома с пьяным Алексеем и мыл полы рваной тряпкой на ГСП всего две недели назад.

Позавчера ходил в санчасть с мозолями и получил освобождение от строевой и физической подготовки, теперь есть время.

Я ни о чем не думаю, только изредка вспоминаю «Отсюда и в вечность» и вновь понимаю, что эту книгу недооценил.


* * *

…В полвторого приехали назад, две минуты чистили сапоги на футбольном поле перед казармой, потом нас бросили на обед, не дав умыться, а сразу после обеда вывели на построение и повели в кино. Уже после кино, перед осмотром у зубного врача, который произвели также быстро, едва мы вышли из клуба, я глянул на себя в зеркало — честно сказать, совершенно случайно — и увидел, что грязь от рук (моих), вытиравших с лица пот во время работы на полигоне, осталась, точно какой-то скульптор несколькими мазками грязных рук вздумал из лица солдата-москвича сделать беспризорника-ополченца. Среди солдат в парадной форме, присутствовавших на просмотре фильма, мы должны были быть, как ветки, только что вытянутые из болота. Тем не менее, это не помешало мне крепко уснуть, пользуясь темнотой и дерьмовыми фильмами. Когда я засыпал, у меня сложилось такое впечатление, словно мое тело растекается, как пластилиновая фигурка под солнцем, и перестает существовать, перестает привлекать чье-то внимание, за исключением тех, кто любит смотреть в пустоту. Просыпался несколько раз для того, чтобы изменить положение тела и совсем снять расслабленный ранее ремень. Дальше, как я уже говорил, нас осматривал стоматолог, а потом, напирая на мощность голосовых связок, мы выбили себе пять минут, чтобы обмыться с мылом и как следует почистить сапоги перед концертом. Концерт начинался в 16 ч. 30 м. В общем, для армии это было неплохо и было бы еще лучше, если бы мы так не устали.


* * *

Все думаю о том дне, когда я вернусь совсем. Этот день, как мне сейчас представляется, наступит после всемирного потопа, когда жизнь на Земле нашей восстановится заново, через огромный отрезок времени. Если об этом думать, то станет довольно тяжело жить. Но если жить, залив душу злобой на всё то, что тебе не нравится, можно легко ускорить течение времени, ослабить переживания по поводу того, что ты плохой, железный механизм, а тебе подобные по-прежнему состоят из живой, эластичной материи…



* * *

Я совершенно отгорожен от мира и живу один среди всего, включая людей, кучи песка, казарму. Не представляю себе, что за чертой нашего городка может что-то произойти, может кто-то умереть, у кого-то износиться колода карт, что-то разбиться или разбиться чья-то жизнь. Для меня жизнь идет только здесь, движется то, что я вижу собственными глазами, и мне представляется поэтому, что всё остальное, что у меня в доме, застыло, и я вернувшись, верну движение. Не верю ни во что, кроме этого.